Ки негодующе покраснел и, оттолкнув молодого человека, сердито затопал по дорожке.

— Не спеши, Бомми, паковать чемоданы! — полетело ему веселое вслед. — Ты мне обещал ужин!

Не прерывая шага, разозлившийся Ки грязно выругался и показал средний палец через плечо. Прежде чем он добрался до комнаты с намерением надолго в ней запереться и переколотить все, что попадет под руку, Чжонхён догнал его в слабо освещенном коридоре и запихнул в какую-то кладовку, дверь которой оказалась неподалеку от них. Ки вылетел из нее минут через пять, красный, словно маков цвет, без пальто и шарфа. Одной рукой он заправлял вывернутую из штанов сорочку, другой стискивал какой-то флакончик, оказавшийся в его ладони благодаря молодому человеку, и чертыхался на чем свет стоит. Громкий смех донесся до него из кладовки, и юноша наподдал скорости, мстительно прикинув, сколько переколоченных вещей он успеет выкинуть из окна до того, как Чжонхён вломится в комнату. И что будет потом.

Но мысленные угрозы исполнить ему не удалось. Во-первых, флакон, который Чжонхён пихнул ему в руку, совершенно отказывался разбиваться, сколько бы он его ни ронял. А когда юноша примеривался, какую бы вещь ему расколотить вместо него, и вертел в руках расписанную вазу, совершенно незнакомая невзрачная служанка сообщила ему о том, что в столовой накрыто и его ждут. Решив повременить с актом вандализма, Ки принципиально не надел свежую одежду и с независимым видом появился в столовой все в той же выправленной сорочке и с сорочьим базаром на голове.

— Так спешил, что совсем запыхался, котенок, — коснулся его ушей ехидный комментарий, после которого юноша еще сильнее замедлил шаг. Чжонхён сидел за одним концом огромного стола. Этот уголок и был сервирован на двоих. — Можешь не спешить, весь мир тебя терпеливо подождет.

— Пшел-нах, — Ки подошел к противоположному концу стола и сердито уставился на веселого Чжонхёна, ухватившись руками за спинку стула.

— Сюда садись, принцесса, — тот указал на место около себя.

Ки неохотно повиновался.

— Решил не душиться? Печально, все мои усилия пошли прахом, — молодой человек пожал плечами. — Столько людей на уши поставил, целую кампанию по поиску этих цветов устроил, парфюмера растормошил и все впустую, — притворно вздохнул он.

— Твои проблемы, — холодно ответствовал чрезвычайно польщенный Ки.

— Я весьма рад, что ты наконец прищучил свою скряжистую сторону и приобрел нормальную одежду, — вновь попытался молодой человек завязать разговор. Ки и впрямь ныне одевался не в пример лучше.

— Не тебя ради, — снизошел кипевший юноша до ответа.

— Я бы даже не посмел себе настолько смело льстить.

Ки фыркнул. Чувство собственного достоинства и что-то, похожее на любовь к одежде, вынудило его тщательнее следить за своим внешним видом. Кроме того, ему очень импонировали взгляды, с которыми девушки теперь провожали его. Впрочем, он мог этих взглядов раньше просто напросто не замечать. Что не отменяло настойчивого желания следить за собой.

— Что это? — брезгливо скривился он, ткнув пальцем на месиво в своей тарелке.

— Попробуй, — Чжонхён взял ложку и, зачерпнув из тарелки, поднес ее к его рту. — Ну же, открой ротик.

Ки передернуло.

— Бомми, пошляк бесстыжий, открой рот.

Лицо юноши пошло пятнами, и он невзначай предположил, что посмеивавшийся Чжонхён умеет читать мысли.

— Нет.

— Что «нет»?

— Я не умею читать мысли. Открой ротик, котенок. Вкусно?

— Невкусно, — проворчал Ки, услышав голодное урчание, сердито донесшееся из самых недр живота. Неприглядное на вид месиво действительно оказалось на редкость вкусным.

— Это специально для твоего отвыкшего от еды животика, — Чжонхён похлопал по упомянутому, но тут же убрал руку, когда Кибом прошил ее убийственным взглядом.

— Это кто-то не добежал до туалета и облегчился в мою миску, — буркнул юноша. — Дай сюда ложку.

