Отовсюду доносился стрекот неизвестных ему ночных насекомых. Изредка ухала сова, внимательно оглядывающая зорким глазом темные окрестности. Где-то неподалеку раздавалось журчание, источником которого был, по мимолетным предположениям Чжинки, фонтан. Молодой человек вспотел от интенсивного бега и волнения, но легкий ветерок, ловко забираясь под одежду, мягко остужал разгоряченную кожу, чему возница был безмерно рад. Ночной воздух был напоен букетом приятных ароматов, а Чжинки не мог ими насладиться сполна, лишь мимоходом отмечая свежесть.

Вскоре за отсутствием новых криков, гонимый тревогой за брата, он заплутал в темном парке. Временами ему даже начинало казаться, что он ходит кругами, поскольку в темноте все аллеи походили одна на другую, словно близнецы. Вызванная отчаянием, в голове вдруг мелькнула постыдная мысль, которую Чжинки не раздумывая попытался загнать поглубже. Но, как это обычно бывает, он с легкостью проиграл самому же себе. Коря себя на чем свет стоит, он не мог перестать думать о том, что ему не помешал бы еще один ориентир в виде очередного крика младшего брата. Всего лишь короткий секундный звук, достаточно сильный, чтобы Чжинки смог уловить его ухом. Но при этом не слишком душераздирающий. Вознице не хотелось знать, насколько сильно страдает братишка, ему хватало и одной мысли о том, что он страдает.

Стоило только мысли окончательно сформулироваться, как тотчас же не замедлил последовать крик. Его сердце замерло на мгновение и через миг забилось в удвоенном темпе, в то время как сам Чжинки напролом продирался сквозь розовые кусты, абсолютно не разбирая дороги в спешке. За кустами последовали, очевидно, лужайки, засаженные низкими цветами, поскольку под ногами приятно запружинило. Он с сожалением подумал о том, что нахально попортил с таким трудом созданное великолепие. Возница пребывал в непоколебимой уверенности, что узор, выложенный цветами, должен быть великолепным и никак иначе. Садовники в таких домах всегда старались на славу.

Вот он миновал деревья, и его привыкшему к темноте ночи взгляду предстало красивое каменное здание всего в два этажа высотой. Серый камень придавал дому уют, как и окна, светящиеся теплом по вечерам. Однако в данный момент, почти на излете ночи, окна глядели на Чжинки жуткими черными глазницами. Словно отвратительные зияющие бесконечностью дыры на нежном лице матушки-Земли.

Дом окутывала невидимая глазу сонная, отчасти мертвая дымка. На первый взгляд даже казалось, что все без исключения его жители почивали крепким сном где-нибудь на семейном кладбище в самом дальнем углу сада. Тут будто бы никто и не жил, а лишь наведывался редкими временами проверить обстановку и смахнуть пыль с дверных ручек.

В одном Чжинки был абсолютно уверен — крик доносился именно отсюда. Этот безжизненный дом в данный момент принимал своих нежданных гостей. Странная уверенность Чжинки не подкреплялась ничем фактическим, она скорее базировалась на шестом чувстве, о котором он до этих пор даже не задумывался.

Сотню раз за время бега он успел пожалеть о том, что сглупил и не отнял бессознательного братишку у Минхо еще там — в месте проведения маскарада. Поддавшись панике, ныне он успел оставить позади неизмеримое количество очевидных следов. Из чего следовало, что Минхо не составит труда вычислить нарушителя границ своей собственности. Чжинки больше не уповал бесстрашно на удачу, которая помогла ему сегодня избежать многих неприятностей. Но в то же время он решил действовать наверняка и добиться своей цели, чего бы ему это ни стоило. Он дал самому себе твердое обещание тотчас же увезти обоих братьев из этого дрянного города и затеряться с ними в какой-нибудь деревенской глуши, непривлекательной для жителей больших городов. Он намеревался окружить своих горячо любимых братьев безопасностью и оградить от всяческих беспокойств.

