Возможно, это была очередная игра, о правилах которой ему оставалось лишь догадываться.

Но, увидев как сквозь дымку чуть воспаленные полоски возле пупка, Кибом тихо охнул. В тот момент одна ладонь Чжонхёна сжалась в кулак, отвлекая его внимание, а в следующий миг юноша был возвращен на место — вновь прижимался к сильному телу голой спиной и одновременно таял от нежного поцелуя. Одна крепкая рука с силой сжимала его подбородок на случай, если Ки надумает вырываться, другая же гладила его тело, то и дело теребя вставленное в правый сосок кольцо или гладя уродливый шрам над сердцем. Белая рубашка клочьями валялась где-то у ног, но юноша, похоже, про нее успел уже забыть.

Совершенно растерявшись и окончательно запутавшись, Ки то опять принимался бороться с руками Чжонхёна, то прижимался к нему еще сильнее и безмолвно требовал больше. Сам Чжонхён упивался внутренней борьбой, свирепо разрывающей юношу изнутри, и все неистовее терзал его губы. Это было не влияние настырного младшего брата, решившего навестить сознание его мальчика. Отвечал ему только пылкий и чувственный Бомми, не отягощенный озабоченными братскими примесями.

Чжонхёну нравилось, что, несмотря на свое непреодолимое влечение, Ки продолжал яростно с собой воевать. И он уже знал, каким будет исход этого бессмысленного поединка — полная капитуляция.

Глухо зарычав, он резко развернул юношу к себе. Со странной наркоманской улыбкой на лице Ки повис на его руках. Он тяжело дышал ртом и время от времени жутким образом моргал, не до конца закатывая глаза под веки.

Лукавое выражение отблеском какой-то мысли мелькнуло во внимательных черных глазах. Чжонхён склонился к красивому лицу и скользнул языком меж приоткрытых губ юноши, отчего Ки гортанно застонал, повиснув на его руках еще сильнее. Но стоило только Чжонхёну закинуть его ослабевшие руки себе на шею, как те тут же послушно ее обвили. Поцелуй становился все несдержаннее, обнаженную спину Ки исчертили новые розовые воспаленные полосы, его губы опухли от укусов. Временами он ощущал покалывание, словно маленькие саднящие искорки проходили по его коже. Он попытался перехватить инициативу и расстегнуть пуговицы на рубашке Чжонхёна, но дальше ворота по какой-то причине не продвигался — непослушные пальцы без конца путались в петельках, так и норовя содрать их от нетерпения. Тогда от безысходности Ки просто вцепился в его волосы, предупреждая возможные попытки отстраниться.

Все случилось в одночасье. Вот Кибом сходит с ума, тихо хнычет, всячески теряет рассудок, а потом вдруг все резко меняется, и он осознает себя бегущим, сломя голову, по коридору в поисках надежного убежища.

Тихий знакомый голос нашептывал ему что-то. Он не разбирал слов, но понимал смысл. Прячься.

Сожаление и страх разъедали нутро, желание рвало его на части, однако он и не думал возвращаться, поскольку находился в полной уверенности, что такой шаг все равно ничего не решит. Присутствовала среди прочего еще и доля отчаяния, вызванная противоречивостью эмоций.

Пару раз споткнувшись, он залетел в первую попавшуюся открытую дверь и, с грохотом ее за собой захлопнув, прижался к холодному дереву голой пораненной спиной.

Тишина и прохлада уборной оказали на него отрезвляющее действие. Нет ничего проще, чем малодушно сбежать от проблем. Поддаться уверениям тихого голоса и спрятаться. Но рано или поздно эти проблемы все равно потребуют своего решения, разросшись к тому моменту до гигантских размеров. Он так глубоко залез в это болото; слишком глубоко для того, чтобы повернуть вспять, махнув рукой на все достижения.

Теперь, когда исчез Чжинки, так и не позволивший ему познакомиться с таинственным другом Тэмина, единственной зацепкой оставался Чжонхён. Раздражающе-притягательный Чжонхён, знающий о нем намного больше, чем он мог вообразить, знающий почти все: кто он, откуда приехал, с кем приехал и что здесь ищет. Чего он хочет. И, конечно же, знающий, как найти то, что он так упорно разыскивает. Все время без устали его преследующий и настойчиво совращающий. Провоцирующий и сводящий его с ума.

