— Детский сад с барабаном каждый день творится там за дверью. А у меня просто — «стресс».

— Просто стресс, — насмешливо было повторено.

— Ты мне конфеты обещал.

— Конфеты будут завтра.

— Я пьян.

— Я помню.

— Я очень-очень пьян, — захихикал Ки в слегка истеричном тоне. — Я такой пьяный, что двух мыслей связать не могу.

Чжонхён повернул его голову к себе и глазами поймал затуманенный взгляд.

— Не хочешь воспользоваться ситуацией? — непослушными пальцами Ки попытался расстегнуть верхнюю пуговицу своей рубашки.

— Если бы хотел, давно бы воспользовался, — Чжонхён схватил его за руку и поднес ее к своим губам.

— Правда?

— Ты не девушка, тебя не нужно ждать, — пробормотал он, целуя его ладонь. — Я это запомнил, — дыханием он согрел самую ее середину. — Ты всегда готов к труду и обороне.

— Поцелуй меня.

Чжонхён слишком долго вдыхал его запах у шеи, а после в немного сдержанном поцелуе припал к раскрытым губам юноши. Мышечная боль еще не успела возвратиться, поэтому Кибом без труда обнял его вновь за шею, желая лишь одного — чтобы поцелуй продолжался как можно дольше. Как только Чжонхён делал попытку отстраниться, Ки намеренно углублял поцелуй, наглядно демонстрируя нежелание его прерывать, и едва ли не душил в объятиях. Однако, несмотря на предпринятые ухищрения, Чжонхён отказывался опуститься на него всем телом и одновременно пресекал любые попытки ловких пальцев дотронуться до своей спины.

— Я такой пьяный сейчас, — пробормотал Ки, ощущая легкую боль в губе после мягких укусов. — Зачем ты меня кусаешь?

— Ты такой сладкий, как тебя не укусить?

Исчезло ощущение нависающего над ним человека, и юноша почувствовал горячее дыхание на своей шее, а затем в области ключиц. Всякий раз его сопровождали мягкие укусы.

— Ты не любишь сладкое, — отрешенно напомнил Кибом, утомленно прикрыв горящие от усталости глаза.

Каждая ласка даже сквозь грубую ткань рубашки отзывалась в нем волнительной дрожью. Ки вдруг подумалось, что эта ночь идеальна для свершения всяких судьбоносных глупостей, о которых позже принято жалеть.

— Зато его любишь ты. От кусочка сладенького Бомми грешно отказаться, — Чжонхён чуть задрал его рубашку и прикусил судорожно сжавшийся живот, а затем нежно лизнул укушенное место.

Ки тихо выдохнул, сонливость все ближе подбиралась к нему, и приятные ласковые поцелуи на коже все сильнее расслабляли юношу, позволяя Морфею забрать его в свои уютные объятия. Чжонхён уткнулся носом ему в живот, лежал, не шелохнувшись, лишь изредка поглаживая покрывшуюся мурашками кожу. И вскоре до его ушей донеслось тихое сопение.

========== Часть 28 ==========

Его разбудил мягкий птичий перезвон за окном и характерный шелест, как правило, сопровождающий перелистывание страниц старого фолианта. Чжинки поморщился от невыносимой боли в затылке. Солнечный свет безжалостно бил в глаза, мешая его попыткам вновь впасть в спасительное беспамятство. С каждым прыгающим по закрытым векам солнечным зайчиком у него в затылке что-то взрывалось, распространяя волну боли по всей черепной коробке.

Чжинки слабо прикрыл глаза тыльной стороной руки и, щурясь, приоткрыл их, делая беглый осмотр комнаты. Интерьер был выполнен в темных тонах, но лучики, забирающиеся через густую листву в открытое настежь окно, подсвечивали полированные поверхности. Это сияние ослепляло и жгло его покрасневшие глаза, потому он поспешил их прикрыть. Но до того он успел понять, что лежит на небольшом диванчике в чьем-то рабочем кабинете или библиотеке. Жизнерадостное чириканье, льющееся в комнату вместе с теплым ветерком, чуть приглушалось массивной мебелью и толстым ковром, поэтому не приносило таких же страданий, как свет. В сочетании с приятным цветочным запахом оно даже казалось дружелюбным.

