Троцкий облегчённо вздохнул: он даже не представлял себе такого удачного расклада – переубедить Железного Феликса отныне он считал своим личным достижением.

Заседание закончилось голосованием со следующими результатами: семеро “за” [Ленин, Сталин, Смилга, Стасова, Сокольников, Свердлов и Зиновьев], четверо “против” [Бухарин, Ломов, Урицкий и Бубнов] и четверо воздержались [Троцкий, Иоффе, Крестинский и Дзержинский]. Эти четверо последних позволили Владимиру Ильичу Ленину добиться безукоризненного подписания “Брестского мира” и остаться на посту руководителя государства. В благодарность товарищу Троцкому за “чудесное спасение”, Ильич спустя несколько дней назначил его председателем Высшего военного совета, а спустя ещё некоторое время – наркомвоеном.

- Ленин спасён, – недоверчиво произнёс Дзержинский после собрания. – Вы же этого хотели?

- Не только я, – покачал головой Троцкий. – Не будь я в вас уверен, поверьте: ни за что на свете не стал просить о смежении интересов, но раскол двух объединяет третьих. Вы же ненавидите распри.

- О да! Я себя никогда не отделял от общества, а чувствовать раскол на самом себе просто мучительно и смертельно. Когда начали возникать междоусобицы и раскол в РСДРП, я был убит. Тогда это случилось по вашей вине.

- Полно, – отрезал Лев, подняв руку. – Не будем ворошить прошлое. Вспомните поговорку: кто старое помянет – тому глаз вон.

- А кто забудет – тому два глаза! – гневно воскликнул Феликс, но тут же его голос зазвучал холодно и отстранёно, словно обращаясь к пустоте. – Несмотря на то, что Владимир Ильич остаётся на своих постах, декрет будет подписан – вопрос о ратификации сущая формальность. История такого не простит.

- К сожалению, но при наших с вами обстоятельствах – это было необходимо, – смято ответил Троцкий и, поправив воротник шинели, кивнул в знак прощания, – и потомки обязаны нас понять.

В воздухе витал приятный запах тюльпанов. Весенняя карусель цветов, звуков, запахов и чувств кружила голову, не давала сердцу покоя, а заставляла душу пробудиться от долгого, зимнего сна, жёсткого покрова бесконечных заседаний и съездов, на которых порой по нескольку раз обсуждалось одно и тоже. Обсуждать обсуждение – такое могли придумать только Ленин и Троцкий.

“Стервозный, невыносимый, приземлённый Феликс. Сколько можно быть зацикленным на своей принципиальной железности, дабы сохранять пафосную кличку? Как робот на собраниях, непонятно о чём думает. Наверное, ни о чём – в камерах окончательно разучился мечтать. А другие утверждают, что он довольно симпатичен в общении. Неужели он так только со мной? Завидует. Или нет. Причина во мне, – вёл он внутренний монолог на ходу. – Мне некому себя выплеснуть. У меня много вопросов и идей. Мне не хватает того, кто мог бы выслушать меня, покритиковать, приведя весомые аргументы, кто бы мог рассказать что-то интересное. Люди вокруг меня делятся на три типа: первый – занят работой, второй – занят собой, третий – занят своими увлечениями. Наверное, я отношусь ко второму типу, но, по крайней мере, я умею слушать. Умею слышать. А меня никто не слушает и не слышит. Мне не хватает общения. Эгоизм, самолюбие... Да, возможно. Но я же всё-таки человек”.

Но усталость и апатию снимало как рукой, когда выходишь из раскалённого здания, ощущаешь нежное прикосновение снежинок ресниц, носа, щёк и губ. Об оттепели, слякоти и прочей мерзости, которая лезет из-под растаявшего снега и льда, думать не хочется. Не хочется торопить и без того быстротечное время.

- Что вы подразумевали под “переменами”? – бросил Дзержинский вслед.

- Переменами? – Троцкий обернулся, наигранно задумавшись, и пожал плечами. – Места, климат, события, отношения, время... Мало ли что.

- Партия покидает Петроград, – утвердительно сказал Железный Феликс.

- Ну вот – зачем же уточнять, если и так всё знаете? – мечтательно протянул Лев, легко улыбнувшись.