Стоило только ему принять это решение, как его мягкая, чуть неуклюжая походка стала много уверенней. Выйдя на дорожку, плавно огибающую дом, он внимательно присматривался к окнам в надежде, что их тьму рано или поздно разорвет крохотный лепесток свечи. Галька громко шуршала под ногами, бросая возницу в дрожь при каждом шаге. Если бы кто вышел в этот момент на один из верхних балконов, огороженных ажурными перилами, то обязательно бы услышал производимый им шум, а потом и заметил его черную тень, в беспорядке мечущуюся на дорожке.

Через несколько бесконечных минут его бесплодные поиски, наконец, были вознаграждены чуть приоткрытой дверью. Чжинки несказанно обрадовался своей находке и тотчас же не замедлил воспользоваться внезапно предоставленной возможностью. К сожалению, эта открытая дверь не вызвала у него абсолютно никаких подозрений. Петли, по всей вероятности, исправно смазывали, поскольку распахнул он её совершенно бесшумно, но при этом постарался не терять осторожности. Кухня, в которую вела эта дверь, тонула во мраке и гробовой тишине.

Позволив глазам привыкнуть к этой темноте, он двинулся к выходу, предположительно ведшему в коридор или, на худой конец, столовую, через которую он мог бы в этот коридор выйти, потеряв еще несколько драгоценных секунд. К счастью, предположения касательно наличия за дверью коридора подтвердились. Пройдя через широкий проем, он погрузился в непроглядную аспидно-черную темень. Тут стоял странный, чуть затхлый запах, свидетельствовавший о том, что помещение давно не проветривалось. Наряду с этим обоняние Чжинки уловило и мягкую, едва заметную отдушку, которой пользовался Минхо и которая в сознании возницы прочно к нему прикрепилась. Из-за отсутствия нормальной циркуляции воздуха этот запах не выветрился, а тонким шлейфом тянулся по коридору и вел Чжинки в нужном направлении. На пути ему попался коридорный столик, на котором стояла пустая ваза. Вовремя ее поймав, он вслепую водрузил хрупкий фарфор на прежнее место и, продолжив путь, сразу же натолкнулся на следующее препятствие — какое-то низенькое сидение. Закусив до боли губу, Чжинки тихо запрыгал на месте, ухватившись за свое колено, пострадавшее от острого деревянного угла маленькой скамьи.

Но путь необходимо было продолжать. Посему он взял себя в руки и, изо всех сил игнорируя пульсирующую боль, прихрамывающей походкой двинулся дальше.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Чжинки немедля получил еще один знак в виде возни, происходившей где-то дальше по коридору. Запах заброшенности здесь ощущался весьма слабо, а мрак наоборот словно сгустился.

Возница сделал тихий выдох, с облегчением подумав о том, что конец его путешествия близок. Исход теперь зависел только от его решительности и смекалистости. Испарина выступила у него на лбу. Все чувства обострились от нешуточного напряжения, владевшего его разумом, равно как и телом. Его пружинистая, чуть крадущаяся походка никоим образом его не выдавала, будучи абсолютно бесшумной благодаря ковру. Однако одежда не могла похвастаться тем же. Впрочем, он надеялся, что ее шелест останется неслышным для тех, кто находился за одной из дверей.

И вновь он услышал мелодичный напев, но слов к знакомой мелодии никак не мог припомнить. Даже суть ее укрывалась от него где-то на задворках памяти. Но она и не была важна, потому как Чжинки узнал голос человека, безмятежно мурлыкавшего эту досаждающе знакомую песню. Ободренный своим радостным открытием, он ускорил шаг и, потеряв всякую бдительность, не вовремя заметил метнувшуюся к нему сбоку тень.

Внезапная боль выкрутила ему руки. Он пытался вырваться из крепкой хватки того, кто в молниеносном броске завел ему руки за спину, но уже упустил возможность принять максимально удобную для этого позу. Мелодия оборвалась, и из-под дверной щели неподалеку донесся тонкий голос:

— Чжинки?

— Отпусти меня, — прохрипел Чжинки, дергаясь.

— Зря Вы сюда пришли, Чжинки, — тихо проговорил Минхо, без труда удерживая его на месте.

— Чжинки, это ты? — безучастно повторил свой вопрос Тэмин.

— Тэмин, беги, — отчаявшись, крикнул Чжинки. — Я его задерж…