«Брат?»

Саске рывком, забывая о слабости и боли, не чувствуя, как его и так плохо затянувшаяся рана открылась, попытался подняться с футона, но Сай, на вид хрупкий, тщедушный и слабый, настолько крепко схватил в захват его руки, что даже двинуться оказалось невозможным.

— Ты куда?

— Пусти, — со злостью в голосе прошипел Саске, тщетно пытаясь выбраться. Но он был слишком слаб, чтобы сделать это при своем нынешнем состоянии.

— Пусти меня, я должен идти, — Саске, наконец, освободил одну из рук, он был готов даже ударить этого человека, если потребовалось бы, но его крепко придавили рукой к футону, надавливая на горло. Саске задохнулся, на секунду потеряв возможность дышать и приоткрывая перекошенные яростью губы.

Сай смотрел прямо ему в глаза, их лица были непозволительно близко, Учиха поморщился, как рыба вытащенная из воды вдыхая воздух широко открытым ртом.

Темные глаза напротив него смотрели пусто, без каких-либо эмоций в них, безразлично, но довольно жестоко, как будто сразу давали понять: бесполезно сопротивляться.

— Слушай, — и тут произошло нечто, что сбило Саске с толку и заставило нахмуриться: Сай неожиданно расплылся в улыбке, изумляя этим обезоруживающим и обескураживающим действием — он что, сумасшедший? — Я бы не советовал тебе суетиться. Ты еще слишком слаб и никуда не уйдешь, к тому же Тандзаку далеко отсюда, идти несколько дней, через пустыню, ты не выдержишь такого испытания.

— Ты все знаешь, — не вопрос, утверждение. Саске, крепко стискивая зубы, попытался вырваться, но тут же сдался: силы покинули его так же внезапно, как и появились. Он, как будто его тело стало ватным, кукольным, обмяк на футоне, не сопротивляясь дальше. Только его глаза смотрели вверх, почему-то в них витало что-то болезненно-обреченное: слабость.

— Знаю. Я же сказал, — Сай все еще, казалось, слишком дружелюбно и открыто улыбался, — что я твой друг из Конохи.

— У меня нет друзей в чертовой Конохе! — тут же последовало в ответ. Сай наклонил голову на бок, все так же настораживающе доброжелательно смотря в лицо напротив, но в его взгляде витала явная усмешка.

— Я бы так не сказал.

— Что вам надо от меня?

— От тебя? Ничего особенного, Шимура-сама…

— Ничего? Мне достаточно услышать имя, которое ты произнес, чтобы понять, что от меня что-то понадобилось, — Саске снова начал вырываться из держащих его тисков.

Теперь ему все стало ясно. И нападавшие на него люди, и этот идиот Сай со своей дурацкой улыбкой. Силы забили ключом, и неважно, сколько идти отсюда до дома, через что идти, в каком состоянии, но в лапах Корня АНБУ Саске оставаться не хотел.

Томиться в плену собственной деревни? Никогда!

— Что вам надо? — еще раз повторил Саске, но уже постарался придать голосу нарочитый холод. Его воротило от неприязни и вспыхнувшей ненависти к лицу напротив, такому невозмутимому, равнодушному и совсем не злому, раздражающе простому и нахально добродушному.

— Я же сказал, что ничего. Шимура-сама просил передать, что ты пока будешь жить со мной, а потом, возможно, мы с тобой куда-нибудь уйдем.

— Мы? Уйдем?

— Да, конечно, — Сай снова улыбнулся, — я теперь до конца своей жизни буду следовать за тобой. Это моя пожизненная миссия, следить за тобой и не допускать твоей встречи с Учихой Итачи.

— Что за чушь? — ни намека на злость в голосе, только потрясенная недоуменная ухмылка со смешком в конце.

Человек напротив молчал, как будто что-то выжидал. Он не шевелился, по-прежнему, но уже не сильно сдавливая горло Саске; как бы ни было мило выражение лица Сая сейчас, по нему явно можно было прочесть жестокую серьезность, отразившуюся в его словах.

Внутри начала разливаться злость. Саске чувствовал, как она пульсировала в висках и шумела в ушах. Он с холодом и угрозой в голосе прошипел:

— Ты не удержишь меня, мне ничего не стоит сбежать или убить.

