И Дэрил улыбается ей робко, раздвигая губы в неловкой и непривычной для него улыбке. А она улыбается в ответ. Этой знакомой ей до боли, такой дорогой для нее неловкости. Этой нежности в его глазах. Этой теплоте, что разливается в ней от макушки до кончиков пальцев на ногах. Этому обнимающему взгляду.

И ей никогда не будет больше страшно или тревожно. Потому что он рядом…

Господи, как же ей хорошо с ним рядом! И как же хочется снова прижаться к его груди, чтобы ощутить, как бьется его сердце…

А потом вдруг вторгается осознание, что они вовсе не в домике похоронщика. Что между ними лежит целый отрезок длиной в полтора года, где они стоят у противоположных точек. Осколки ее бесхитростных детских иллюзий. Обрывки ее прежней наивности. Ее шрамы. Ее темнота.

Реальность вторгается голосом Мэгги, светом свечи и яркими клетками на его рубашке. Наполняя ее болью. Не привычной головной болью. Такое ощущение, что кто-то залез в ее грудную клетку и разорвал на две половины ее сердце. Как когда-то разрывалась на две половины ее голова. И она пытается укрыться от этой боли за щитом злости.

Он тоже бросил ее. Он. Бросил. Ее.

Но привычная злость не приходит. Только какое-то странное опустошение. И странная смесь из двух противоречивых желаний - сделать ему больно, так больно, чтобы было невозможно дышать. И в то же время укрыть от него все, что может его ранить. Причинить ему боль.

Бэт дожидалась только его, чтобы рассказать все. Чтобы взглянуть им обоим в глаза. Людям, от которых она так ждала этого. Ждала, что она станет для них чем-то таким… таким…

Солнцем. Как подскажет ей Мэгги потом в том тайном ночном разговоре-скандале у крыльца, который она будет слушать, лежа на этой самой крыше. Боясь даже дышать, чтобы он не почувствовал ее присутствие.

Она хотела быть солнцем. А была никем… Ничем… Для них она была тогда никем.

Бэт ждала эти несколько дней только Дэрила. И именно из-за него не смогла ничего рассказать из того, что хотела. Из того, что иногда репетировала долгими ночами во время пути сюда, в Александрию, шепча зло в ночную тишину всю правду о том, что ей удалось пережить. Поэтому она очень старалась во время сегодняшнего разговора не смотреть на него. Потому что ей раньше так хотелось, чтобы узнали. И кожей осязала в те моменты его боль и вину.

Словно между ними вдруг протянулась какая-то незримая нить тогда, наверху, когда они так долго смотрели друг на друга.

Еще одна мертвая девочка для него.

Бэт не ожидала, что не выдержит даже самого начала этого долгого разговора, к которому готовилась. Не ожидала, что самой будет так больно открываться. Не захотела. Попыталась скрыть. Спрятать от них правду. Этот обоюдоострый нож, который был способен изранить не только их.

Не только его, но и ее.

Еще одна мертвая девочка. И он искал ее. Он искал ее тоже. Как Софию.

Но я не София… Я выжила. Я сделала это.

Бэт не выдерживает этой боли, которая отражается сразу же, словно в зеркале, от него при каждом ее слове. Никто не видит. Никто. Но она очень хорошо успела изучить его за те несколько недель. И до сих пор помнит, как дрожало его тело под ее ладонями, выплескивая боль…

Может быть… если бы я не сдался… если бы я продолжал искать…

И она не смогла в итоге рассказать даже толики того, что пережила. Ей нужно было уйти. Просто уйти. Прекратить эту пытку для них обоих. Которая ломала ее привычные заслоны под волнами боли и таких ненужных уже воспоминаний.

Бэт видела напряженную линию рта Мэгги. Видела пытливую настойчивость Рика, которую она читала в глубине его глаз. Они бы не отпустили ее, пока она не рассказала все до конца. Потому просто сбежала, испугавшись. Поддаваясь слабости. Сославшись на головную боль, которая впервые куда-то спряталась, отдавая бразды правления сердечной.

Морган скажет позднее, что ей никуда не убежать от себя. Когда принесет ей травяной чай. Только эту фразу. Никакого осуждения или упрека за очередной грех – ложь.

От себя не убежать, маленькая леди.

Но это будет позднее. После того, как она будет лежать на крыше и слушать разговор, не предназначенный для ее ушей. Уступая соблазну еще раз услышать его голос, который заставил в мгновение ока распластаться, раскинув руки и ноги. Затаив дыхание. Сливаясь с темнотой.

Нет, Мэгс, он зовет ее не «дорогуша» и не «рыжая». Он зовет ее Джи. Джинджер. Имбирь. Из-за яркости цвета ее волос, которые Бэт теперь может представить. Наверное, у нее молочно-белая кожа, как у всех рыжих. И, наверное, она красива. И она женщина. А не еще одна мертвая девочка из группы, которую он хотел сохранить в живых, но потерял.

И ты права, Мэгс, меня это убивает. Потому что я до последнего думала, что мой ледниковый период все-таки закончится здесь…

Позади Бэт вдруг раздается легкий шум. Она стискивает тут же рукоять ножа и резко оборачивается. Из распахнутого окна отведенной ей спальни на крышу неловко выползает Мэгги. При этом она сначала ударяется головой о раму, потом уже коленкой. Шипит ругательство так яростно, что Бэт не может не улыбаться.

- Как-то либо я стала очень большая для таких развлечений, либо окно на ферме у нас было гораздо больше, - шутит Мэгги, замечая в свете неполной луны улыбку Бэт. Усаживается аккуратно рядышком с Бэт и протягивает ей небольшую жестяную банку.

Бэт может сейчас уйти. Укрыться за ложью о головной боли, за которой пряталась, проведя в комнате весь день. За плотно затворенной дверью и задернутыми шторами. В полном одиночестве. Но она не уходит. Она принимает из рук сестры банку пива, понимая, что все равно когда-нибудь придется начать.

Начать заново привыкать друг к другу, охренеть…

- Я никак не могу привыкнуть, что тут просто рог изобилия какой-то.

- Не обольщайся, - улыбается Мэгги в ответ.- Их было всего три. Две мы выпили с Гленном еще зимой.

Какое-то время они просто сидят и молчат. Бэт так и держит в руках холодную банку с пивом, перекатывая из ладони в ладонь. Пытаясь понять те чувства, которые сейчас в ней возникают. Когда она вот так сидит плечом к плечу с Мэгги. Так близко, что ощущает кожей тепло ее локтя. А если бы захотела, то могла бы даже положить голову на плечо устало и закрыть глаза. И выплакать все-все, что носила до сих пор в душе, не в силах никому открыть. Даже Моргану.

До самого донышка. Вычищая каждый грех. Из числа тех, которыми настолько запачкана сейчас ее душа.

Где-то внутри дома плачет ребенок. Бэт не может не чувствовать, как что-то сжимается внутри при этом крике, отдавая странной тоской в сердце. Мэгги все сидит и сидит рядом, как-то странно поджимая губы, и Бэт не может не спросить, видя странное поведение сестры:

- Ты не подойдешь?

- Гленн с ней сейчас. Он справится. Я не видела более сумасшедшего отца, чем он, - она помолчала немного, а потом добавила. – Я, конечно, не знаю, каким был папа, когда мы были в таком возрасте, но думаю, что такой же…