Он очнулся на рассвете — мокрый от дождя, погребенный под грудой цветов, полузавядших от его способности питаться природной энергией, тем не менее, все еще прекрасных. Один цветок даже оказался в его руках, но больше походил на веточку гербария. Поизображав недоумевающего покойника пять минут, Ки взлетел на ноги, обнаружив себя в каком-то цветнике, ныне походившим на усыхающую поляну.
Внимательно глядя по сторонам, он голодной мышкой осторожно крался по дорожкам парка, в котором находился цветник. Город все еще был овеян сонной дымкой, влажный утренний туман стелился по гравию, скрывая его беззащитную фигурку от посторонних глаз. Однако в голове у Кибома творился настоящий фейерверк бессвязных мыслей. И, несмотря на это, вызревал целый план. Не искать ненароком с Чжонхёном встреч, быть холоднее прежнего и ни в коем случае не допускать о нем и мысли. Юноше казалось, что чем больше он думает об этом человеке, тем чаще тот является пред его взором, словно мысли Ки — этакий береговой маяк.
На следующий после принятия тяжелого решения день юноша по случайности столкнулся с Лией. С момента их недавней встречи болтливость девушки, казалось, увеличилась в несколько раз. Ки не успел и оглянуться, как получил прекрасную возможность поменять свою жизнь кардинально и отсечь от себя все то, что мешало ему сосредоточиться на поиске братьев.
Таким образом он и оказался на сцене, за бутафорской стеной, ожидающий своего выхода. Остальные участники впереди и позади него тихо шептались и нетерпеливо переминались с ноги на ногу, а он думал о том, как знакомо пахло от Лии в тот день, когда она снова предложила ему поучаствовать в массовке их самодельного театра.
Новая работа пришлась весьма кстати, поскольку сбережения, которые они с Чжинки положили в банк, он снять не мог по все той же вездесущей причине. Каждый раз, когда он видел знакомые шрамы на открытых запястьях, его пробирала дрожь и он стремился как можно быстрее убраться с глаз ищеек долой. Свой же собственный шрам каждый божий день он заклеивал пластырем.
Желание увидеть Чжонхёна, пошпионить за ним росло с каждым днем, но пока Ки удавалось бороться с прихотью. На первых порах он, бывало, грезил о нем наяву. В чужих лицах он видел его лицо, повсюду чудился знакомый будоражащий запах, мысли о том, что было и что могло быть, мучили его даже во время репетиций. Все его желания ограничивались настоятельной потребностью следовать за изменившими ему инстинктами. Но затем он насильно возрождал в памяти тошнотворные сцены изуверств, и пристыженное сознание на какое-то время прояснялось.
Со временем Ки научился блокировать волнующие мысли, и все же в моменты, когда он был наиболее уязвим к ним, какая-нибудь из них нет-нет да прорывалась в его сознание и начинала разрастаться, подобно сорняку, захватывая весь его разум. И тогда он с трудом начинал все сначала.
Однако ломка начала утихать, как будто зараза решила наконец сдаться и покинуть его тело. Теперь, если он и видел Чжонхёна, то только во снах, которые сразу после пробуждения отодвигал подальше — на задворки памяти. Впрочем, временами казалось, что сны не были его тайными желаниями, но являлись некой альтернативной реальностью, в которую он вступал, стоило только подсознанию взять бразды правления в свои неудовлетворенные руки. Потому что по утрам юноша с неохотой обнаруживал следы на своем теле. Вполне реальные последствия в виде синяков, царапин, ссадин и манящего запаха Чжонхёна, привязавшегося к нему навечно. Ненавистные последствия, которые невзирая ни на что все-таки грели ему душу.
Тем не менее, насколько досаждающими бы не были утренние открытия, он не сумели затмить радость от мысли, что поиски братьев наконец начали приносить плоды. Как ни странно, в отсутствие Чжонхёна голова Ки работала яснее и плодотворнее. Он прошелся по всем подозрительным местам вновь и в этот раз обнаружил драгоценные зацепки. Пару раз ему пришлось отклеивать свой пластырь и невзначай обнажать скромный шрам на запястье. И в таких ситуациях он старался как можно тщательнее замести свои следы. Наверняка до Чжонхёна доходили известия об этих происшествиях, и он посылал ему вслед еще горстку своих людей. Особенно после того, как Ки докопался до огорошившей его новости о том, что Чжинки и Чжонхён имели удовольствие когда-то побеседовать! Ох, с каким бы удовольствием Ки зарядил бы Чжинки за молчание.