— Если ты меня убьешь, можешь бежать, но с братом ты видеться не должен, у него также будет охрана. Если я буду жить и узнаю, что ты сбежал к Учихе Итачи, тогда я сообщу об этом Шимуре-сама, и ты и твой брат погибните, поэтому избавляться от меня или бежать нет смысла, — Сай отпустил горло, на котором остались красные и фиолетовые следы от пальцев, постепенно исчезающие на коже.

— Что вам нужно от нас? — снова спросил Саске, но сил встать больше не осталось: кровь из открывшейся раны снова начала пропитывать повязку, принося с собой ощущение боли.

— Не знаю, — пожал плечами Сай. — О, — раскрыв глаза шире, он дотронулся пальцем до груди Саске, — у тебя снова кровотечение. Я принесу воду и сделаю перевязку. Приятно познакомиться, Саске-кун, думаю, мы подружимся, — Сай снова по-доброму, почти трогательно по-детски улыбнулся, вставая с татами.

Саске бессильно закрыл глаза, поддаваясь напору снова овладевающей телом слабости. Меньше всего он хотел сейчас терять сознание.

Его состояние было слишком жалким, чтобы думать о побеге или убийстве этого непонятно откуда и зачем взявшегося Сая. Саске не понимал ситуацию, все, что он уяснил, это то, что он и брат долго не встретятся. Конечно, если Сай не сделает милость, дабы сократить драгоценное время.

Саске не сотрудничал с равнодушными ему людьми. Он чаще всего пользовался ими для достижения целей, не заботясь об их здоровье или жизнях.

Сейчас действительно нужен был лишь отдых. Никакое решение, никакая здравая мысль не может посетить разум шиноби без отдыха и восстановления сил.

Сай развязывал бинты, его руки сильно давили на рану, Саске, чье тело пронзила острейшая боль, снова потерял сознание, переходя из обморочного состояния в сон.

***

Небо оставалось удивительно ясным, чересчур бледный месяц почти полным, почти округлым висел над головой огромным щербатым шаром.

Итачи не любил лунные ночи. Они были слишком ясными, слишком пустыми, всегда холодными и призрачными. Тонкий плащ АНБУ на его плечах совсем не грел, хотя и закрывал все участки тела. Итачи продрог до костей, тщетно кутаясь в холодную материю темного цвета. Оружие на поясе, защитная одежда — все это почему-то не радовало.

Итачи не мог радоваться или унывать, печалиться или веселиться, он вообще не имел права сейчас что-то испытывать или чувствовать. Он был оружием, он родился оружием и теперь, откинув лишние эмоции, ведь все же он ошибся, путь людей — не его путь, Итачи шел на миссию, целью которой было убийство своих же родственников, братьев, товарищей.

Жизнь шиноби — жестокая и неподвластная самим шиноби. Ей постоянно управляют, на это подписывается каждый, кто становится на эту стезю.

Истинный совершенный шиноби не остановится перед убийством семьи и родных, перед предательством, если это во имя блага своей деревни. Единственное, что любит шиноби, — это свою родину и живет, и жертвует, и умирает, и растит детей он только ради нее, ради деревни, которой служит.

У настоящего шиноби не должно быть чувств и эмоций, сомнений и жалости, должен быть лишь бесконечный патриотизм, ведь миссия всегда на первом месте, а потом — товарищи, друзья, семья. Личная жизнь шиноби — лишь способ оставить тех, кто переменит своего отца, и не больше. Ведь настоящий шиноби это не человек, это просто кукла, у которой один бог — деревня.

Выбора у шиноби чаще всего нет. Ему нельзя выбирать, хочет он так сделать или нет, выбор определен его судьбой — Коноха на первом месте, Коноха держит жребий жизни.

Шиноби не должен роптать и жаловаться, что деревня неблагодарна ему; он должен умирать с улыбкой на лице и горечью от того, что слишком мало сделал для своего дома, что если бы был еще один шанс помочь Конохе, он бы и еще раз сделал это, принимая как честь.

Семья, досуг, друзья, любовь, радости, развлечения — конечно, никто этого не забирает, никто не отрицает всю важность этой стороны жизни, без которой никто не обойдется, ведь это и порождает саму жизнь, но во всей Конохе только шиноби Корня АНБУ идеальны. Они не такие, как остальные, над которыми возвышался Итачи, они бесчувственны.