Ки находился в замешательстве и беспокоился в первую очередь о Чжинки, который ничего не подозревал и которого он не видел уже почти неделю. Домой брат приходил в то время, когда Ки, набегавшись за целый день, уже спал без задних ног. Уходил же он настолько рано, что о его ночевке дома Ки узнавал только по смятым простыням на второй стороне огромной кровати. И Ки был полностью уверен, что брат ведать не ведает о его легком недомогании. Впрочем, последнему факту Кибом лишь радовался, не желая докучать самому ответственному члену семьи лишними проблемами. А нынешней его проблемой была еще к тому же и необходимость каким-нибудь образом проникнуть на бал, который вскоре должен был состояться в одной из чьих-то загородных усадеб. Пока никакого способа сделать это ему отыскать не удалось — за всеми дверями, в которые он решительно стучался, оказывалась добросовестно выполненная кирпичная кладка, в которую он, будучи довольно нетерпеливым человеком, со всего размаха впечатывался лбом.

Снаружи послышались взбудораженные голоса, но в этот раз Ки не решился приоткрыть шторку, разобрав среди гула ледяной голос Чжонхёна. Почерневший камень-амулет, который юноша все еще по обыкновению носил на шее, наглухо перекрывал все чужие эмоции, заключая его в своеобразный вакуум без окон и дверей, в котором работали лишь привычные пять чувств, поэтому он не мог проанализировать ситуацию при помощи своих способностей. И хотя теперь от него словно отсекли часть тела, Ки упрямо вешал амулет на шею, поскольку хождение без него было подобно сумасшествию.

Дверца широко распахнулась, и в душный сумрак экипажа хлынул жаркий солнечный свет, который лизнул пропыленные штанины Ки и с хлопком двери исчез. Развалившийся на сиденье юноша весь подобрался, с подозрительностью во взгляде следя за Чжонхёном, неторопливо усаживающимся на противоположное сидение.

Поздно опомнившись, Ки принялся разворачивать закатанные рукава, стремясь прикрыть обезображенную кожу.

— Оставь, если тебе жарко, — остановил его Чжонхён, снимая свой сюртук и аккуратно складывая его рядом с собой на сиденье. На какое-то время Ки нерешительно застыл. — Вспотеешь, еще хуже будет.

— Они уже почти прошли, — буркнул юноша, продолжив свои действия, но почувствовав тяжелый взгляд, тут же прекратил суетиться.

Что-то его сегодня ждет, подумал он чуть испуганно. Что-то неприятное, если Чжонхён умудрился узнать, а он всегда каким-то невероятным образом умудряется это делать, про то, что Ки сдал в ломбард шейный платок из легкой, совсем воздушной материи, присланный Чжонхеном в начале недели. Поначалу юноша сердито сопел, справедливо полагая, что это был один из изощренных способов подколоть или унизить его, показать ему его место. А иначе с чего этому богатею раскидываться столь дорогими вещицами?

Не имея возможности хранить платок в их пропахшей плесенью съемной комнате, защищающей содержимое от воров всего лишь при помощи хлипкой сарайной двери, он не мог оставить его и на рабочем месте. Из чисто природной жадности опасаясь, что шейный платок умыкнут прямо у него из-под носа. Впрочем, жадность эту он предпочитал деликатно именовать здравомыслием.

Отчасти испытывая стыд и злость из-за того, что с ним обращаются совершенно не так, как положено обращаться с мужчиной, и абсолютно не понимая мотивов поступков Чжонхёна, юноша вдруг смекнул, какую пользу можно извлечь из происходящего. А именно, он решил обменять подарок на деньги в ломбарде, расположенном на другом конце города, недалеко от общежития Академии, в котором когда-то квартировал Тэмин. Администратор ломбарда, сухощавый и высокий человек строгой наружности, косо посмотрел на его поношенный вид, очевидно, приняв бедно одетого юношу за мелкого воришку, но молчаливо принял принесенное, выдав взамен довольно внушительную сумму.

Ныне же Ки повязывал на шею старый чуть потрепанный платок, фактически одолженный им у соседа, однако на деле же юноша не верил, что Финик рискнет принять платок обратно после того, как случайно увидел язвочки, покрывшие тело Ки.

Теперь юноша чрезвычайно досадовал на свою случайную оплошность. Когда Ки легкомысленно решил обменять платок на деньги, вопреки обыкновению ему совсем не пришла в голову мысль о том, что Чжонхён может попросить его надеть или показать свой подарок.

