Только мы не на ферме, и это вовсе не чай. И я не хочу говорить о том, как я провела прошлый день. Такой похожий на другие, что случились после того, как вы оставили меня.

Ей тяжело не думать об этом. Она смотрит на то, как близка сестра с мужем, как они понимают друг друга с полуслова. Как они обмениваются взглядами, когда кто-то из них стоит за спиной Бэт. Как они прощаются сейчас в дверях кухни – Гленн целует сперва Мэгги в губы, потом дочь в лысую головку. Потом долго смотрит на Бэт, наблюдающую за ними. То и дело отводя взгляд в сторону. Словно ему неловко от ее присутствия.

Мать твою, я тебя смущаю, что ли? Не Морган, и не Тара. Именно я? Которая жила с вами столько времени когда-то в тюрьме. За стенкой. Слушая все ваши разговоры, а иногда и ночные шорохи и вздохи.

- Рик хочет, чтобы все собрались вечером у них, - говорит вдруг Гленн, и Бэт едва не роняет кружку из рук при слове «все». Старается не показать своего явного интереса, переспрашивая:

- Все?

- Ну… - снова мнется Гленн, а потом смотрит на Мэгги с тем самым выражением в глазах, которое говорит, что определенно кого-то точно не будет. Никогда.

Бэт приходит в себя после обморока, который случился с ней на лужайке возле дома Ри, только спустя несколько часов, когда уже спускаются сумерки. Поэтому возможности поговорить у них нет. В глазах Моргана она впервые читает панику, когда он склоняется над ней, лежащей на диване в гостиной сестры.

Второй раз за сутки потерять сознание. Такой слабой она была только в первые месяцы. И никогда – когда он был рядом…

И больно стучит в висках. Не привычная тяжесть, а именно боль. Мэгги плачет где-то в соседней комнате – Бэт ясно слышит этот тихий плач. И тут же приходит воспоминание…

Рыдание. Такое громкое. На надрыве. С тяжелыми вдохами, когда не хватает воздуха в груди. Ей кажется, что это плачет она, потому что ей так больно и тяжело дышать. Но потом различает голос… Мэгс… Это плачет Мэгги…

Она пытается открыть глаза, но боль тут же ударяет, и потом снова темнота…

- Вот, - Морган протягивает ей таблетку и стакан воды. – Гленн хочет завтра поговорить с доктором. Чтобы он осмотрел тебя. Чтобы понять, что можно сделать.

Стивенс. Белый халат. Нет… не думай… откуда ему тут взяться? Доктор Эс. Нет, доктор Эс умер. Еще в тюрьме. Боб… Можно ли рассказать Бобу обо всем? Он так мало знает ее. Сумеет ли понять? Никому другому она не готова рассказать. Никому, кроме тех, кого знала раньше… И никому из НИХ. Пока нет.

- Я боюсь говорить обо всем, - Бэт особо выделяет в своем шепоте слово «все». – Боюсь, что они будут думать, что я… я…

- Ты маленькая леди, - гладит ее волосы Морган, прижимаясь лбом к ее лбу. – Ты ангел Господень, явившийся мне в час, когда моя вера пошатнулась. Не бойся, ты не такая… Просто надо научиться сдерживать. Контролировать каждую эмоцию. Просто надо научиться. И все получится.

- Хорошо, - улыбается она Моргану, не веря ему ни на йоту. – Хорошо…

Она не спит потом до самого утра. Сидит и слушает звуки ночного дома, поражаясь им, впитывая их все. Наслаждаясь ими. Храп Моргана из гостиной первого этажа. Тихое дыхание спящих в соседних комнатах людей. Мягкий шепот Мэгги, вставшей покормить захныкавшего ребенка.

Я хочу принадлежать этому миру. Я хочу. Я хочу быть с НИМИ… я должна. Я сумею.

Никаких имен.

Возвращается Бэт из воспоминаний о прошлом вечером.

Никаких имен. Вообще. Именно так приучила себя за последние семь месяцев. Никаких имен. Чтобы не думать о том, что какое-то из них может остаться только именем. А его обладатель стать воспоминанием.

Бэт не может не думать об этом, когда смотрит на Гленна. И он произносит их:

- Боб… Тайриз…

Она вспоминает их, этих людей. Вспоминает, как долго пытался приспособиться к жизни в коллективе некогда подобранный одиночкой Боб. Вспоминает Тайриза и Сашу. Их приход в тюрьму. Самое начало их истории в Семье. А вот имя любимой женщины Тая так и не может воскресить в памяти…

…долбанная память…

- Остальные будут? – у Бэт не выходит скрыть своей радости, понимая, что Кэрол и Мишонн живы.

- Кроме Дэрила, все, - кивает Гленн в ответ. Кроме Дэрила. – Хотя кто знает – может, он и вернется сегодня. Никогда нельзя предсказать, когда вернутся скауты с вылазок.

Или вернутся ли вообще…

Бэт почему-то думает об этом целый день, пытаясь отогнать от себя панику. Потому что паника означает страх. Паника означает пульсацию в висках. Головную боль. И может, даже приступ.

Дочь Мэгги она так и не может взять на руки – что-то просыпается тут же где-то в глубине души. Что-то такое, что отталкивает от младенца. С его тонкими пальчиками и такой тонкой шейкой, которая еще только недавно научилась держать голову прямо и ровно. А еще Бэт смущается, когда Мэгги кормит ребенка грудью. Чувствует себя так неловко, словно это не ее сестра вовсе. И сама Мэгги ее смущает…

…потому что она слишком старается, черт возьми. Неужели не понимает, что все это так видно? Все видно!

Видно, как она с трудом находит тему для разговора с Бэт. Потому что все темы постоянно сводятся к одному и тому же – прошлому. Где она была? Что с ней случилось? Как выжила? Эти вопросы висят в воздухе и давят на Бэт тяжестью ответов, которые она хранит в своей памяти.

Как сестра пытается не смотреть на лоб Бэт, словно вспоминает и думает, как это вообще возможно, что Бэт жива. Пытается, но постоянно возвращается взглядом к этому шраму. Этой метке на память. И Бэт тоже начинает вспоминать сама то, что предпочла бы сейчас не вытаскивать на свет из темноты.

А еще Бэт видит, что Мэгги чересчур возбуждена. Как суетится в кухне в волнении. Как дрожат ее руки. Видит, как она разбивает чашку о край стола.

Как плачет в ванной…

Мэгги, ты забыла, что у тебя краснеют скулы ярким румянцем, когда ты постоянно плачешь. И этот румянец уходит долго с твоей кожи. Наверное, еще дольше, чем ты плачешь. Кому, как не мне знать об этом, Мэгги?

Поэтому Бэт с готовностью уходит с Карлом, зашедшим за ней ближе к полудню. Испытывая муки совести, что оставляет сейчас Мэгги, когда замечает ее растерянность и неподдельное огорчение.

- Мы скоро вернемся, - спешит успокоить она сестру. А потом вдруг на удивление себе дотрагивается до ее плеча и легко касается пальчиками головки ребенка.

Не ребенка. Патрисии. Ее племянницы.

- Я бы хотел тебе показать все в Зоне, - смущенно говорит Карл, глядя на нее из-под длинной челки. Она при этом не может почему-то не думать о другом взгляде и невольно напрягается, когда понимает, что чем-то эти взгляды похожи. Наверное, поэтому приятной прогулки не получается. Или потому что ей так по себе идти по ровным дорожкам, наблюдая мирную жизнь вокруг. Словно подсматривая со стороны. Ни на йоту не ощущая себя частью этой идиллической картинки.