Впрочем, из ужина ничего цивилизованного так и не получилось. Кибом больше ни разу не открыл рта для вопросов, хотя сотни и даже тысячи их вертелись на языке, Чжонхён же, придвинув свой стул поближе к юноше, все время лез ему под руку, то перехватывая его ложку, то преданными глазами заглядывая ему в рот. В конце концов юноша вспылил и тут же оказался лежащим на столе в окружении перевернутых чашек и тарелок. В спину ему что-то впилось, как позже оказалось — его собственная ложка.

Тяжело дыша от испуга, он таращил круглые глаза на Чжонхёна, чувствуя, как наружу из него рвется нечто темное. Словно свирепый зверь, прорывающийся через плотную вату. Ки слегка струхнул при этой мысли.

Через несколько минут игр в тяжелые гляделки угроза вдруг превратилась в паточную нежность, и остаток ужина канул в медовом беспорядке.

Чжонхён нетерпеливо впился в его губы, раздвигая его ноги в стороны и придвигаясь ближе. Ки ответил на поцелуй с не меньшим жаром, вцепившись в его предплечья и притягивая к себе. На пол полетела вся его одежда. Сам хозяин дома, пылая, точно раскаленный металл, прижимал его к столу, причиняя боль руками и оставляя по телу пресловутые синяки, не целуя, но кусая его плечи, шею, уши, губы, словно вознамерившись съесть его на ужин. Смуглые пальцы грубо прошлись по его бедрам и еще шире развели его ноги.

Юноша чувствовал терпкий вкус его вожделения на языке и охотно поддавался его действию, передавая его обратно через поцелуй. Даже несмотря на грубость и бесцеремонность, которые стоили ему еще нескольких синяков и кровавых царапин.

Неосознанно нащупав что-то холодное на столе, он стиснул предмет. Раздался треск, и лишь керамические кусочки остались от чашки, в которой находился творожный крем, приготовленный специально для него. Чжонхён схватил его руку и принялся слизывать крем с узловатых пальцев, не спуская блестящего взгляда с разомлевшего юноши.

Ки закусил губу и обхватил другой рукой свой член, повторяя каждое чувственное движение Чжонхёна. Из-под прикрытых век он мало что видел, а то, что видел, меркло рядом с черным блеском чужих глаз. Нездоровым блеском, выворачивающим его наизнанку, жутким блеском, обещающим рвать на части, нежным блеском, дарящим ему ласку.

Чжонхён берет один из его пальцев в рот и, смакуя вкус солоноватой кожи и сладкого крема, сосет его. Прикусывает, выпускает, берет второй палец и, терпеливо проделав с ним все то же самое, принимается за третий. Аналогия настолько очевидна, что Ки не выдерживает и непристойно стонет, сгибает ногу в колене, упирается стопой в столешницу и двигает рукой быстрее, теряя ритм, за которым следовал. Вторую ногу он закидывает молодому человеку на талию и пытается притянуть того еще ближе к себе, хотя ближе было уже некуда. Он чуть выгибается, толкается в собственную ладонь, приоткрывает рот и почти теряет связь с реальностью, подходя к грани.

Он выглядит очень возбуждающе, но вместе с тем очень беззащитно, будучи пойманным чужими глазами в самый интимный момент. И если бы его собственные глаза были в этот миг открыты, он бы уловил тень собственного наслаждения в беспроглядной черноте восхищенного взгляда. Но юноша уже успел закрыть глаза и погрузиться в воображаемый мир.

— Довольно рукоблудить, малыш Бомми.

Чжонхён схватил его за запястья и прижал их к столешнице над его головой. Не получив желанного удовлетворения, Ки разочарованно приоткрыл мутные глаза, тяжело выдохнул, не вполне отдавая себе отчет в происходящем. Руки над головой делали его уязвимым, но он не поменял навязанной позы даже после того, как Чжонхён отпустил его запястья для того, чтобы закинуть его ноги себе на плечи. Кибом лишь тихонько застонал от легкой тянущей боли, пока Чжонхён наклонялся к его губам в желании слизать с них очередной стон.

Согнутый пополам юноша почувствовал, как он начал в него входить и рефлекторно дернулся от боли. Но сильнее боли стал завораживающий вид его поддергивающихся дымкой жестоких глаз. Вид его выгибающегося дугой жилистого тела в распахнутой белоснежной рубашке. Его приглушенный стон, потерявшийся за приоткрытыми губами. И его наслаждение, волнами расходившееся по телу самого Ки.