Знает ли тот, как с ними поступил Ки?

Безусловно, юноша считал себя вправе распоряжаться подарком так, как ему заблагорассудится, но вряд ли того же мнения придерживался и даритель. За все их недолгое знакомство Ки успел уяснить, что своевольничать с Чжонхёном себе дороже. В таком случае его ждал, как минимум, неприятный разговор, грозившийся вылиться в нечто более травмоопасное. Впрочем, на этот счет его внутренний голос молчал, не сигнализируя о какой-либо возможной угрозе его здоровью, и физическому, и моральному. Тем не менее, пока Ки не убедился в том, что со стороны Чжонхёна ему ничто не грозит, он не мог полностью расслабиться и все время был охвачен легкой нервозностью.

О чем же юноша по-настоящему жалел, так это о том, что так и не успел выжать необходимых сведений из того университетского прохвоста, с таким трудом пойманного на рабочем месте. Не меньше Ки досадовал и на то, что не свернул ему его жирную шею, отожранную на барских харчах. Или на деньгах ни в чем не повинных студентов. Теперь Ки придется ждать следующего удобного случая и вновь ловить изворотливого профессора.

— Что за пришибленный вид? — поинтересовался Чжонхён, изучая забившегося в угол юношу, в который раз погрузившегося в мраморную неподвижность. Молодой человек нахмурился, заметив язвы, выглядывающие из-под сбившегося платка. — Бомми, ты себя хорошо чувствуешь?

— Лучше не бывает, — проворчал Ки, сложив руки на груди и испепеляя взглядом бархатную шторку. Чжонхён подался вперед и, застав сердившегося Ки врасплох, сдернул сбившийся платок с его шеи. — Что за?.. — пролепетал юноша.

— Не мучай свое тело, — сдержанно объяснил Чжонхён свой поступок.

— Мое тело — мое дело.

— Все еще упрямишься. Ты совсем не учишься на своих ошибках.

— Ха-ха.

— Бомми, — предостерегающе произнес Чжонхён и ненадолго замолк, обдумывая свои слова. Ки с любопытством поглядел на него исподтишка, но, столкнувшись с задумчивым взглядом, тут же поспешно перевел глаза на тяжелую ткань штор. — Для чего ты сюда прибыл? — поинтересовался Чжонхён, все так же продолжая изучать насупленного юношу.

— Ну, опять двадцать пять, — проворчал Ки, как можно дальше отодвигаясь в угол от собеседника напротив.

— Что тебе нужно было от профессора?

— Ничего.

— Ничего — подраться с другом за длинноногую конфетку. Чем тебе не угодил профессор? — Чжонхён с доверительным видом подался в его сторону. — Людей калечишь?

— У него грязный язык!

— У тебя не чище.

— Он оскорблял моего брата! — нечаянно проговорился Ки и хлопнул ладонью по губам.

— В брани ты дашь ему фору, — удовлетворенно улыбнулся Чжонхён.

— Знаеш… те что? — яростно процедил Ки, отняв руку от лица. Его собеседник в удивленной насмешке приподнял брови. Ки запнулся, не зная, как продолжить и при этом не нагрубить. — Иди… те-ка-вы… наружу! — вывернулся он.

— Ты меня выгоняешь?

— Да.

— Из моего собственного экипажа?

— Да!

— Отлично.

Ки, совершенно не ожидавший повиновения со стороны Чжонхёна, с открытым ртом невежливо таращился на него, невозмутимо открывающего дверцу кареты и спускающегося на землю. Тотчас же рядом с ним словно из воздуха материализовался тип, пару десятков минут назад едва не вывернувший Ки руку. Он помог молодому хозяину продеть руки в рукава захваченного из кареты сюртука, и на этом дверца мягко закрылась, заключая сидевшего в экипаже юношу в новые объятия столь привычного для него одиночества.

— Что происходит? — задал Ки риторический вопрос кружившимся в полумраке пылинкам и оглушительно чихнул. Ему очень не понравилась улыбка, нарисовавшаяся на губах Чжонхёна при упоминании Ки своего брата. Слишком довольной она выглядела. По-недоброму довольной. Словно Ки попался на чем-то. Но ничего лишнего сказано не было. Он не опроверг свое предыдущее утверждение о том, что приехал в столицу один. В чем же тогда дело? И поправима ли эта ненамеренно сделанная ошибка?