— А что, вам никогда не удавалось по-настоящему влюбиться? — как будто прочитав мои мысли, спросила Сара.

— Нет, — удивленно ответил я. — Вернее, я думал, что это так, но в конце концов оказывалось, что мое чувство гораздо слабее, чем хотелось бы.

— А что, вы хотите, чтобы вас захватило это?

— До определенного возраста мужчины ищут любви. Позднее это проходит.

— Вы так считаете?

Мы миновали уже второй приморский городок.

— Шохем, — грустно сказала Сара. — Когда-то я была здесь со своим первым возлюбленным. Тогда я тоже была полна иллюзий. — Она внезапно рассмеялась. — Какие же мы лгунишки. Ведь человек всю жизнь, с того момента, как начал думать, и до того момента, как перестал чувствовать, видеть и слышать, только и делает, что ищет любви. Вы, и все люди в этом городке и в целом свете ищут, ошибаются, падают, поднимаются и продолжают искать, пока хватает сил, пока они живы. Нет такого срока, когда это проходит. И нет никаких иллюзий. Только любовь связывает нас с правдой. Только любовь позволяет нам быть писателями, актерами, вождями и бороться за то, чтобы получить больше, чем мы имеем. Без нее мы ничего не значим. И даже сами себе мы не нужны.

Сквозь деревья мелькнула приземистая каменная башня.

— О, Малисборо, — воскликнула Сара, — сейчас мы уже будем дома.

Маленький городок, утопающий в садах, раскинулся вокруг небольшого готического собора с замшелыми стенами, помнящими еще времена Тюдоров.

— Наш старый Малахия еще разводит свои розы? — спросил я. — Мы не виделись с ним с того времени, как отходили у Яна после того прыжка. Он вам рассказывал?

— Из горящего самолета? Да. Рассказывал об этом так, как будто вы выпрыгнули из окна первого этажа. Тогда с вами был еще кто-то третий?

— Был. Паркер, — ответил я.

— Вы с ним видитесь?

— Да, — ответил я.

— Он, кажется, инспектор Скотленд Ярда?

Вопрос прозвучал риторически.

— Ой, — спохватилась Сара, — вы спрашивали о Малахии. Он такой же, как всегда. Впрочем, может, он когда-нибудь меня все-таки полюбит.

Внезапно она затормозила.

— Боже, как хорошо, что вы мне напомнили. — Она развернулась и, задев передними колесами край тротуара, помчалась обратно в Малисборо.

— Что случилось? — спросил я.

— Табак! — она притормозила перед ближайшей лавкой. — Помогите мне, пожалуйста, выбрать табак. Меня не было дома две недели. Я никогда не возвращаюсь с пустыми руками.

Пышнотелая хозяйка лавки упаковала нам большую банку «Медиум плейерса». Мы уже направились к выходу, и вдруг я спохватился: «А я что же, с пустыми руками?»

— Простите, — сказал я Саре и, вернувшись к прилавку, приобрел трубку.

— Подождите меня немного в машине, — попросила Сара, когда мы вышли на улицу.

Я смотрел на удаляющуюся тонкую фигурку и думал: могла ли она действительно задавить девочку? Погруженный в эти мысли, я не заметил, как вернулась Сара с двумя пакетами.

— Это для девочек, — сказала она. — Для Кэт — светло-голубой ситец, она же блондинка. А для Норы — серый, с белыми цветочками. Правда, не знаю, хватит ли — она здорово за последнее время располнела. Это наша кухарка. А Кэт — горничная. Ну вот, кажется, все.

Когда мы выехали из города, я не выдержал и спросил:

— А что, вы правда могли бы задавить девочку?

— Да, — спокойно ответила Сара. — При такой скорости «ягуар» не смог бы остановиться на повороте. Мы въехали бы в кювет, за которым растет огромный дуб. То есть, если бы мы проскочили кювет, то все равно врезались бы в дерево. Наверняка бы погибли. А я не могу оценить жизнь чужого ребенка выше, чем вашу и мою. Но я ведь сделала все возможное, чтобы до этого не дошло.

— Сара, вы действительно вели машину чересчур быстро.

— Этот инцидент был вызван не скоростью машины, а недосмотром матери.

Даже дамасский клинок сломался бы о сталь Сариного голоса.

