========== Часть 44 ==========
Ки всегда придерживался мнения, что человек выглядит довольно глупо со спины, будучи обнаженным. Когда в детстве они с Тэмином и Чжинки мылись в общей ванной, он без стеснения разглядывал братьев, и оба казались ему очень смешными без одежды. Впрочем, им он тоже казался забавным. Теперь же… теперь он готов был часы просидеть за поиском несуществующего хвоста — слабым, но заманчивым предлогом как можно дольше таращиться на это красивое обнаженное тело, щупать его и сдерживать желание обхватить его крепко-крепко: вцепиться руками, ногами, зубами, покрыть поцелуями, облизать, пожевать, помять, поцарапать.
Всякий раз, когда обнаженный Чжонхён укладывался на живот и, пристроившись щекой на собственной руке, с лукавой усмешкой глядел на него из-под темной челки, сердце у Ки пропускало удар, он закрывал глаза, бессильно сжимал руки в кулаки или прятал их в одеяле, а то и вовсе усаживался на собственные ладони. Ну да, он не доверял своей выдержке. И не совсем понимал, почему пытается сдержаться.
В общем-то, ему и хотелось, и было боязно сделать все то, что его так пугает и что делает с ним самим ныне Чжонхён. Ни в коем случае никогда его не отпускать. Дышать вдох во вдох, выдох в выдох. Ходить шаг в шаг. Глядеть глаза в глаза. Знать. Для того чтобы знать, что оно настоящее, что оно тут, что оно рядом с ним. Что оно никогда его не покинет. Это дьявольски божественное… существо, ага.
Оттого назойливая мысль о том, что нужно бежать сломя голову, только крепла.
Желание потворствовать порывам росло с каждым днем, а все, что Ки мог себе позволить, — это глядеть голодными глазами, иногда осознанно трогать. Он всегда смотрел исподтишка, подглядывал, тайком любовался, чувствуя, как перехватывает дыхание и внутри все сжимается. В такие моменты он старался в деталях запечатлеть в памяти позу, выражение лица, положение рук, одеяние, мельчайшие эмоции, чтобы потом, воровато оглядевшись, в полнейшем одиночестве возродить эту восхитительную картину в памяти и еще раз налюбоваться ею вдоволь. И почувствовать, как кожа медленно покрывается мурашками, а дыхание сбивается с привычного неспешного ритма.
Чжонхён тоже глядел на него при каждом удобном случае, однако, в отличие от Ки, даже не пытался скрывать этого. Он впивался в него глазами и одновременно нервировал и смущал юношу своим черным немигающим взглядом. При этом его красивые губы растягивались в крайне хищную улыбку, что отнюдь не добавляло Ки уверенности.
Но стоило двум взглядам случайно встретиться в относительно безопасной обстановке… Попытайся юноша описать свои ощущения, он скорее всего запутался бы в лабиринте слов и сравнений. Он словно стоял по обе стороны баррикад, в одно и то же время разрываясь от силы собственных эмоций и едва справляясь с безудержным потоком эмоций, идущих от Чжонхёна, который, судя по всему, временами намеренно не блокировал их.
Такими словами юноша, скорее всего, постарался бы описать все, и даже эта формулировка не способна передать все тончайшие оттенки. Иногда ему чудилось, что еще немного и он взорвется, разлетится счастливыми кусочками по всему свету, польется с небес мерцающим дождем на ничего не подозревающие головы.
И все же, какой бы сильной не была буря внутри него, упрямство побеждало ее и инициатором всех безумств так и оставался Чжонхён. Он подлавливал Ки в неприметных местах и заталкивал сопротивляющегося юношу в места еще более неприметные. Ему не составляло труда подойти и припечатать его к стене в поцелуе или, загипнотизировав уверенностью движений, в итоге мягко поставить его на колени и заставить отсасывать. Он не стеснялся провоцировать его на конфликт, а затем внезапно менять тактику, переворачивая все с ног на голову.
Чжонхёну нравилось играть с Ки. И где-то в самых потаенных уголках души эта игра, наверное, нравилась и самому Ки.
