Ему не доверяли. И не доверяя, все равно позволяли сидеть за спиной.

Ки положил подбородок на плечо Чжонхёна и тихо, чуть жалобно заскулил, требуя вознаграждение. Его холодные ступни уже согрелись в чужих руках, а обделенные вниманием губы все еще требовали положенный им поцелуй. Невзирая на свое состояние, Чжонхён тихо усмехнулся. Что-то так и остается неизменным.

Под влиянием какого-то чувства поцелуй получился немного томным и очень нежным. Только получив требуемое, юноша наконец успокоился и прекратил скулить, словно брошенный в холодной ночи щенок. Вместо этого он уткнулся носом в сгиб горячего плеча и довольно прикрыл глаза, крепче стискивая молчаливого Чжонхёна в объятиях.

========== Часть 30 ==========

Чуть сжатые в кулаки ухоженные пальцы в его руках время от времени сонно подрагивали. На покрытых испариной светлых предплечьях уже проступили синие вены, по которым текла часть его боли в такт размеренному болезненно горячему дыханию у его уха. Температура в комнате повысилась до неимоверной отметки, вынуждая пот щекочущими струйками стекать по чувствительной коже и с раздражающей настырностью заливать глаза. Спину жгло тысячью затупленных швейных игл, словно в рану щедрой рукой насыпали соли. Но это жжение не сравнить с тем, от которого он адски мучился на протяжении стольких дней.

Прошло довольно много времени с момента начала, солнце окончательно скрылось за тучами, позволив мрачной полутьме безраздельно властвовать над существами, в тревожном ожидании вжавшими головы в плечи. Непогода за окном стремительно набирала обороты, поднялся лихой ветер и мелкие капли забарабанили по стеклу, навевая сонливость.

Маленький шрам, сомнительно украсивший нежное запястье, казался ядовито белым даже на фоне очень тонкой светлой кожи, испещренной нитеподобными венами, взбухшими темными пульсирующими червячками. На черных глазах под неумолимым действием воспоминаний запястья сужались и уменьшались, а вместе с ними, стремительно светлея, уменьшались и слабо сжатые кулачки. Все вокруг неуловимо менялось, неподвластное буре за окном. Слепящее солнце вытеснило царящий вокруг угрюмый сумрак и, хлынув отовсюду безудержным волнами, на момент лишило зрения. Грозовой ветер, изредка пробирающийся через приоткрытое окно, стих до теплого летнего, задувающего под выправленную рубаху. Алебастрово-белые кулачки вдруг юркнули за его спину, но он не обернулся вслед за ними. Шишка, набитая кем-то недавно на его голове, слегка саднила, и ветер словно усмирял эту легкую боль. Детский капризный голос все время тарахтел где-то на фоне. С некоторой долей изумления он слышал свои собственные ответы ему, перемежающиеся с веселыми криками игравших неподалеку ребят. Кто-то усердно тарабанил по его сгорбленной спине, однако подняться с мягкой молодой травки было определенно выше его сил. Он лишь наблюдал за возней ребят у большого дерева, низко раскинувшего свои пышные ветви.

Маленький мальчик с взъерошенными черными волосами взволновано прыгал у погнутого временем ствола, увещевая своего друга, стоящего на самой тонкой ветви:

— Тэмин, не прыгай!

— Если я прыгну, тогда Минхо придет меня ловить!

— Минхо больше не живет здесь, не прыгай!

— Он придет! Он сказал, что всегда будет меня ловить!

— Не прыгай, Тэмин! Он не придет!

Но его худенький дружок, такой же черноволосый, только более миловидный, сурово покачал головой, верный своим убеждениям.

— Придет! Он обеща-а-а… — неосторожно переставив ножку, он потерял равновесие и сорвался с дерева, упав прямиком на раскинувшего руки друга.

— Ну, вот! Я же говорил, — пропыхтел тот, скидывая с себя мальчика и тяжело поворачиваясь на бок.

— Зачем ты меня поймал? — упавший выглядел удивленно. Он приподнялся на руках, не сводя глаз с друга.

— Теперь я тебя всегда буду ловить, — со всей серьезностью выдавил его друг, свернувшись в клубок и пережидая боль.

— А ты меня будешь ловить? — спросил резкий капризный голос за его собственной спиной. Он сунул сочную травинку в рот и призадумался.

