— Я не котенок.

— Котенок.

— Я не это имел в виду.

— А что же?

— Что ты будешь делать с дверью?

— Хочешь открыть? — улыбка Чжонхёна была полна ехидства и коварства. — Открывай, — он чуть отстранился, предоставляя Ки свободу выбора.

Юноша неожиданно смутился. Пусть стук и прекратился, но открывать дверь ему вдруг расхотелось. Заломив руки за спину, он опустил голову и зашаркал коленкой по однотонному покрывалу, очевидно, в надежде, что ситуация как-нибудь самостоятельно себя разрешит. Чжонхён лукаво заглядывал в его лицо, но юноша неустанно отворачивался от него.

— Никогда не корми их своим страхом, — прошептал он, приблизившись к заалевшему уху. — И они вовек к тебе не подберутся.

Расхрабрившись, Кибом повернулся к нему и в нервном движении клюнул в уголок губ. А после еще раз. И еще. А потом он ощутил себя нагим не столько внешне, — к слову, рубашку застегнуть ему так и не удалось, — сколько внутренне. Каким бы привычно откровенным ни был поцелуй, впервые он был наполнен чем-то незнакомым и одновременно очень родным, тесно связанным с жаром обнаженной кожи и нежностью горячего дыхания. Новое старое ощущение. Абсолютно иное. Электрическими мурашками прошедшееся по позвоночнику и юркнувшее в самую душу.

Юноша аккуратно положил руки на талию Чжонхёна и, заскользив ими по гладкой коже, медленно обнял его. Его пальцы сразу же наткнулись на вспухший край шрама, о котором он уже успел забыть. Нерешительно повозившись у бугорка, он прочертил всю диагональную линию, вплоть до плечевого сустава. Чжонхён же в ответ сильнее сжал его волосы в кулаке и улыбнулся в поцелуй.

— Ты бы действительно испробовал на мне свои препараты? — шепотом спросил Ки, отстранившись и неосознанно облизываясь.

— Если бы понадобилось, — кивнул Чжонхён, мягко пройдясь губами по линии его челюсти.

— Совесть не зажрала бы?

— Я не вкусный, подавится, — усмешка.

— Правда? — глаза Ки загадочно замерцали. — А если бы я сдох от этих препаратов?

— Мне нравится твой энтузиазм. Вряд ли, Бомми, это были бы очень слабые наркотики.

— Ты против наркотиков.

— Все есть лекарство и все есть яд, котенок. Никогда не корми живущих по ту сторону своими страхами. Но если не можешь справиться с собой сам, ищи другой способ сделать это.

— Почему тогда ты их не использовал?

— Не хочу портить свою игрушку раньше времени, — Чжонхён лукаво прищурил глаза. — В итоге ты все равно отвлекся. Сразу чувствуется некоторый опыт.

— Охох, как много мы знаем, — сварливо проворчал юноша. — Игрушка уже испорчена.

Год, проведенный втайне от братьев в укуренном состоянии, Ки старался стереть из воспоминаний. Однако зрительная память сильнее и все еще дает о себе знать: всякий раз при виде прозрачной жидкости в цилиндре шприца юноша в первую очередь думал о тех волшебных смесях.

— Я должен расстроиться, что это оказались не наркотики?

— Обдолбаешься еще раз без моего ведома, мало не покажется, — угрожающе прорычал Чжонхён.

— Иди. На. Хуй, — захихикал Ки во внезапном приступе беззаботности и, счастливо раскинув руки в стороны, спиной упал на матрас.

— Кастрирую, Бомми, — Чжонхён осторожно устроился на нем сверху, опираясь руками о подушку по обе стороны от его головы.

— Это так по-бабски, — посмеиваясь, вернул юноша ему его фразу.

— Поостерегись раскидываться подобными заявлениями. Помнится, из нас двоих именно ты недавно щеголял в женском платье, — доверительно сообщил ему Чжонхён, не пряча издевательской улыбочки.

— Будешь мне теперь до скончания времен напоминать об этом?

Ки просунул палец меж его приоткрытых губ и провел им по гладкой эмали зубов. Чжонхён тяжело задышал. Он прикусил его палец и, не разжимая зубов, медленно склонился к нему.

— Бомми… — прошептал он, отпустив палец, лизнув его и снова прикусив. Ки чуть расширил глаза. Он тоже уловил какую-то особую атмосферу, опустившуюся вдруг на все поверхности в комнате. Пощипывающими движениями что-то невидимое поползло по его коже. Юноша отрывисто задышал, а затем вытащил свой палец изо рта и, обхватив Чжонхёна за шею, нетерпеливо притянул его к себе, чувствуя сильные руки, жадно, но ласково мнущие его тело.

