Бэт вспоминает глаза Мэгги, когда кричала на нее недавно на крыше. Ее дрожащие губы. Ее поникшие плечи. Словно на нее с размаху опустили тяжелую плиту, придавившую вниз. Бэт не помнит, чтобы у Мэгги когда-либо были такие глаза. Даже когда они не знали, выживет ли папа после того, как у него отняли ногу. Даже когда по тюрьме пошла волна непонятного заболевания, выкашивающего обитателей, словно фермер спелые колосья в пору жатвы. Даже когда заболел Гленн.

И Бэт изо всех сил пытается не думать о том, что сама была виной этому состоянию. Пытается не вспоминать, что кричала тогда. Как ранила больно, не замечая, что эти раны отражаются на ней же.

Совсем как с Дэрилом…

- Почему вы везли меня обратно в Атланту, Мэгги? – сначала спрашивает тихо и спокойно. Словно ее вовсе не волнует ответ на этот вопрос.

Долбанный вопрос, который не дает ей покоя с тех самых пор, как она вышла в конце зимы на ту самую машину на дороге. Она тогда сидела у этой машины слишком долго, пытаясь воскресить в памяти то, что приходило в голову резкими вспышками или звуками. Слишком.

И именно у этой машины к ней вышли Охотники…

А потом что-то такое мелькает при этом в глазах сестры, что Бэт буквально срывается, хотя пытается отчаянно держаться за остатки былого спокойствия. Начинает выкрикивать то, что когда-то мелькало в голове обрывками мыслей. Осколками обиды.

- Почему вы не похоронили меня тогда, Мэгги? Не закопали сразу же?! Глубоко в землю. Чтобы ходячие не достали меня, не разорвали меня, беспомощную и беззащитную! Живую! И тогда бы я … когда умерла бы в земле…. только не от выстрела в голову, а от потери крови… или от долбанной лихорадки…или когда задохнулась бы от нехватки воздуха… Не важно уже от чего, потому что… я бы тогда не смогла бы… ходить, когда превратилась бы! Почему вы не закопали меня, чтобы я не шлялась где-то в одном желании сожрать кого-нибудь?

И добавляет уже то, что не давало покоя все время с тех пор, как пришло осознание того, что случилось с ней.

- Почему вы даже не проверили пульс? Почему не прислушались, бьется ли во мне сердце? Дышу ли я? Почему? Почему? Почему, Мэгги?

Шум в ушах становится совершенно невыносимым. Невыплаканные слезы превращаются в комок и застревают где-то в горле. Боль бьется внутри черепа, словно пленник, умоляющий выпустить на волю из тесноты. Сознание темнеет. Она чувствует, как постепенно проваливается во тьму. И чувствует, как пальцы правой руки сжимают рукоять ножа…

Я контролирую свое тело… я могу контролировать свое тело… Я могу…

- Бэт! Бэтти! – доносится откуда-то до нее голос Моргана. – Бэт, иди ко мне… дай мне руку, Бэт… дай мне руку! Сейчас же!

Гнев распирает. Гнев требует выхода. Гнев крутит мышцы. Выворачивает наизнанку. И боль захватывает не только голову, но и тело. Медленно. Отключая сознание…

- Дай мне руку! Дай мне руку, маленькая леди!

Но она не сразу протягивает руку. Сначала она резко замахивается и швыряет куда-то в темноту банку с пивом. Та шмякается куда-то в траву на лужайке дома напротив.

- Прошу тебя, уйди… Уйди, Мэгс! Просто уйди!

Сестра молча встает и пытается поймать взгляд Бэт. Чтобы попробовать протянуть некогда оборванную нить. Но Бэт закрывает глаза в попытке выровнять дыхание и унять барабаны, которые звучат в голове.

- Просто уйди!

