========== Пролог ==========
Первым в ее сознание врывается звук. Не резкий. Не громкий. Такой отчетливый. Словно чем-то влажным шлепают на поверхность, и это что-то медленно тянут по стеклу, сопровождая каким-то странным придыханием и хрипением. Снова и снова. И снова…
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грххх…
Второй шагает смело боль. Сначала бьет со всего маху в глаза ярким светом, из-за которого невозможно сфокусировать взгляд. Потом распространяется во всем черепе, пока не поселяется в двух точках, больно коля сотней острых игл.
В левой части лба и в затылке. Без остановки. Укол за уколом.
Эта боль буквально разрывает на части, вгрызается остервенело в голову, а потом распространяется по всему телу. Отдается даже в кончиках пальцев на ногах. Эту боль невозможно вытерпеть.
Потом в тишине, разрываемой странными звуками, которые стихают ни на минуту, раздается еще один, в котором она не сразу узнает полустон-полукрик. Собственный. От этого стона голова едва на раскалывается на две половины. Правую и левую. Словно спелый арбуз, когда в него вонзаешь нож.
При этом выкрике сторонние звуки только учащаются. А еще они раздаются теперь не только справа от ее головы, но и откуда-то спереди. Со стороны ног.
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грхххх…
И тут же в ответ на это хрипение спереди слышатся точно такие же звуки, только уже громче, настойчивее вторгаясь в сознание. Угрожающе…
Взгляд сфокусировать не удается по-прежнему. Перед глазами словно поставили лампу-прожектор и светят настойчиво ей прямо в лицо, мешая поднять веки. Боль усиливается настолько, что хочется кричать в голос. Только пришедшая откуда-то из глубины сознания мысль, что нельзя произносить ни звука сейчас, заставляет прикусить нижнюю губу. Подавить крик, рвущийся изнутри. Она не понимает пока, почему нельзя кричать, но знает точно, что это опасно.
Надо уходить, пробивается до ее сознания через боль мысль. Надо. Уходить. Сейчас же.
Она пробует пошевелить пальцами руки, по-прежнему пытаясь не издавать ни звука, но даже это аккуратное движение приносит в тот же миг такой взрыв боли в голове, а потом во всем теле, что она мычит глухо. По лицу льются слезы, которые она уже не может контролировать.
Она вообще сейчас ничего не может…
Ты слабая, пробивается вдруг в сознание властный женский голос. На удивление знакомый. Неприятный. Ты слабая… ты мертвячка…
Надо уходить, шепнул разум. Надо уходить. Ты сможешь. Давай же!
Стараясь не обращать внимания на боль, разливающуюся по телу с каждым движением, она тянется рукой в сторону, шевеля пальцами, как это делают слепые люди. Она ведь тоже сейчас чувствует себя слепой. Яркий свет в глазах не позволяет разглядеть ничего из того, что ее окружает сейчас, и она смыкает плотно веки.
Чтобы этот свет не отдавался болью в голове. Болью, которой и без того было достаточно, чтобы сойти с ума.
Пустота. Но только сначала, пока несмело протягивает руку в сторону. Потом пальцы нащупывают что-то твердое, обтянутое мягкой тканью, так внезапно, что она пугается на долю секунды. Затем нащупывает аккуратно карман. Большой. С резинкой поверху. Сетка. Что это?
Потом рука медленно ползет вниз, пока не проваливается в пустоту и не находит что-то из плотной резины. Не только резина. Мусор. Сухие листья. Что-то противно мокрое, отчего некоторые листья противно слиплись в один комок.
Что это? Где я? И где…? Кто? Кто должен быть со мной рядом? Я ведь не должна быть одна! Я не одна!
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грхххх…
Все чаще и чаще шлепки по стеклу. Все настойчивее хрипы.
Надо уходить.
Она снова пробует открыть глаза, когда слышит не только хрипы и шлепки кровавых ладоней, но и резкие отрывистые звуки, словно где-то вдали разрываются петарды.
Сегодня 4 июля. Ей восемь лет. Они всей семьей приехали на карнавал, что прибыл в город специально к празднику и разместился на большом лугу в миле от городской черты. Папа, мама, Мэгги, Шон и она.
Вокруг столько огней, загорающихся постепенно с закатом солнца. Скоро над городом взлетят вверх и распустятся пышными огненными цветами разноцветные фейерверки. Играет музыка. Отовсюду слышны громкие голоса, смех, редкий плач капризничающих детей. Крутятся карусели, взмывают вверх вагончики на крутых горках, чтобы потом упасть вниз, унося с собой крики страха и возбуждения от этой гонки по крутым виражам. Кто-то стреляет в тире. Она точно слышит звук выстрелов.
И петарды… Хулиганы-мальчишки поджигают петарды и бросают прямо на землю, распугивая гуляющих на карнавале людей.
- Папа! – кричит она, перепугавшись вдруг этих резких звуков. – Папа! Папочка!
Почему-то она отстала… отстала от родителей и брата. Их почти не видно в толпе людей, которые окружают ее сейчас.
И Мэгс! Где же Мэгс? Почему ее нет впереди? Только родители и Шон. Почему они не ждут ее? Почему уходят?
- Папа! Подожди! Мне страшно! Папочка!
Отец смотрит на нее с улыбкой на губах, но даже шага не делает ей навстречу. Шон почему-то хмурится. Мама плачет беззвучно. Мама плачет?
А потом кто-то зовет ее издалека. Откуда-то от линии горизонта, багровеющей кровавым закатом. Она слышит этот голос, еле различимый, и чувствует странное желание повиноваться этому зову. Но это ведь совсем в другой стороне… не оттуда, где стоят и ждут ее родители и брат.
Странный настойчивый зов, который отзывается в ней стремлением сорваться с места и бежать, отвечая: «Я здесь! Я иду! Я иду к тебе!»
- Бэт! Бэт! Бэ-э-э-т!
========== Глава 1 ==========
Черт! Черт! Черт!
Она потеряла очередную стрелу. Ее деревянное основание переломилось сразу у обмотки, и наконечник остался в черепе того, кто недавно еще был человеком. Или давно. Теперь уже не понять.
Это выводит ее из себя в ту же минуту. Следом за пониманием того, что снова придется искать хорошее дерево, чтобы аккуратно выстрогать основу. Она и так с трудом нашла подходящий лист жести, чтобы восполнить последние запасы стрел. И она, и Морган тогда сильно изранили руки, пытаясь разрезать жесть на подходящие детали. У нее теперь навсегда останется шрам на пальце. А у Моргана – сразу у начала кисти руки.
Потом, после вырезания наконечника, следовала обмотка самодельного наконечника к стреле. Надо было обматывать плотно, чтобы наконечник не слетел в самый неподходящий момент. И еще надо было правильно рассчитать размеры самого наконечника.
Самодельные стрелы били неплохо, как настоящие, но выдергивать из черепа ходячего или из плоти зверька их надо было максимально аккуратно. Чтобы они не переломились в области обмотки. Оставляя драгоценный кусочек жести внутри. А магазинов, где можно было восполнить запас хороших стрел, произведенных не таким кустарным способом, в округе как-то не наблюдалось. Да даже если бы и были. Сейчас в магазинах можно было найти разве что только ходячих. Или гниющие останки. За исключением очень и очень редких случаев.