Остаток пути мы проехали в молчании. Наконец автомобиль сбавил скорость и свернул на узкую асфальтированную дорогу. Здесь шоссе шло на юг, огибая Саншайн Менор широким полукругом. В центре его стоял дом фасадом в парк. За домом был широкий двор, окаймленный каменной балюстрадой, нависшей над обрывистым берегом.

Автомобиль проехал через открытые ворота, перед которыми я заметил небольшую палатку, разбитую в траве под вековым буком. Мы выехали на широкую аллею. Сара нажала на клаксон и, не снимая с него пальца, так и ехала, сигналя, до самого дома.

— Я всегда так делаю. — Глаза ее светились радостным блеском.

Мы остановились перед низкой террасой, на которую выбежала женщина в белом платье, а за ней высокий светловолосый мужчина. Сара молча открыла дверцу и взбежала на террасу.

Первое, что я вспомнил, когда вышел из машины и начал подниматься по широким ступеням террасы, так это день, когда мы втроем вышли из зеленого джипа и остановились перед этим домом. Только по узким лучам света, пробивающимся из-за закрытых ставен, мы поняли, что в доме есть люди. Было это шестнадцать лет назад. И шел дождь, острый и косой от порывов налетающего с моря ветра. Не только этот дом — вся Англия была погружена во тьму. Каждую ночь эскадрильи самолетов с черными крестами приносили с континента свой смертоносный груз.

Сейчас светило солнце. Но дом с тех пор не изменился. Изменился Ян. Как трудно было сейчас в этом высоком светловолосом располневшем мужчине, обнимающем темноволосую женщину, узнать молоденького смуглого офицера.

Я поднялся на последнюю ступень и остановился. Ян нежно отстранил Сару и протянул мне руку.

— Ты не меняешься, — сказал он. — Как хорошо, что ты приехал. Прости. — Он повернулся к женщине в белом платье: — Это тот самый Джо Алекс, с которым я, наверное, надоел, когда рассказывал вам о войне. А это — Лючия Спарроу. Впрочем, Сара, наверное, уже успела тебе рассказать о ней по дороге.

— Конечно, — усмехнулась Сара, — я посплетничала обо всех, не исключая и тебя. Мы, знаете ли, любопытная компания. А может, это только нам кажется.

Я поцеловал загорелую женскую руку с длинными сильными пальцами. Да, Сара не обманула… Передо мной стояла высокая стройная красавица с волосами, от которых, казалось, исходит сияние. Большие серые глаза спокойно и пристально смотрели на меня. Овальное лицо со слегка выступающими скулами, освещенное каким-то внутренним светом, казалось, сошло с полотен Вермера ван Дельфта.

— Рада познакомиться, — сказала она улыбаясь, и я увидел ряд таких необыкновенно белых зубов, что с трудом оторвал от них взгляд. — В своих рассказах Ян представлял вас чем-то средним между святым Георгием и Дон Кихотом. — В ее глазах мелькнул веселый огонек. — Вы согласны с этим?

— Конечно, чем лучше говорят о нас, тем мы сами становимся лучше.

Говоря это, я незаметно оглядывал ее. Она была в простом полотняном платье и в синих сандалиях, застегнутых большими деревянными пряжками. Никакого цветка, никакой косынки. Только небольшая рубиновая подвеска в вырезе платья. Когда Лючия повернулась, рубин сверкнул темно-красным лучом и погас.

— Ну, что я говорила?! — спросила Сара, которая стояла сбоку, держа Яна под руку. — Она неслыханно хороша.

— Сара, прошу тебя, — легкий румянец появился на лице Лючии. — Умоляю тебя, дорогая…

— Нет, — рассмеялся Ян, — Господь не обделил ее красотой.

— Ну, пошли наверх, я покажу тебе твою комнату. Вещи оставь в машине — их заберет Кэт. — Он показал на молодую круглолицую горничную в черном платье и белом чепчике, которая показалась в дверях и с радостной улыбкой сделала книксен.

Я вернулся к машине и вытащил вещи.

— Возьмите, пожалуйста, портфель и машинку, а с чемоданами я справлюсь сам.

Но Ян уже схватил мой самый большой чемодан. Я взял другой чемодан и машинку и поднялся на террасу.

— Кому принадлежит машинка, — спросила Лючия, которая стояла перед входом в холл и разговаривала с Сарой, — святому Георгию или Дон Кихоту?