Шар с гулом кружил на шнурке вокруг блестящего цилиндра хозяина замка. Казалось, ещё мгновение, и тот вышвырнет это раздутое привидение в открытое окно.

Но тут шар наткнулся на острый конед висящих на стене оленьих рогов и лопнул с таким грохотом, что усатый вельможа на портрете заткнул себе обеими руками уши!

На пол со звоном посыпались голубоватые наколки призрака: кинжал, перевитый змеями, рожа пирата с повязкой через глаз, пышная русалка и разнокалиберные якоря с длинными цепями.

Глядя на эти останки призрака, хозяин замка с приличествующей скорбью обнажил голову, а затем с достоинством снова надел цилиндр.

Тем временем третий сообщник мистера Абракадабра, скрывавшийся под обличьем призрака-толстяка, схватил очередной мешок с серебром и, прихрамывая, выбрался в окно.

Хозяин замка выжидающе посмотрел на дверь. Но больше никто не появлялся.

Тогда он начал-оборачиваться к мистеру Абракадабру. Тот, мигом отпрянув от последнего, не заполненного ещё мешка, подбежал к выходу и выглянул, как бы призывая войти следующий призрак. Затем и сам исчез в коридоре.

Там он торопливо сдёрнул свой парик, сбросил мужскую одежду — и возникла Джейн в лёгком белом платье. Она поспешно подняла с пола коробочку с фосфором.

Вдруг на её плечо опустилась чья-то расплывчатая рука. Джейн обернулась и в ужасе вскрикнула. Позади неё стояло самое настоящее старое-престарое Привидение, его зыбкие контуры колыхались в полумраке.

— Вы тоже призрак? — с ехидной улыбкой спросило Привидение.

Джейн с визгом вбежала в зал.

Хозяин замка, покачиваясь от действия коварного снадобья, радостно воскликнул:

— Подойдёт! Я выбираю её, вот этот очаровательный призрак! — И упал.

Джейн, оглянувшись на Привидение, которое вплывало следом и тянулось к ней зыбкими руками, тоже упала в обморок.

Когда первые лучи солнца мягко осветили окна, Джейн, очнувшись, недоуменно огляделась по сторонам. Она лежала в постели под шёлковым балдахином. А рядом с кроватью стояло старое-престарое Привидение.

— Вы тоже… по объявлению? — во все глаза уставилась на него Джейн.

Привидение возмущённо хмыкнуло.

— Да я тут триста лет живу! Никого не трогаю, никому не мешаю — вот мой принцип! Из-за вас, бессовестных самозванцев, пришлось объявиться!

Робко вошёл хозяин замка, болезненно потирая лоб. Завидев Привидение, он обрадованно вспыхнул, кинулся к нему, простирая руки для объятия, и, пройдя сквозь него, ударился лбом о стену.

— Погодите, — растерянно пробормотал он. — Вчера я видел вроде бы другое…

Он снова потёр лоб и опять восторженно посмотрел, но теперь — на Джейн!

Взглянув на него, Привидение добродушно хихикнуло:

— Доверчивый, как дитя. Но храбрец! Оставайся-ка, милая, с ним. С нами, а?..

— С ним? Да он ненормальный, он же верит в приви…

Опомнившись, Джейн зажала себе рот рукой, глядя на Привидение. Затем перевела взгляд на хозяина замка. Она словно впервые увидела его. Он задорно улыбнулся ей мальчишеской обаятельной улыбкой.

В зале уютно горел камин. Возле огня сидели хозяин замка Генри Смит, Джейн и старое Привидение.

Хозяин попыхивал трубкой. Джейн, улыбаясь, вязала на спицах. А Привидение, горячо размахивая руками, рассказывало удивительные истории. И как бы издалека доносились боевые кличи, ржание коней, бряцание оружия. Обернувшись к ним, дворецкий Уоткинс протирал подсвечник возле буфета, вновь заставленного фамильным серебром.

Внимательно слушал и вельможа на портрете, теребя свой длинный ус.

Оживали витражи на окнах: взвивалось английское знамя над развалинами крепости, по дороге мчалась карета с четвернёй лошадей, а в голубом небе гордо парил орёл.