В голосе звучат те же знакомые нотки, когда Бэт просила сестру дать ей уйти. Тогда, на ферме. «Просто дай мне уйти!»… Воспоминание об том времени обжигает обеих, несмотря на прохладу ночи. Тогда Мэгги не уступила. Сейчас она уходит с крыши…

- Спасибо, - шепчет Бэт, когда та уже спрыгивает в комнату. – Спасибо…

Бэт снова ложится на спину после ухода сестры. Только теперь не видит звезд. Это больше не россыпь ярких точек на темном покрывале. Звезды расплываются перед глазами в тусклые пятна из-за слез, которые сразу же наворачиваются на глаза.

- Ты видел? – спрашивает она Моргана спустя несколько минут. Тот все смотрит на нее, уперевшись обеими руками в раму окна. – У меня был приступ, но я сделала это! Я справилась!

- Только сначала ты сама себе его вызвала, - отвечает он ей.

- Ты же слышал доктора. Я не могу это контролировать.

- Ты только что доказала обратное, - он долгое время молчит, а потом вздыхает. – Маленькая леди, нельзя убить дьявола в своей душе, когда ты сам его питаешь своими поступками.

Она молчит в ответ. Понимая и признавая его правоту в который раз. Потому что сама думает сейчас об этом же. О собственном дьяволе, который толкнул ее на то, чтобы обидеть сестру. Не попробовать поговорить о том, что случилось тогда на дороге. Не выслушать. Не попытаться понять.

И приходят слезы. Словно попытка выплеснуть собственное сожаление за те злые слова и удары, которые она наносила недавно.

Папа был бы недоволен. Господи, как же был бы недоволен папа!

Спустя какое-то время Бэт сдается. Уступает проснувшейся совести, у которой почему-то голос отца. Не укоряющий, а ласковый и такой мягкий. Напоминающий. Не дающий покоя ее душе. Впервые проснувшийся в ней почему-то именно сегодня.

И она перелезает обратно в окно и идет к Мэгги.

Ребенок не спал всю ночь. Бэт слышала ее тихий плач из глубины дома через распахнутое окно. Наверное, поэтому Мэгги заснула в кресле у колыбели дочери, прислонившись лбом к краю этой маленькой постельки. У Бэт сжимается больно сердце, когда она видит тени под глазами сестры. Такой знакомый румянец от слез на ее щеках. Ей хочется коснуться ее. Провести рукой по плечу. Обнять и сказать, что все будет хорошо. Все теперь будет хорошо… Если так можно сказать в том мире, который окружает их сейчас.

Но Бэт сама пока верит в это с большим трудом, и потому просто стоит и смотрит на спящую сестру. Пока не заметила, что есть кое-кто, кто пристально сам сейчас наблюдает за ней самой.

Она не спит.

Она терпеливо ждет, пока Бэт приблизится к ней, чтобы надежно взять в плен своей маленькой ладошкой ее сердце… чтобы откуда-то из-за заслонов выпустить то, что раньше так тщательно она прятала в своей душе…

Маленькие пальчики… какие у нее маленькие пальчики! Какие щечки… глазки… какая она вся маленькая и хорошенькая! Какая она…

Бэт сомневается сначала, медлит, но все же сдается и касается ее. Сначала кончиком пальца пухленькой щечки, отчего малышка сразу же распахивает глазенки еще шире и смотрит на нее внимательно. Но не плачет, как пугается Бэт почему-то. Просто смотрит на нее. Внимательно, изучающе. Как и сама Бэт, склонившаяся над колыбелью.

- Привет, - шепчет Бэт и несмело касается сжатой в кулачок маленькой ладошки. Та вдруг неожиданно открывается и берет в плен палец Бэт. Вмиг взрывая последние заслоны, что она так старательно пыталась держать сейчас.

- Привет, - снова шепчет она. Слеза не удерживается на ресницах и падает прямо малышке на щечку. Та моргает недоуменно, а потом ее личико сморщивается, и она открывает рот, готовая закричать. И Бэт не успевает даже подумать, как тянет к ней тут же руки и поднимает из колыбели, прижимая к себе.

- Тихо, моя хорошая… моя сладкая… моя девочка, - приговаривает она, пытаясь успокоить ребенка, аккуратно придерживая ладонью ее головку.