====== Глава 34. Путешествие из Петрограда в Москву ======

Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей!

(с) А.Н. Радищев.

РФ. Санкт-Петербург. Май 2017 г.

- Собственно говоря, ничего нового я не обнаружила, – произнесла Виктория, усевшись на стул зам. Губернатора. – Такая же распечатка есть в общественном доступе. Здесь всё, как в официальной версии. Ещё бы, хранение документов, противоречащие истории, подлежат утилизации.

- Но есть и те, которые удалось сохранить, верно?

- Да, конечно, но они… не в общественном доступе. Распри Сокольникова, подписание «мира», Зиновьев… Зиновьев… Зиновьев… Зиновьев… – напряжённо проговаривала девушка после каждой пролистанной страницы. – Всюду мелькает фамилия Григория Евсеича. Ну, конечно, он, если мне не изменяет память, был председателем Петроградского совета. Вот и ни документа без его или Ленинской подписи.

- Наверное, после того случая с шалашом Ленин очень ему доверял, – с улыбкой предположил Орлов и отчего-то ему на ум пришла поговорка: «с милым и Рай в шалаше».

- Доверял, но проверял, – поправила его Виктория. – Не забывай, что по слабости своей он голосовал вместе с Каменевым против революции, да и потом эта скандальная статья… Я уверена, что если бы Зиновьев умел отстаивать свою позицию, то он бы не бегал туда-сюда от Ильича к Каменеву.

- Слушай, а Коба с ним померился? – спросил Миша. Вопрос этот был далёк от рассуждений Дементьевой, но ей было видно, что он давно не даёт Орлову покоя. Она посмотрела на юношу взглядом полного серьёзности и печали и горько сказала:

- Померились. Они и не ссорились: нигде в книжках об этом не сказано, потому что личным взаимоотношениям политических деятелей не уделяется должного внимания, но если включить голову – то не трудно догадаться, что дружба дала огромную трещину. За весь период Бреста они не разговаривали, а зимой Каменев уехал с делегацией во Францию, а на обратном пути его арестовали. Но, видимо, в промежуточный момент углы между ними стали заглаживаться. Коба гордый – он никогда бы не пошёл мириться первым, значит, инициатива исходила от Льва. Но это был такой «карманный друг» в те моменты, когда не было рядом Зиновьева. Издёвок на Кобу много бросалось… – вдруг проговорила она, переведя взгляд в окно. Её ответ приобретал характер монолога или, по-иному говоря, «размышления вслух». – Он был простым, как три копейки и скромным на первый взгляд – единственный пролетарий в ряду бывших интеллигентов и буржуев, вот и выбрал ЦК себе мальчика для битья. Не могу представить, как называли они его за глаза… много обижали. Тот, кто раньше сидел на этом месте, всё затеял. Не от злости, не думаю, скорее смеха ради: в любом коллективе необходим такой человек, как Коба, чтобы разрядить и без того раскалённую атмосферу. Но всё же, это нехорошо для них обернулось…

- Только не говори, что тебе жалко Кобу? – съязвил Михаил.

- Хорошо, я промолчу, только из этой истории мы можем вынести такой урок: прежде чем обижать кого-нибудь, подумай о возможных последствиях! – прошипела Виктория.

- Ты с такой серьёзностью об этом говоришь, что даже немного смешно становиться смотреть на тебя со стороны. Ну что хоть такого было в итоге, а? Товарищеский сарказм – обычная вещь, зачем так сильно воспринимать-то? Неужели ты ни разу не стебалась над своими одноклассниками?

Девушка промолчала, отрицательно кивнув головой.

- Ясно всё с тобой… – протянул Орлов, улыбка которого сползла с лица. – Батан, да?

- Нет, не батан! Проехали, забудь, – девушка, поспешным движением пролистала все страницы в документе и ловким движением выхватила старую записку, кратко объясняя это тем, что по возвращении нужно немедленно провести экспертизу на установление личности. При этом она умело сумела избежать термина “воровство”.

- Ну что? Получилось выяснить что-нибудь по вашему делу? – Ольга Сергеевна тут же всполошилась, когда увидела, как молодые люди, спускаясь по лестнице, направляются к выходу.