А Ки испугался не на шутку, прочитав в черных глазах очень нехорошие мысли. Зарядив кулаком по лицу Чжонхёна, он питал весьма слабую надежду, что тот поймет его категоричный отказ. И тот понял. Вот только вовсе не то, о чем ему неудачно попытался рассказать Ки. Он понял правду, выискал ее на дне его карих глаз, разрушил все отговорки и вытащил его желание наружу.

Тоненькая струйка крови потекла из раны, поползла по рассеченной губе Чжонхёна темной змейкой. Ки точно в замедленной съемке наблюдал, как она собирается в середине его нижней губы, тяжелеет на глазах, набухает алым, а потом, наконец, эта алая капля все с той же мучительной медлительностью срывается. Юноша моргнул, когда она упала прямо в середину его собственной нижней губы и тут же скатилась в рот. Он невольно слизал остатки, уже глядя на Чжонхёна.

Почему-то его кровь показалась ему сладкой, а не соленой, как ожидалось. Она несла с собой тепло чужого тела и металлический привкус, в любом другом случае показавшийся бы ему тошнотворным, но не в случае Чжонхёна. Ки не стал гадать над этой загадкой. Ему понравилось.

У Чжонхёна сладкая кровь? Ну и Бог с ней. То есть, Дьявол.

Вместо этого он просто обнял Чжонхёна за шею, когда тот, откинув осторожность в сторону, прижался к его губам. Ки впустил его язык себе в рот, жадно собрал с него всю сладость металлического привкуса, почти слыша торжествующее мурлыканье чудовища, заворочавшегося где-то внутри. Поддавшись его чувственности, юноша потерся о молодого человека ластящимся зверем.

Но Ки был бы не Ки, если бы не сделал последнюю попытку рвануть в сторону относительной безопасности. Он обязан перепробовать все способы спастись, до того как порвется последняя ниточка и окончательное опьянение потянет его на дно. Прикрываясь этими мотивами, юноша укусил молодого человека, да так сильно, что тот, тихо вскрикнув, вновь в удивлении отпрянул и в очередной раз получил кулаком по лицу.

Ну, а Чжонхён не был бы Чжонхёном, если бы не обернул этот поступок в свою пользу, предварительно проехавшись ладонью несколько дополнительных раз по нежной щеке упрямого юноши.

Ки потер место безжалостного удара пораненной рукой, дыша часто и сверкая злым взглядом, но не продолжая драку. Щека болела так, словно ее облили кислотой или кипятком, к примеру.

— Кровожадный Бомми, — плутовато ухмыльнулся Чжонхён, ощутив его возбуждение. — Так бы и сказал сразу, что тебя заводят побои. Это и мне нравится куда как больше ванили. Но на сегодня хватит.

— Слопай хрен собачий.

— Твой слопаю, а собачьим пусть другие лакомятся.

Он вытянул ремень из собственных брюк и, стянув его вокруг запястий оставившего сопротивление юноши, каким-то образом сумел привязать того за руки к изголовью кровати.

— На всякий случай, — шепнул он ему в губы, прежде чем вновь прижаться к ним в мягком и в буквальном смысле сладком поцелуе.

Вот так удары по инициативе Чжонхёна — да-да, именно его, а не Ки, — перешли в чувственные поцелуи, за поцелуями последовал всепоглощающий жар, и Кибом сдался. Вернее, он милостиво уступил, отложив собственную победу на неопределенное время.

Теперь у него жжет в чреве, и цепочка, выходящая из него, пылает золотом, горит все ярче и ярче. Две другие — очень хрупкие, — наоборот тускнеют, слабеют, истончаются. Рука на его животе безжалостно вцепилась в них острыми когтями и тянет наружу. Сколь громко бы он ни кричал от боли, однажды она добьется своего и вырвет их с корнем.

— Когда ты в последний раз ел? — услышал Ки ранним утром. Лежа на спине, он свесил голову с края кровати и разглядывал комнату в перевернутом виде, обкусывая кожу на своих покрасневших губах. Он немного замерз, хотя был одет в штаны и лежал на переворошенном постельном белье. Где-то на полу в раскиданной по всей комнате одежде лежит заветный карандаш. Какая из этих многочисленных кучек и есть фрак Чжонхёна, и как до него незаметно добраться?

— Не помню.

— Вспомни, — Чжонхён навис над ним и, приподняв его голову руками, вернул ее в горизонтальное положение.

— Не помню, — Ки поморщился, когда перед глазами на момент встала чернота. Он почувствовал внимательно изучающий взгляд на своем лице.

