Главная проверка Корня, перед тем, как вступить в него, — убийство родного и близкого человека, с которым прожил бок о бок много лет, которому был братом или сестрой, сыном или отцом.
Однако пусть остальные шиноби Конохи, такие как учитель Какаши, жили, смеялись, выпивали, дружили, спасали друзей, товарищей, вставали грудью за них, за семью, за детей, жен, родителей — все равно, если потребуется, то шиноби, пусть в слезах, пусть в муках, но сотрет все это в порошок ради деревни.
Шиноби всегда знает, на что он подписывается. Итачи всегда знал, на что идет. Он действительно оказался тем самым настоящим совершенным шиноби, дорожившим покоем своей деревни больше, чем своим же кланом, чьей главой фактически и являлся.
Они с Торуне и Хё бежали к Скрытому Листу, как бежали раньше к месту назначения на ночных миссиях.
Завтра они уже будут на месте, Итачи ночью прольет невинную кровь женщин, младенцев, стариков, конечно, без помощи Торуне и Хё, которые поодаль будут следить, не пачкая свои руки.
Итачи убьет Шисуи, ведь он теперь глава клана, как ему сказал Корень. Убьет лучшего друга, своего самого лучшего друга.
Он безжалостно убьет всех, кого надо, и у него точно не дрогнет рука. Настоящий шиноби знает цену своих поступков.
Цена, ради которой Итачи шел на это, была для него велика и значима, как сама жизнь: существование Конохи и брата. Это были две святыни, которые перевешивали все сомнения, ради которых жил Итачи, в которых он видел смысл своего существования. Пока есть одна, можно обойтись без другой, и что важнее из этих двух крайностей, Итачи до этого дня не мог понять.
Три тени мелькали в лесу, изредка обгоняя друг друга и шурша ногами по траве и листве, луна все так же стояла высоко на небе, иногда закрываемая облаками с севера.
========== Часть 2. Резня. Глава 6. ==========
Итачи и его спутники бежали почти без остановок, шли и снова бежали всю ночь по темному и абсолютно пустому лесу; ветер гулял высоко в кронах, завывая, и иногда перекрикивались ночные птицы, тяжело порхая с ветки на ветку. Когда солнечные утренние лучи залили показавшуюся из-за леса дорогу, путники наконец свернули, двигаясь по направлению к ближайшей таверне, чтобы перекусить и передохнуть.
Теперь Хё и Торуне узнавали в нынешнем Итачи хорошо знакомого им человека. В нем они не находили чего-то неестественного для него, что было прошлым вечером в его глазах, позе, жестах, словах — больше в них не было ничего настолько жалкого, слабого, человеческого. Перед ними во всеобличие стоял знаменитый хладнокровный и безжалостный шиноби с пустым и бесчувственным выражением глаз, при взгляде которых внутри что-то замирало. Торуне, по маленькому глотку отпивая из пиалы горячий чай, раздумывал, что именно такие люди нужны Корню АНБУ. Учиха Итачи — известнейший шиноби, гордость Конохи и Учиха, осужденный нравственный преступник, еще теперь и убийца, сумасшедший, набросившийся на свой родной дом, — так скажут жители деревни, они всегда так говорят. Итачи готов был опозорить себя, облить свое имя кровью и грязью, втоптать его в пыль, отказаться от всего — и глубоко в душе Торуне восхищался этим человеком, почти физически чувствуя идущую от него силу и холодную решимость.
Итачи был лаконичен, точен, сух, безразличен и с некой спокойной небрежностью в поведении. Казалось, для такого человека нет ничего святого, казалось, что это мертвый человек без всего того, чем можно выделить любого из толпы и сказать, что он просто-напросто человеческая душа. В этом же образе ее как будто не существовало вовсе.
Это и был Итачи, его лицо шиноби, никогда не изменяющееся ни под каким давлением.
До поселка клана Учиха следовало добраться к глубокой ночи; чтобы не тратить время, они подхватили едущего по дороге старого крестьянина в растрепанной шляпе, с полей которой свисала дряблая солома; заплатили ему парой монет и продолжили ехать под жарким солнцем, безжалостно палящим по черным плащам. Перепады температур были жестокими, утром жителей колотило от холода, днем они не знали, куда деваться от уморительной жары.