Он напоминал юноше огромного грациозного дикого зверя, большой мохнатой лапой подталкивающего своенравного домашнего кота в нужном ему направлении. Его движения всегда были наполнены неспешной плавностью, которая вкупе с внешним лоском и удивительным вкусом производила гипнотический эффект на окружающих. Даже когда Чжонхён терял самообладание, что в обществе Ки происходило довольно часто, и грубость брала над ним верх, его движения отнюдь не теряли изящества и оставались по-прежнему невероятно притягательными.
Сам того не подозревая, Ки невзначай выхватывал суть приемов Чжонхёна и пытался проделать его же фокусы с ним самим, что неимоверно веселило того. Однако бывало и так, что молодой человек все же уступал настойчивости возлюбленного и изображал неведение, умело обводя парнишку вокруг носа, давая ему возможность всласть поиграть и не позволяя брать над собой командование всерьез.
Ки все время находился на взводе, с нетерпеливым напряжением ожидая новых шагов Чжонхёна. Внутри все восторженно и тревожно бурлило, не отпуская его ни на секунду. Как только молодой человек оказывался в поле его зрения, он приходил в полную готовность: сначала намереваясь кричать от ярости, чем бы она ни была вызвана, а затем — от неминуемого удовольствия.
Об этом думал Чжонхён, слушая тихое сопение юноши. Исключительная вредность и невиданное упрямство не позволяли Ки действовать соответственно своим желаниям, но в последнее время он охотно принимал безмолвные приглашения Чжонхёна. Так он оказался прижатым спиной к его груди, полулежащим между его ног. Ки улегся головой на его плечо, но лицо отвернул к комнате. Мягкость его темнеющих волос ласкала кожу, а размеренное дыхание привносило уют в тот бедлам, который они вдвоем устроили в комнате.
Столько подушек и одеял у Чжонхёна отродясь не водилось, и половина их валялась по всей комнате. Скромный каприз его мальчика. Относительно скромный по сравнению с тем, что он мог у молодого человека потребовать и получить. Но Ки не просил. Возможно, потому что ему в голову такие вещи прийти не могли. Возможно, потому что он о них элементарно не знал. Возможно, он был слишком горд просить. А может быть, его материальные запросы сами по себе были скромными. Точно какой-нибудь дюже хозяйственный хомяк, он лишь стащил подушки из всех открытых комнат и сбросил всю груду в единственной жилой в этом доме комнате.
Чжонхён пальцами осторожно убрал челку, упавшую на теплый лоб Ки, и от его невесомого прикосновения юноша заворочался. Кроме всего прочего Ки переставал стыдиться своей наготы, поскольку в одежде ему редко удавалось пробыть более часа. Это было своеобразное доверие, которым Чжонхён тоже дорожил: глядеть, как полуденное солнце подсвечивает жемчужную кожу, мягкими ручейками струясь по едва рельефной груди, ритмично приподнимающемуся и вновь опадающему животу, неуклюже раскинутым ногам. Одну ногу Ки перекинул через чуть согнутую в колене ногу Чжонхёна, второй прислонился к другой его ноге. Все лишь пара сантиметров спасала его от абсолютно неприличной позы, но Чжонхён не сомневался, что с точки зрения юноши это была весьма существенная пара сантиметров.
Ки терзал голод Чжонхёна по уютным объятиям, и он все время утолял рядом его рядом с Чжонхёном же. Ки не просто лежал в его объятиях — он грелся, вытягивал из него тепло, закутывался в него, словно в пушистое одеяло. Кроме того, все это время он беззастенчиво дрых, восполняя энергию, затраченную на все их игры, для того чтобы позже поделиться ею же с самим молодым человеком.
Юноша менялся, и вместе с ним менялся и Чжонхён. Крафт, сам о том не подозревая, был абсолютно прав. Чжонхён значительно размяк, позорно растворился в своих эмоциях. Слабиной, которую он неосмотрительно дал, тут же не преминули воспользоваться его подопечные. Как раз сегодня во время совершения положенного обхода ему была предоставлена прекрасная возможность осознать, насколько он выпустил вожжи из своих рук. С ним смели спорить, ему смело возражали, он попросту терял прежнюю власть над жителями своей части города. Такого не должно было произойти, но оно происходило прямо на его глазах.