— Ты должен есть, Бомми, тебе нельзя пропускать ни одного принятия пищи.

— Я не хочу есть, — пробубнил Ки.

— Ты мне нужен живым, здоровым и цветущим.

— Для чего? Чтобы вытрахивать из меня душу?

— Для того чтобы ты сосал не мои силы, а мой член.

Перед глазами прояснилось, и Ки узрел. Увидел. Уставился.

Не то чтобы до этого с ним приключилась временная слепота и он ничего не видел, но, говоря по чести, ему даже в голову не пришло изумляться, слишком занят был он необходимостью утихомирить собственный голод. Тем не менее, складывалось ощущение, что ночью его слегка понесло или в него заселился какой-нибудь похотливый дух, которого смутить — это еще нужно постараться. А теперь вернулся настоящий он, который между прочим не заполняет свой досуг рассматриванием чужой… чужих… чужого хозяйства и кровушку, кстати, также не хлебает стаканами. И вот он тут, скромный аки девица на выданье. Удивляется и краснеет уродливыми пятнами, стыдясь собственного бесстыдства.

Как вот это в него вообще залезло?

Ки несколько отстраненно фыркнул, приклеившись шокированным взглядом к внушительной причине собственного удивления.

— Нравится, а? — Чжонхён коварно улыбнулся. — И это он еще отдыхает после трудов праведных.

— Бляха муха, ты мне жопу им порвал! — Ки принялся лихорадочно ощупывать себя.

— Да ну ладно, Бомми, я был предельно аккуратен, это ты решил, что через час наступит конец света и нужно спешить во что бы то ни стало.

— В рот мне ноги, — выдохнул юноша и шокировано застыл, все еще не спуская взгляда. — А нах комплексовать из-за роста, когда меж ног такое болтается. Прикрыл хозяйство бы, что ли, чтобы честной народ не завидовал.

— Не завидуй, Бомми, он твой. В определенных пределах, безусловно.

— А мой рот! — руки Ки испуганными бабочками запорхали по лицу.

Чжонхён захохотал и отпустил голову юноши. Картинка перед глазами Ки вновь перевернулась. В шее что-то болезненно щелкнуло, и по всему затылку разлилась жгучая боль.

— Заметь! — выдавил молодой человек сквозь хохот. — Я тебя не заставлял, ты все сделал сам. Насосался вдоволь, котенок, — он схватил поднявшегося с кровати недовольного Ки за руку и опрокинул его обратно на простыни. Юноша забарахтался.

— Ахаха, как смешно! Не было бы ничего, если бы ты не тыкал своей штуковиной мне в рот! — завопил он, предпринимая слабую попытку защитить собственное достоинство и проигрывая битву из-за густого румянца.

— Ну-ну. Представь аргумент посильнее.

— Ты меня избил! — проревел он, так усердно тыкая на саднящую скулу, что нечаянно заехал пальцем в свой глаз, чем вызвал новую волну смеха.

— Ты меня тоже, — Чжонхён тыкнул в свою скулу, повторяя жест юноши.

— У тебя фингал под глазом, — Ки мстительно осклабился.

— А у тебя ушко покусано, — вдруг жарко прошептал Чжонхён ему в ухо. Ки поежился, мигом заводясь. Его тело точно ждало соответствующего сигнала. — И шейка, — лизнув синяк на шее, Чжонхён спустился к грязному животу. — И животик… Котенок, когда же ты все-таки ел в последний раз?

— В топку весь твой кошачий выводок! — неожиданно даже для самого вновь себя заорал Ки.

— Настолько дохлой и жестокой рыбки в моей кровати еще не оказывалось. Я больше люблю упитанных и покладистых. Как говорится: лучше качаться на волнах, а не биться о скалы.

— Кого ты дохлой рыбой назвал, тля морковная! — резво кувыркнувшись, Ки налетел на Чжонхёна с кулаками. — Ты, килька жеванная, дятел ёбанный, да я из тебя щас все кости выдолблю об эту скалу!

Но яростная вспышка юноши вызвала у Чжонхёна новый приступ смеха. Блокируя удары, он жадно наполнял легкие воздухом про запас, однако несмотря на героические усилия того все равно не хватало.

— Бомми, где находится тот чудесный словарь, из которого ты черпаешь вдохновение? — кое-как выдавил Чжонхён в перерыве между приступами неудержимого смеха. Клубком они скатились с кровати, и молодой человек ударился головой о голый пол.