Что ещё не нравилось Кобе – золотой двуглавый орёл на шпиле Спасской башни. Он никак не вписывался в архитектуру сооружения. Большевик видел на медальоне Троцкого пятиконечную звезду, и она невольно задела его. Даже странные скрещенные предметы быта, символизирующие единение рабочих и крестьян импонировали привередливому Кобе. Ленин ненароком шепнул ему в поезде, что в конце месяца будет подниматься вопрос о введении нового герба РСФСР.

«И всё-таки, красиво» – вынес вердикт Коба, хотя сам смекнул, что ровно сто двадцать лет назад на этом самом месте были казнены взбунтовавшиеся против Петра Великого стрельцы.

Внутреннее убранство Кремля говорило о его сущей буржуазности: всюду пестрили двуглавые орлы, а на стенах и потолках сияли позолоченные барельефы. Даже Смольный не был таким вычурным. Первым делом, что сделал Коба, войдя в свою квартиру – выкинул длинное, старинное зеркало с расписной рамой, невзирая на суеверия Свердлова о “семи годах несчастья”.

На следующий день приехал сам Троцкий. Он решил, что для конспирации всё правительство сразу отправлять одним поездом опасно. Пробыв сутки в Смольном, заодно успев напечатать статью в оправдании переезда, он и остальные члены правительства окончательно утвердились в Москве. Кремль Льву безумно понравился: он сразу почувствовал себя как дома в той роскоши, что осталось с царских времён – по своему уровню. Все комнаты Кремля, в том числе квартиры Кобы и Троцкого, были выделаны искусными мастерами: гравюры, изображающие мифы Древней Греции, кирпичные камины, бронзовые канделябры почти по всему периметру переливались разными цветами, что не могло не греть душу Льву, который обожал комфорт, а когда уют и роскошь так славно сочетались с планами Мировой революции...

К сожалению, идеальной жизни никогда не бывает. Грации и музы Афин никак не могли спасти РСФСР от гражданской войны. После подписания Брестского мира началась иностранная интервенция. Белорусская Рада совместно с корпусом польских легионеров в ночь с 19 на 20 февраля 1918 года заняла Минск и открыла его для немецких войск. С разрешения немецкого командования Белорусская Рада создала Правительство Белорусской Народной Республики и в начале марта, аннулировав декреты советской власти, объявила об отделении Беларуси от России.

Расправившись со всеми бытовыми проблемами переезда, наконец, состоялся первый совместный завтрак иллюминатской коммуны – членов ЦК РКП(б) и их семей. Жёны доблестных работников политбюро жутко устали от всех революционных и государственных дел, а потому предпочитали насыщаться в другое время, так как каждое даже неофициальное застолье партийцев так или иначе сводилось к политике.

За большим овальным столом собрались все, кроме наркомвоенмора. Так как правила коммуны нужно было соблюдать и не приниматься за еду, пока не прибудут все, поговорка «семеро одного не ждут» теряла свою потребность.

- Ну-с, что у нас на сегодня? – нараспев проговорил Троцкий с живым блеском в голубых глазах. Он упругой походкой вошёл в зал и сел за стол, с энергией потирая ладони.

Товарищи смерили его мстительным взглядом и, не проронив ни слова, наконец, взялись за приборы и начали свою трапезу.

- На твоём месте я бы приубавил своё веселье, – холодно заметил Свердлов. Троцкий вопросительно поднял брови.

- А что случилось?

- Ленин, – коротко бросил Свердлов, откусывая небольшой кусок мяса.

- Что – Ленин? – не понял Лев.

- Не в своей тарелке Ленин, – пояснил Коба, грубо разламывая ломоть хлеба. Троцкий хмыкнул, осматривая высокомерным взглядом грузина, а затем, взяв в руку вилку, покрутил её при свете ламп.

- По твою душу, наверное, Коба? Снова что-то натворил.

- Да нет. Сегодня утром звонил Зиновьев и сообщил о том, что Каменева арестовали на Аландских островах. Финская власть выдвинула ультиматум, что освободит Льва Борисовича только в обмен арестованных финнов. Кажется, интервенцией занимаешься ты, поэтому, скорее, по твою душу.

