— Бомми, скаредная твоя голова, перестань со мной бороться, просто отдайся.

— Ага, ща, шнурки только поглажу.

— Значит, не ровен час ты превратишься в пресимпатичный скелет.

— Можно надеяться, что на скелет ты не позаришься.

— Не раскатывай губки, солнышко, а то, не дай случай, наступлю, — Чжонхён отвесил развязный смешок. — Я найду применение и твоим косточкам. Например, сварю из них наваристый бульон.

— Можешь даже подавиться им на здоровье.

Так и не дождавшись ответной реплики, Ки решил не продолжать раздражающий разговор. Он поглядел на догорающее в оконной раме зимнее солнце, затем взгляд его переместился на груды подушек. Отвлечься не получалось.

— Продолжай, — поразмыслив немного, капризно приказал юноша.

Предсказуемое непостоянство позабавило Чжонхёна, его тихий смех отозвался мягкой дрожью в теле Ки. Он подтянул возбужденного юношу к себе ближе. Сияющая в свете закатного солнца кожа Ки стала гусиной, покрылась пупырями, сделав его похожим на ощипанную птицу. Однако вниманием юноши уже завладели смуглые руки, нежно исследующие его тело. Чжонхён медленно провел чуткими пальцами по его предплечьям и вложил руки в его теплые ладони, сжал их, переплел пальцы, а затем высвободился и накрыл его руки своими ладонями. Под уверенным прикосновением руки Ки потеряли волю своего хозяина и на время подчинились чужой воле.

Юноша расслабился, принявшись с предвкушением чего-то необычного наблюдать, как его собственные руки, прячущиеся под темными ладонями, очень осторожно, самыми кончиками пальцев, гладят его собственное тело. А затем по тихо выраженной просьбе прикрыл глаза. Странное ощущение охватило юношу: вроде бы ласкает его Чжонхён, но Ки очень не хватает жара его ловких пальцев. Руки Ки чаще всего бывали холодными, в некоторых ситуациях, как, например, в данный момент, они на время теплели, но руки Чжонхёна либо пылали обжигающим огнем, либо неестественно леденели, каким-то образом минуя человеческую стадию.

Пальцы Ки прошлись по его собственной шее, очертили влажное от испарины лицо, мягко обозначили его черты, безусловно, заострив внимание на приоткрытых губах, спустились к груди, непринужденно пробежались по животу. Все это время Чжонхён шепотом тревожил воспоминания с намерением растормошить их достаточно, для того чтобы бархатные щеки Ки залил густой стыдливый румянец. Тихие слова о том, как все происходило в ту неделю, мягко вливались в проколотые уши, но при всей горячности не выполняли своего предназначения. Ки позабыл даже недавний сон, а все, что он сейчас слышал, становилось для него непристойным откровением. Эффект, который тихие слова оказывали на него, оказался на удивление ошеломительным. Не мог не оказаться. Ки даже не знал, что его заводит больше: откровенные описания, бесстыдно слетающие с губ молодого человека, или чуткие прикосновения, все еще принадлежащие его собственным пальцам.

Чжонхён направил его руки к паху и юноша судорожно выдохнул, когда ставшие неуклюжими пальцы накрыли его же чувствительную плоть, принялись мягко массировать, смазывая выступившую влагу. Жар Чжонхёна чувствовался где-то на расстоянии, словно дразнящее напоминание о том, насколько больший эффект производит его прикосновение по сравнению с прикосновением Ки. Но и отсутствия этого прикосновения уже было достаточно.

Ловким движением руки юноши выскользнули из-под горячих ладоней и крепко вцепились в колени молодого человека. Ки отвернул пылающее лицо от Чжонхёна, отдаваясь его умелым рукам и одновременно стыдясь своего жеста, а потом сдавлено застонал, ощущая, как сквозь него проходит что-то мощное — слишком мощное для его тела. Эта сила вдруг грубо разорвала пульсирующие жизнью ткани, вызвав едва переносимую боль. Стон так плавно перетек в крик, что сам Ки где-то на периферии сознания удивился, насколько чудовищные звуки он умеет издавать. Но если это поможет утихомирить адскую боль, то он готов всю неделю не переставая орать.