Старая добрая Англия…

И зал, и сам замок удаляются от нас в вечернем сумраке — уходят в своё время, которое давно миновало. Светится далёкий огонёк в старой башне, стоящей на лесистом холме. В вечернем закатном небе летит четырёхкрылый перепончатый аэроплан…

Всё на свете улетает, уходит в прошлое. Даже сегодняшний день.

В одном большом городе жила… необычная Подпись.

Она была сложная, начальственная. Хитро извиваясь, она несколько раз пересекала сама себя и заканчивалась жирным росчерком. Она была похожа на кулак, если всмотреться.

Днём Подпись работала, а по ночам, сладко посапывая, спала на своей белоснежной кровати — чистом листе бумаги с вырезанными фигурными ножками. Дома она была лёгкая, зато на работе весомая. Но об этом — после.

На стене в изголовье кровати висели фотоснимки Подписи в разном возрасте. Вот она маленькая, вот подросла, а вот — совсем взрослая, уже похожая на кулак.

По снимкам было видно, как она изменялась с возрастом: сначала — корявые, но чёткие буквы первоклассника, затем — беглая, но достаточно ясная пропись, потом — она же, ещё вполне различимая, но уже с маленьким хвостиком на конце. Постепенно начертание усложняется, она становится загадочной, совершенно непонятной, пыжась всеми завитушками, поскольку тогда-то Подпись и стала Начальником. Она считала себя неутомимой, вездесущей и незаменимой.

Каждое утро Подпись выходила из подъезда на работу.

Так было и в тот ничем не примечательный день.

Она подошла, гордо откинувшись назад и опираясь на хвостик росчерка, к чёрной машине у тротуара. Важно развалилась на заднем сиденье и махнула шофёру пальчиком: гони!

Машина переехала на другую сторону улицы и остановилась перед внушительным зданием.

Подпись вошла в подъезд, небрежно кивнув на низкий поклон дюжего то ли швейцара, то ли вахтёра в пятнистой маскировочной форме, но с золотыми галунами.

Вверх вела широкая мраморная лестница. А рядом с ней находился персональный эскалатор. Вход на него был закрыт никелированной калиточкой с замком.

Подпись открыла своим ключом замок, и эскалатор вознёс её на второй этаж.

Не торопясь прошествовала Подпись по коридору, высокомерно отвечая на поклоны всех встречных, идущих навстречу, и поперечных, пересекающих ей путь из двери в дверь.

На дверях красовались таблички: «Замглав», «Помглав», «Главзамглав», «Главпомглав», «Перзамглав», «Предглав»…

И наконец появилась самая большая табличка: «Самглав». Это был кабинет Подписи.

Она вошла в огромный кабинет и села за гигантский стол. Нажала кнопку.

Тут же несколько сотрудников внесли большущий лист деловой бумаги, держа его за углы. Они почтительно положили документ на стол.

Подпись встала на кресло, перебралась с него на лист бумаги и стала важно прохаживаться по нему зигзагами, прочитывая строку за строкой.

Затем, недовольно хмыкнув, она взяла пузырёк с чернилами и щедро плеснула их в серебряную штемпельную коробку.

Р-раз! — и Подпись легла внутрь коробки, захлопнув за собой крышку.

Два! — коробка поворочалась.

Три! — разбухшая от чернил Подпись с трудом вылезла из коробки и с размаху гулко ударила по бумаге, оставив грозный оттиск кулака. Полетели брызги, донеслось эхо грома!

Сотрудники всё так же почтительно унесли лист.

Подпись устало опустилась в кресло. Она никак не могла отдышаться.

Но, как известно, «покой нам только снится». Ещё несколько раз приносили деловые бумаги и уносили с запрещающим оттиском кулака.

И вот в очередной раз Подпись, неимоверно разгневавшись, хватила по бумаге, с такой силой, что совершенно изменилась сама, превратившись в какой-то запутанный клубок из прыгающих букв.

Из клубка торчал кончик росчерка, и Подпись со стоном и писком дёргала им, как щенок прищемлённым хвостом.

Забегали сотрудники. Затрещали телефоны!

С волчьим воем подлетела к зданию машина «скорой помощи».