Троцкий облизнул губы, не ответив грузину, повязал на шее салфетку и, положив в тарелку с двуглавыми орлами сладкий перец, начал усиленно резать его. Члены ЦК переглянулись, Алексей Рыков – нарком внутренних дел, спросил:

- Неужели тебя никак не заботит арест Каменева? Вроде, ты его шурин, а значит, родственники как-никак.

- Он Олин муж – её родственник, а не мой, – отрезал Троцкий. – Лев должен был понимать, что в период обострения Гражданской нужно быть осторожнее, а раз опустил подобную оплошность – пускай отдувается, – вновь воцарилось молчание. Напряжённую обстановку стоило разрядить, поэтому наркомвоенмор приподнято сказал: – Кстати, товарищи, я один заметил этих «прелестных» орлов на тарелках? Восхитительно, не правда ли?

- Действительно, – поддержал Луначарский, поедавший капустный салат. – ЦК пролетарской партии использует в качестве посуды царскую символику. Настоящая диктатура пролетариата назревает!

Члены центрального комитета в одобрении засмеялись. За что любили Луначарского – он при помощи идеологии мог поднять настроение кому угодно. Все, кроме сосредоточенного Свердлова, мигом забыли про арест товарища и в перерывах между пережёвыванием пищи точили лясы.

- А вот как, по-вашему? – спросил Коля Бухарин, который был истинным интернационалистом и знатоком идеологии. После Бреста он смог помириться с Лениным и снова занять должность главного редактора «Правды». – Если бы русский народ можно было бы обособить до нации, то каким бы главным качеством он обладал?

Вопрос работникам Политбюро, также, не смотря на интернационализм, понравился, и за столом началось активное обсуждение. Троцкий расплылся в довольной улыбке, какой мог бы обладать только мартовский кот – принято было считать, что именно он знает русский народ как никто другой – иначе бы он не смог стать для них излюбленным оратором. Лев дождался, когда товарищи угомоняться, и, картинно растягивая слова, ответил:

- Так называемая великая тайна загадочной русской души, – произнёс он с наигранным благоговением, – заключена в следующих факторах: широта территорий, разнообразие климата и так далее. Философ Бердяев остроумно заметил, что русскому человеку свойственна безграничная бытовая свобода. Неоглядная ширь русской равнины с ее безбрежной тоской мало совмещается с так называемыми удобствами жизни. Зато эти удобства легко совмещаются, например, с голландскими аккуратными дамбами или швейцарским прудиком с лебедями. Но ведь Швейцария, не в обиду будь швейцарцам сказано, в сравнении с Россией-океаном – всего лишь лужа…

Смех членов ЦК раскатывался по всему залу, набирая диапазон. Выражение голоса Льва было очень забавно-буржуйским, а то, как он подкатил глаза, не могло не вызывать улыбки.

- …так вот, особенность русской души заключается в характере восприятия действительности и определяется зарядом территории в соответствии с планетарной функцией, и описанными выше мандалами Мира…

- В халяве, – вдруг перебил торжественную речь Коба фамильярной вставкой. Троцкий замолчал, смех мгновенно прекратился.

- В чём, в чём? – переспросил Лев, сощурив глаза.

- Особенность русской души заключается в любви к халяве, – повторил Коба, дожёвывая пищу. – Это главная её особенность и слабость, благодаря которой русский народ можно покорить. ” Бесплатный сыр” сплочает, устрашает и дарит уважение. Вот и всё...

- Лев зато как распинался! – Сквозь хохот проговорил Бухарин.

- А Коба-то верно сказал. И слово-то, какое подобрал, хе, я такое и не слышал даже, – Луначарский не поленился вынуть из кармана блокнот с карандашом и аккуратно вывести на странице большими буквами слово « халява ».

- Зато товарищ Троцкий знает, правда, Лев Давидыч? – с наглой улыбкой спросил Коба. Троцкий побагровел и бросил на грузина испепеляющий взгляд, но довольно быстро отошёл, подумав про себя, что спорить с таким большевиком, как Сталин – глупо и не достойно. – Чайку не подлить?

- А подлей!

За шумом во время завтрака, большевики не сразу заметили, что в зал вошёл высокий человек в длинной до пола шинели и в фуражке, надвинутой прямо на изумрудно-зелёные глаза. Члены ЦК также сидели в верхней одежде, потому что с отоплением в Кремле возникли проблемы – Политбюро не голодало, но мёрзло.