Горячий шепот Чжонхёна в ухо, ласковые поцелуи, которые он оставлял на его шее, вовсе не успокаивали разбушевавшуюся магическую стихию, а скорее подогревали ее. То, что раньше приносило наслаждение, вдруг усугубляло боль. Слезы, невольно навернувшиеся на глаза, проложили влажные дорожки по щекам Ки. Непрекращающейся молитвой с его губ срывалось одно слово: прекратить. Однако отчего-то он знал, что Чжонхён не в силах остановить пытку, а кроме того, он даже делать этого не собирался. Это неутешительное знание пришло к Ки само, поджидая своего часа на задворках. Также как и знание о том, что рано или поздно юноше пришлось бы пройти через испытание, потому что он рожден отнюдь не для того, чтобы жить.

Ки совсем не очаровательно на свой взгляд всхлипнул, хотя для Чжонхёна все, связанное с Ки, выглядело очаровательным. Внезапно исчезли копья, беспощадно протыкавшие его беспомощное тело лишь мгновение назад, и обнаженным комком юноша повис в пустоте. Не было ни тепла, ни холода, лишь остаточная дрожь пронизывала каждую ослабевшую мышцу и ожидание терпким бальзамом разливалось по его поврежденной коже. Оголенные нервы ждали малейшего повода взорваться новой ослепляющей болью.

Тут он резко сорвался и полетел вниз, не успев ничего толком сообразить. Огромным живым камнем он шлепнулся спиной в какую-то жидкость, доведенную до такого состояния, когда становилось весьма сложно определить, то ли обжигала она холодом, то ли морозила огнем. Влажная поверхность жадно поглотила его содрогающееся тело и, налившись свинцовой тяжестью, юноша пошел ко дну.

Не было необходимости дышать, а кожа на время потеряла всякую чувствительность под опьяняющим действием кислотной воды, но внутри все равно нарастала паника. Он потонет, а никто об этом даже не узнает, потому что понимание происходящего ускользает от него самого. В момент, когда мысль поразила его своей кристальной ясностью, его подхватили руки. Их мягкое прикосновение принесло нестерпимую боль, но прежде чем он в безудержном крике сделал глоток смертоносной воды, Ки всплыл, поддерживаемый этими руками. Тотчас же без предупреждения на него обрушился оргазм такой силы, что тело скрутило судорогой и единственным желанием стало долгожданное прекращение всего. И он вновь закричал, мучимый уже иным ощущением.

Крик раздирал горло, наполнял его всего без отказа, однако через этот крик ему удалось выпустить из себя все напряжение, всю боль, через которую пришлось пройти, всю владевшую им злость, а последней каплей шло прежнее притяжение, благодаря которому он все время оказывался в этих руках. От случившегося симпатия никуда не делась, зато желание придушить рогатого ублюдка, который без зазрения совести проделывал с ним такие штучки, удесятерилась. Крик постепенно стих, осталось лишь тяжелое дыхание и тишина, обволакивающая сознание пеленой сна.

— … принадлежит мне. Тебе нечего здесь делать, — прошипел Чжонхён над его ухом, Ки лениво приоткрыл глаза проведать обстановку, но успел ухватить только тень плаща, исчезающего в зеркале, и росчерк неестественно острых пальцев с черными кончиками. Казалось, Чжонхён уже давно с кем-то безмолвным разговаривал, но Ки досталась лишь заключительная фраза этого чудного разговора — слишком глубоко он был погружен в свои страдания и остаточный эффект. Самым краем его коснулся всепоглощающий страх и тут же растаял с исчезновением посетителя в зеркале.

Ощущение, точно он по чистой случайности избежал непоправимого, осело на язык горькой пленкой. Чжонхён слишком явно нервничал, и его нервозность не могла обойти Ки стороной.

— Кто это? — не удержался юноша от вопроса. Его голос звучал очень слабо, едва слышно — на удовлетворение неуемного любопытства ушли последние силы.

— Тебе действительно хочется это знать?

— Нет.

— Спи, малыш Бомми, я посторожу твой сон.

И Ки закрыл глаза, вопреки возможным ожиданиям поверив, что в экстренном случае он может не беспокоиться о своей безопасности.

«Но только пока», вяло подумал юноша, ощущая новый поцелуй на виске и руки, стискивающие его в крепких объятиях.