А может быть, никого Чжонхён за ним не посылал. О последнем Ки предпочитал не думать, поскольку мысль о том, что им не интересуются, приносила вдвое больше раздражения, чем мысль о вечном хвосте. Словно повинуясь его желанию, молодой человек исчез из его жизни и вопреки надеждам юноши более не искал с ним встреч.
Попытка отыскать Тэмина в альтернативном мире не принесла удовлетворительных плодов, поскольку по осознанному желанию входить в этот мир Ки не умел, а неосознанных переходов, как и чрезвычайных ситуаций, с того дня не случалось.
В этой области он потерпел фиаско. Однако в некоторых других областях он достиг некоторых успехов.
Во-первых, Ки без шума разузнал имя того, кто владел домом, возле которого он однажды увидел Чжинки. А также разочаровался при новости о том, что владельцем оказался сам вездесущий Ким Чжонхён. Во-вторых, воспользовавшись собственным обаянием и охмурив пару препрелестнейших девиц, он выведал приметы и примерное имя того, кто все время ошивался рядом с Тэмином в Академии. Странно, но никто не мог припомнить точное звучание этого имени.
Ки даже удивился тому, насколько легко все получается. Информация сама шла ему в руки, а он всего лишь старался соединить ее кусочки. И если собирал он их верно, то человек, похитивший Тэмина, и человек, похитивший Чжинки, был одним и тем же мерзавцем, что еще раз подтверждало, насколько чутко работала его интуиция. Он всегда чувствовал, что Чжинки и Тэмин находятся недалеко друг от друга. Вместе с тем он знал, что братья пребывают во здравии и относительной безопасности.
Столько деталей, достаточно мелких, чтобы затеряться подобно иголке в стоге сена. Столько деталей, но ни одной основополагающей. И ни одной, которая вывела бы его на новый уровень.
Довольно долгое время он шпионил за подозрительным профессором Крафтом, но ничего компрометирующего выведать ему так и не удалось. И юноша был рад, что больше не видел страшные призрачные фигуры, которые, к слову, все еще следовали за профессором, поскольку он чувствовал их присутствие.
Однажды он даже загорелся идеей разузнать, что случилось с тем человеком, которого он видел в подвальных комнатах здания у конюшен, однако, к своему сожалению, не помнил дороги. Не помнил, с какой стороны города они выезжали, не помнил, куда сворачивали. Не помнил того, что помнить ему стоило, но помнил о вещах, которые предпочел бы забыть. По этой причине не видел он больше и своего коня.
Зато очень часто он натыкался на голубоглазого пожилого мужчину, который всякий раз в их кратких разговорах намекал юноше на что-то, ходил вокруг да около, спрашивая о незначительных вещах, будто действительно интересуясь его жизнью. И не произносил ни слова о Чжонхёне. Ки раздражала та снисходительная уверенность, с которой мужчина держался, но он не мог не заметить затаившейся печали в его глазах. Старик вел себя странно, он все время ждал от юноши чего-то, но так и не дождавшись, исчезал из поля зрения. Тем не менее, никаких распоряжений от него Кибому пока не поступало. Хотя не сказать, что получи Ки эти указания, он стал бы их выполнять.
После каждой неудачной эскапады он… Нет, он не напивался, хотя вариант казался ему неплохим. Он нашел более действенный способ — он накачивался, как в старые добрые времена. Найти наркодиллера оказалось вдруг плевым делом: он нашелся сам — жил в его доме несколькими этажами выше и словно по мановению волшебной палочки появился однажды перед Ки. Теперь ночами комната утопала в токсичном дыме, а если юноша не забывал приоткрывать окошко — доставалось и соседям, в свою очередь приоткрывавшим на ночь окошки-дверцы для свежего воздуха.