— Сладкие, — отстранился тот вскоре.

— Что?

— Признайся, Бомми, ты пользуешься каким-то бальзамом.

— С чего вдруг?

— Потому что у парня не могут быть настолько сладкие губки. Мягкие, пухлые и очень-очень сладкие, — Чжонхён прижал его к кровати своим телом. На взгляд Ки, он был для него чуть тяжеловатым, но ощущение этой теплой тяжести приносило ему лишь удовольствие. — Очень, — Чжонхён мягко прихватил зубами его нижнюю губу, легко потянул ее и прошелся по укусу языком, вырвав из уст напряженного юноши судорожный выдох. — И очень, — повторил Чжонхён, втягивая его в ленивый поцелуй. Ки ответил, отчаянно сдерживая рвущиеся наружу пылкость и горячность. Позволял языкам чувственно сплетаться, не пытаясь придать поцелую спешности, а просто наслаждаясь его мучительной медлительностью. Он не знал, было ли то мастерство партнера или всего лишь новизна ощущений, но ему до слабости в теле нравились такие нежные поцелуи и вызываемое ими приятное покалывание. Ки уже отстраненно планировал разводить Чжонхёна почаще именно на них. — Вкусные, — закончил Чжонхён спустя пару минут, заполненных мерцающим томным волшебством. Он чуть отодвинулся. Юноша поморгал, прогоняя колдовское наваждение и чувствуя, как начинают гореть губы. И совсем не от привычных укусов. — На какие ухищрения ты идешь? Я хочу знать. Скажи мне.

— Нет никаких ухищрений, — буркнул Кибом, отводя глаза и вытирая рот ладонью. — Мне нужны объяснения, — он ткнул пальцем в свой живот, покрытый потемневшими кровавыми разводами. Говоря по чести, вопросов у него скопилось достаточно, чтобы потратить на получение исчерпывающих ответов несколько дней, но человек, которому они были адресованы, безмолвно выражал явное нежелание что-либо ему объяснять.

Чжонхён приподнял его за подбородок и вновь припал к чуть покрасневшим губам в новом, уже более настойчивом поцелуе.

Ки часто слышал от девушек, с которыми работал, выражение «бабочки в животе», однако совершенно не мог его понять. Ну, какие еще бабочки, скажите на милость, откуда им в животе взяться?

Теперь он, кажется, начинал осознавать все их значение и отдаленно представлял себе, что это такое. Только его «бабочки» разлетелись по всему телу и хаотично тыкались во все его потаенные уголки, очевидно, стремясь вылететь наружу. Нервные движения их крылышек неосторожно щекотали его тело изнутри, заставляя неуютно поеживаться и цепляться скрюченными пальцами за край одеяла.

— Бомми, мой вредный волшебник, очень сладенький, юный и совсем не развитый, обойдется сегодня без объяснений, — отодвинулся наконец от него Чжонхён, потерев большим пальцем покрасневшую щеку юноши. — Ешь побольше сладостей и ничего не бойся, — он прошелся этим же пальцем по его влажным губам и, в конце концов, отпустил подбородок Ки.

— Ты не любишь сладости, — чуть запыхавшимся голосом напомнил последний, принимая сидячее положение и против воли бросая взгляд на дверь. Он гадал, что случилось с остальными здешними обитателями, если, конечно, это не они пытались высадить пострадавшую.

— Не люблю, — Чжонхён лизнул лиловый синяк у основания его шеи, приспустив рукав рубашки по светлой руке. — Но от порции сладенького Бомми невозможно отказаться, как ты, возможно, помнишь, — он оставил рядом новый красноватый след, несильно прикусив нежную кожу. Ки едва слышно зашипел, сжав похолодевшие ладони в кулаки. — Никогда не думал, что кто-нибудь может быть настолько сладким, — глухо ответил Чжонхён, устало зарывшись лицом в его колени и обхватив их руками. — Хочу, чтобы ты всегда был таким. Теперь я сам тебя буду откармливать сладостями.

— Я растолстею, — пробурчал Ки, нерешительно запуская пальцы в и без того взлохмаченную шевелюру Чжонхёна.

— Вот уж ничего подобного, — тот поднял голову и поглядел на него хитрым взглядом. — Мне известен особый комплекс упражнений, который не позволит тебе располнеть, — неотрывно глядя в расширенные глаза Ки, медленно протянул он. — И я собираюсь возобновить их практику. В ближайшем будущем, — хмыкнул Чжонхён и вновь спрятал лицо в коленях побледневшего юноши, шокированного безаппеляционностью сделанного заявления.