Пока они ехали, Итачи почти заставили подремать, чтобы восстановить силы. Сны были короткими и беспокойными, расплывчатыми и смазанными, кажется, Итачи от чего-то бежал, спасался, но это что-то догоняло его, почти хваталось за него, а он бежал и бежал, падал, вставал, возможно, пытался отбиваться, у него было оружие, а он не мог им пользоваться и сражался голыми руками, но его все равно хватали за руку; Итачи просыпался, вздрагивая.
Телега так же медленно ехала, подпрыгивая на ямах, извозчик напевал все ту же песню, которую братья Учиха часто слышали, когда их путь лежал через широкие дороги.
Эта песня, унылая и громкая, жила уже много лет, она пережила все войны, эпидемии, голод, под нее ребенком бегал Изуна, а потом, когда Итачи умрет, когда не останется ничего того, что он знал, она все так же громким старческим криком будет разноситься по пыльной и пустой дороге, как будто ничего не изменилось, как будто люди не рождались, не умирали, не страдали, не плакали, не убивали, не радовались. Есть вещи, которые никогда не меняются, которые живут вечно и переживут сотню счастливых и несчастных жизней, как эта песня, под которую Итачи снова ушел в беспокойную и выматывающую его дрему.
Сон не давал сил, казалось, лишь пил их, ослабляя тело еще больше. В конце концов Итачи захлебнулся в шатком забытьи, потом его разбудили, грубо толкнув в плечо: за холмом виднелась Коноха.
Итачи долго смотрел на нее с высоты, ведь он думал, что никогда больше не ступит сюда ногой; они любили с Саске возвращаться сюда, младший брат всегда ворчал, желая скорее добраться домой, но они всегда заходили в таверну на повороте, где опять по полю бегали мальчишки. Канул в вечность еще один невозвратимый закат, разбрасывая вокруг сумерки; этот день больше никогда не повторится в жизни, никогда не будет еще одного августовского дня, не будет этой песни, этого красного солнца, этих облаков, этих мирно засыпающих Конохи и клана Учиха, не догадывающихся о том, что произойдет с ними.
И Торуне, и Хё, и Итачи знали, что к поселку Учиха надо подходить только со стороны леса, обходя охрану клана; люди из Корня, стоящие у границы Скрытого Листа, беспрепятственно пропустили путников, едва признали в них своих — лицо Итачи было спрятано под маской. Охраной поселка Учиха вызвались заняться спутники Итачи; тот же ночью, глубокой и темной ночью, когда снова взойдет луна, должен прийти в каждый мирно спящий дом и убить людей без лишней возни, без криков, жестоко, как мясник перерезать одного за другим. Итачи будет начинать с северной стороны, у дома Шисуи, сначала обойдет десяток хижин, потом придет к бывшему другу. Затем, после его убийства, обойдет остальные жилища, по дороге убивая всех, кто попадется на пути. В конце подожжет все, каждый дом, в том числе и свой, оставит Коноху, но уже точно навсегда. Пройдет через пост АНБУ Хокаге, покажет необходимый свиток и скроется, точно зная, что за ним следуют и следят теперь до конца его дней, но кто и где?
До полного наступления ночи пришлось ждать около часа. Торуне с Хё к тому времени убили убили охрану Учиха; теперь, спрятавшись в засаде, Итачи снял с себя плащ, обхватывая твердую и надежную рукоятку подаренной ему катаны.
— Удачи вам, Итачи-сан, — тихо сказал Торуне. — Я буду ждать тут. Когда закончите, я дам вам факелы, чтобы все поджечь. Хё доложит Шимура-сама, что все готово. Идите, Итачи-сан, и помните, ради чего все это.
— Я помню, — сухо отрезал тот и вышел из тени деревьев, удаляясь в сторону поселка. Итачи все ближе и ближе подходил к Учиха, миновал свой брошенный дом, который был пустым и темным, задержался взглядом на нем, но этот взгляд не был теплым или сожалеющим о чем-либо.
Он был бездушным. Равнодушным, безразличным, таким, каким Итачи всегда пользовался на миссиях, таким, каким все его привыкли видеть, все, кто говорил, судив по маске идеального убийцы.