Кибом и предположить не мог, для чего он тому сдался, с какой целью тот вокруг него кружит и каким образом вообще его находит в этом огромном городе, полном глухих улочек, в которых Ки мог бы с легкостью затеряться, спрятаться от кого угодно, но не от Чжонхёна. С чего вдруг такая честь какому-то незнакомому человеку, приехавшему из захолустной деревушки попробовать на вкус хваленый воздух столичного города? Неужели здесь так мало других игрушек? Почему именно он?

Ки видел, какими глазами глядели на Чжонхёна некоторые из девушек, работающих на Мадам. В их глазах жила тоска. Они глядели так, словно когда-то были безумно богаты, а потом вмиг все потеряли. И теперь, оставшись по ту сторону успеха, они взирали на счастливую жизнь былых подруг через толстое стекло, одиноко стоя у него под проливным дождем. Эта тоска граничила с отчаянием и безнадежностью. Такая смесь могла толкнуть человека на что угодно, вплоть до самоубийства. Или убийства.

Глубоко вдохнув, Ки открыл дверь уборной и вышел в коридор. Если он не хочет потерять и эту сомнительную зацепку, ему стоит вернуться.

Путь до нужной двери казался бесконечно долгим, полным страха и неуверенности. Чжонхён не будет кричать и не попробует ударить его в отместку за произошедшее. Он скорее посмеется над его чудачествами и изобретет еще с пару сотен новых обидных кличек. Но даже если Ки и ошибается в своих смелых предположениях, он всегда сможет за себя постоять. Уж драться-то он умеет, несмотря на свое обманчиво хилое телосложение. Поэтому бояться ему было нечего.

Тем не менее он боялся, все время начиная трусливо замедлять ход и тут же заставляя себя идти быстрее. Он был более чем прав: его приподнятое настроение — всего лишь любезная отсрочка, милостиво предоставленная ему для того, чтобы он мог набраться сил перед настоящей катастрофой. Это время он глупо спустил на новое развлечение — беззастенчивое разглядывание женщин.

Робко заглянув в открытую дверь собственного же кабинета, Ки ожидал увидеть многое и все же оказался неподготовленным к тому, чему стал невольным свидетелем. Жгучая ревность ядовитой пеленой застлала ему глаза при виде Тары, повисшей на шее Чжонхёна и взасос его целующей. А тот… тот отвечал! Сжимал тонкую талию и неприкрыто наслаждался ощущением запущенных в свои волосы ухоженных пальцев.

Ки шумно задышал, разом помрачнев. Ему не нравилось то, что он видел, хотя парой десятков минут ранее готов был сотворить с этой девушкой то же самое. От резкого рывка по направлению к целующимся его удержал черный взгляд. Ки почти ненавидел Чжонхёна за то, что тот делал.

Он смотрел на него. Он отвечал на поцелуй Тары и смотрел при этом на него. Он углублял поцелуй и смотрел при этом на него. Засовывал язык ей в рот и смотрел при этом на него. Едва ли не трахал ее этим языком и смотрел при этом на него.

Ки хотел… нет, не уничтожить Чжонхёна. И не изрезать его на сотню кусочков. И не сжечь эти кусочки. И не развеять их пепел потом по ветру.

Он хотел раздавить ее. Эту шлюху.

А потому с грохотом захлопнул перед собой дверь.

========== Часть 29 ==========

Чжинки провел самыми кончиками пропылившихся пальцев по стеклянному ромбику окна, следя за движением угрюмым взглядом. Каждый ромбик, вставленный в соответствующую секцию ромбовидного переплета, был натерт до абсолютной прозрачности. Подсознательно Чжинки даже ждал, когда в его бледное лицо сквозь ячейки рамы игриво подует летний ветерок. За окном виднелся залитый солнцем сад, над одной из ярких клумб корпел садовник, пропотевший насквозь под непрерывно палящими лучами.

Время близилось к обеду.

Чжинки вновь осторожно провел пальцами по стеклу и внезапно ударил по переплету пятерней. Рама тихо зазвенела, и этот звон отозвался колокольным эхом в его голове. Молодой человек поморщился.

В целом, он шел на поправку. Но изредка его мучили ужасающие вспышки головной боли, вынуждавшие его червяком корчиться на полу или кровати. Чаще всего на полу, поскольку заставали они его за бурной деятельностью, а именно, попытками выбраться из своеобразной тюремной камеры — уютной комнаты, в которой он проснулся несколько дней назад.