— Нет, — легкое качание головы. Секунда перед следующими словами наполнилась предсказуемым неверием. — Я просто не дам тебе упасть, — расслышал он свой окончательный ответ, тут же подхваченный ветром и унесенный в сторону дерева и играющих у его корней ребят.

***

Дверной замок недовольно заворчал и после недолгого времени наконец щелкнул. Дверь распахнулась, впуская вечернего посетителя в сумрак комнаты. Болезненно бледный Чжинки, вздрагивающий после каждого раската грома, со стоном прикрыл глаза рукой. Испарина на его лбу замерцала в свете лампы, бережно внесенной в комнату. На его лице отсутствовало какое-либо осмысленное выражение — разбушевавшаяся стихия поглотила все мало-мальски здравые мысли.

— На стол, — послышался голос Минхо, принесший с собой невыразимые страдания. В голове вновь что-то взорвалось, и на короткое время перед его взором застелился ослепительно белый туман. Не спасительный, но наоборот, шедший рука об руку с жуткими мучениями.

С упрямой медлительностью выжившего из ума старика Чжинки поднялся со сбитых простыней и не спеша направился в сторону приоткрытой двери. Минхо не составило труда спокойно его перехватить и, осторожно развернув, довести за руку обратно до кровати.

— Не вставайте, Чжинки, вам сейчас вредно ходить.

Чжинки слабо кивнул, соглашаясь с произнесенными словами, и лег головой на подушку, вмиг расслабляясь. Но стоило только Минхо отойти к столу, как возница в очередной раз поднялся на ноги и с прежней отстраненностью на лице направился к двери.

— Чжинки… Нет, Чжинки.

Минхо вновь перехватил молодого человека.

— Иди, я дальше сам разберусь, — бросил он кому-то через плечо, держа смирного возницу в охапке.

— Хорошо, Господин, — ответил ему тонкий женский голос. Через несколько секунд послышался щелчок замка.

— Вашему упрямству можно позавидовать, — проговорил Минхо, крепко обхватив Чжинки и вновь доведя его до кровати.

— Завидуйте молча, — слабо отозвался Чжинки, не без чужой помощи укладываясь поудобнее. — Я хочу видеть Тэмина.

— Вы его увидите. Когда вам станет полегче.

— Мне уже легче, я хочу его видеть.

— Нет, Чжинки, — мягко ответил Минхо, усаживаясь на стул неподалеку.

— У вас нет сердца.

— А вы о своем даже не думаете.

— Мое сердце с моими братьями.

— Стало быть, и у вас его нет?

Чжинки приоткрыл глаза, переваривая новость.

— Есть. Небольшой кусочек — в напоминание о том, кто я такой и для чего я живу в этом мире, — осторожно покачал он головой.

— Чем, — поправил его Минхо.

— Что?

— «Чем Вы живете в этом мире», Чжинки.

— Чем я живу в этом мире, — повторил он, после некоторых раздумий признавая, что без братьев жизнь его потеряет саму суть, а значит, продолжать ее не будет иметь абсолютно никакого смысла. — Откуда Вы это знаете?

— У меня был свой очень надежный источник.

— Минхо…

— Да, Чжинки.

— Что значит «был»? — нахмурился возница.

— Я задолжал Вам объяснения и, кажется, настало время их представить Вашему вниманию, — проговорил Минхо вместо ответа.

— Верно говорите. Но я уже не совсем уверен, что хочу их слышать.

— Вы себя слишком плохо чувствуете? В таком случае, целесообразнее будет оставить их на потом.

— Нет-нет! — со всей прытью, которая осталась в его силах, Чжинки сел на кровати. Почувствовав немедленное головокружение, он уперся рукой в спинку изголовья.

Несмотря на всю трагичность ситуации, Минхо, казалось, нашел такую реакцию забавной.

— Вам смешно?

— Извините, пожалуйста. Такие люди, как Вы, настолько предсказуемы, что трудно удержаться от улыбки.

— Какие «такие»? — Чжинки ворчливо насупился, не обрадовавшись внезапному подтруниванию.

— Бесхитростные.

— Минхо, это звучит, как оскорбление.

— Правдой возможно оскорбить только того, Чжинки, кто усердно ее отрицает. Умные, вместо того чтобы обижаться на правду, принимают ее к сведению. Мудрый поступок.