Чжинки тяжело простонал от очередной болезненной вспышки, после чего почувствовал на себе чей-то взгляд. Взгляд не был враждебно настроенным или раздраженным. Не выражал он и равнодушия. Чжинки не мог дать точного определения своим ощущениям. Была в этом взгляде доля задумчивости, капля облегчения и даже — он старался не обманываться на этот счет, но не мог не верить своим чувствам, — крупица доброжелательности.

Чжинки узнал взгляд Минхо. А узнав, тотчас же попытался подняться.

Цепляясь за обитую мягкой тканью спинку диванчика, он с трудом принял сидячее положение и скривился от рези в глазах. Свет был слишком ярок, он выедал раздраженную слизистую оболочку. На голове возница нащупал бинты, и на мгновение ему вдруг подумалось, что они слишком туго обхватывают ее, вызывая дополнительный дискомфорт и оказывая давление на воспаленный участок где-то внутри его черепа. Он подавил желание стянуть с себя повязки, зная, что это всего лишь глупые выдумки.

Как же сильно, должно быть, Минхо въехал чем-то по затылку, что понадобились бинты! Почему же он тогда окончательно его не добил и не избавился от помехи?

Вслед за осознанием возможной степени повреждений последовала стреляющая боль в висках, и желудок Чжинки судорожно сжался, не иначе как взывая к небесам о помиловании.

— О нет, — испуганно выдохнул Чжинки. В тот же момент кто-то схватил его за шею и заставил нагнуться над стоящей у дивана посудиной. Чистой, но ненадолго. Его рвало желчью, поскольку желудок был абсолютно пуст. В день маскарада от волнения он почти ничего не ел, перехватив что-то незначительное за завтраком.

— Простите меня милостиво, — услышал он над головой сожалеющий голос Минхо. — Я перестарался, пытаясь лишить вас сознания.

— Вы мне чуть череп не раскроили, — выдавил Чжинки, вытирая рот платком, великодушно протянутым ему Минхо.

Озабоченность во взгляде последнего вполне предсказуемо насторожила Чжинки. После случившегося все, касающееся Минхо, он невольно подвергал сомнению.

— Надеюсь, кризис миновал.

Чжинки услышал тонкий звон колокольчика и схватился за перебинтованную голову, на миг ослепнув от боли, словно от вспышки молнии.

— Прекратите немедленно! — вскрикнул он.

На звонок прибежала встревоженная служанка и, увидев скукожившегося в агонии на диване Чжинки, безо всяких вопросов исчезла.

— Чжинки, лягте, — Минхо схватил его за плечо и силой попытался уложить.

— Уберите руки! — воскликнул тот, грубо оттолкнув от себя Минхо и вслепую вскочив на ноги. Временами перед глазами прояснялось, но с новой вспышкой боли перед глазами вновь стелился непроглядно-молочный туман. Кроме того, он ясно чувствовал головокружение, отчего его тело мотало из стороны в сторону. Состояние Чжинки возможно было описать исключительно скверными словами, он не находил сил даже ударить Минхо, хотя и всей душой желал этого.

Очередной рвотный позыв скрутил желудок, и, полагаясь на свою память, возница на ощупь метнулся назад к знакомой посудине. Вовремя перехватив его, Минхо не дал ему снести тару и ловко направил болезненно-бледного Чжинки к нужному месту.

В комнату вбежал запыхавшийся врач. Увидев достаточно живописную картину, он немедля подбежал к двоим и помог Минхо усадить непрерывно кашляющего Чжинки на диван.

— Как давно он проснулся? — спокойно поинтересовался мужчина, принявшись за стандартный медицинский осмотр.

Чжинки не шевелился, боясь вызвать новый приступ боли, за которым обязательно последует рвотный позыв. Он лишь апатично глядел в пространство, безропотно позволяя врачу проводить осмотр, улавливая отголоски происходящего рядом разговора и борясь со слабостью в теле. Однако он не мог не отметить доверие, которое вдруг возникло в нем к этому, по сути, абсолютно чужому ему человеку. Вопреки ожиданиям Чжинки, от него пахло не смесью лекарств, а детским кремом, которым нянечки в детдоме натирали маленьким детям заживающие ранки. Эта тоненькая ниточка в уютное детство также поспособствовала укреплению неожиданно возникшего доверия.

— Только что.

У Минхо невероятно красивый успокаивающий голос, подумал вдруг Чжинки. Только сам он — человек не очень хороший.