Если бы только не было Конохи, не было барьера между ними и их свободой — все было бы, как и раньше, даже в сотни раз лучше, Саске был в этом уверен. Он знал, зачем идет на миссию, вовсе не для развлечения и признания, как раньше. Впервые в жизни ему нужно было от нее только вознаграждение, опора для будущей свободы, и за нее он готов был убить всех, кто встанет на его пути.
— Мне сейчас прочитать тебе родительское напутствие? Или перед дорогой, как тебе будет удобнее? — Итачи отложил в сторону острое оружие, взяв в руки другое. Пальцы, вспоминая все на уровне автоматизма, привычно обхватывали рукоятку, удивительно удобную для такой дешевки, сделанную на совесть и легкую на подъем, что не устанешь держать металл в и без того напряженной руке. Итачи прищуривался, придирчиво и оценивающе разглядывая каждый взятый им кунай. Даже он увлекся прежней лихорадкой, даже у него вспыхнуло желание тоже вооружиться.
Был с ним Саске или нет, жил бы он дома или нет, в тюрьме или на свободе, не важно. Без брата было бы трудно прожить, но без жизни шиноби Итачи знал, что его точно ждала смерть.
Он был рожден только для этой жизни и не мог без нее обойтись. Даже в одиночестве, даже без общества, даже без брата он смог бы существовать как бездушная вещь, но не без своего предназначения шиноби Скрытого Листа страны Огня.
Как ни горько, но Итачи был вынужден это признать.
Саске, собирая в походную сумку лекарства и мази, задумался. В свитке было назначено очень раннее время, предрассветное, в доме все еще будут спокойно и крепко, как это обычно бывает ранним утром, спать, и хоть Итачи наверняка попросит его разбудить, все же Саске не хотел нарушать его покой. Это было совершенно лишним, это только напоминало бы, как ночью вставала мать, провожая своих сыновей и когда-то давно мужа совершенно спокойно и без лишних эмоций, так как в прошлом сама была куноичи. Это были слишком приятные, но болезненно-острые воспоминания, Саске не хотел лишний раз задевать их, пока не убедится, что с самыми дорогими и ценными в мире существами все в порядке.
И поэтому он невольно горько поджал губы, вспоминая о них.
— Давай сейчас, Итачи. Я рано уйду.
— Если беспокоишься о том, что придется будить меня, не волнуйся: я все равно встану, чтобы проводить тебя.
Но Саске покачал головой.
— Нет, — уклончиво ответил он, придавая голосу оттенок холодной непринужденности и отстраненной небрежности, — я не хочу это откладывать, лучше сейчас.
Итачи пожал плечами, отодвинул в сторону от себя оставшиеся кунаи и поманил брата рукой, тепло и едва заметно улыбаясь ему.
Все происходило как обычно.
Саске сел напротив старшего брата, внимательно смотря на него, выпрямившись в спине и сложив свои руки на коленях. Итачи медленно, четко и доходчиво раскрывал суть напоминания, как это делал раньше их отец, используя те же слова, иногда добавляя лишь что-то от себя, в чем их мнения с Фугаку расходились; он тщательно напоминал об осторожности, серьезно говорил о чести и долге шиноби, его голос лился успокаивающе медленно и спокойно, что хотелось слушать и слушать как священника в храме. Итачи сейчас был ужасно похож на своего отца, сходство с ним во внешности, отчасти в рассуждениях, в словах — Саске не отводил глаз, чувствуя, как в горле сворачивается тугой ком.
Он скучал. Он безумно скучал по своему дому и родителям.
Итачи как назло, пусть и не нарочно, теребил эту рану. Его морщины вдоль носа — как у отца, его поза — как у отца, его слова — слова Фугаку, Итачи и сам не подозревал, что настолько похож на их отца. Но у него это выходило естественно и непринужденно, как у истинного сына своего родителя; в конце, когда все основное было уже сказано, Итачи в заключение добавил, как добавлял всегда Фугаку:
— Я надеюсь на тебя.
После всего Саске нашел в себе силы лишь утвердительно кивнуть.
— Не подведу, — заверил он тихим, но свойственным ему твердым и холодным тоном.
***
В Конохе которую неделю шел проливной дождь, изредка на несколько часов прекращая свои оглушительнее удары по соломенным и тростниковым крышам. После затяжной и все испепеляющей голодной засухи на деревню обрушились затяжные ливни, теперь стремительно затопляющие то и дело весь год страдающие поля. Крестьяне разводили руками: в этом году повисла серьезная угроза голода в Конохе и некоторых ее пригородах.
Люди по-прежнему верили в силы суеверий, верили в проклятье над их головами. Не помогали ни общие жертвоприношения, ни мольбы у домашних алтарей, ни молитвы священников и монахов. Во всем винили якобы покойных братьев Учиха, которые перед смертью как будто бы прокляли Скрытый Лист и всех его жителей. Теперь казалось, что надо всем кланом словно нависла черная туча, главы мира шиноби все дальше отодвигали его на задний план, а люди все с той же опаской презирали его.
Они по-прежнему боялись Учиха, но винили их в бедах Конохи, суеверно веря, что грех кровосмешения прогневил высшие силы, обрушившие на головы людей наказание в виде голода.
Шимуре, как и ныне покойным старейшинам, погибшим вскоре после выполнения приговора, когда на их пути рухнула плотина, с одной стороны это было на руку. Он безынтересно смотрел, как Хокаге день ото дня кидает все больше сил и времени на примирение между Учиха и жителями Конохи, чтобы загладить все конфликты, чего раньше в истории деревни еще не было: до этого стычки Учиха происходили лишь с главами Листа. Кроме того, существенное ослабление позиции главного клана деревни означало то, что они перестанут быть угрозой и помехой в жизни Скрытого Листа.
Но, с другой стороны, Учиха роптали и не скрывали своего возмущения в ответ. Восстание, которое они хотели развязать еще раннее этого, напряжение, недовольства и полные ненависти взгляды — взаимная безмолвная война набирала все большие обороты, трение между главами деревни и кланом лишь росло и усиливалось, превращалось в бесконечную и бездонную пропасть, где с одной стороны была уязвленная гордость чистой непокорной крови, а с другой — желание подавить и властвовать, сохраняя покой Конохи.
Шимура Данзо, как ни стыдно было ему в этом самому себе признаться, все же боялся восстания Учиха, с тревогой заглядывая в будущее. В клане не просто были лучшие бойцы Скрытого Листа с огромным арсеналом родовых техник, которые знает лишь истинный Учиха, но также они имели множественные и крепкие связи с другими деревнями, с которыми условный мир так шаток и которые воспользуются междоусобицей, чтобы и помочь Учиха, и вторгнуться в пределы Страны Огня. Все это означало лишь одно: начало еще одной тяжелой войны.
Клан был слишком силен, Шимура серьезно волновался за свое место и голову, как и за положение в деревне. Выход из создавшегося затруднения, почти тупика, был единственный, и полезный для Шимуры, и обязательно приемлемый для миролюбивого Третьего Хокаге.
Данзо довольно убедительно, используя весь свой ораторский опыт и всю харизму, объяснял, к чему может привести бунт. Если его можно будет подавить, то сколько лучших бойцов деревни погибнет? Междоусобица — гибель лучших воинов, гибель воинов — слабость деревни, слабость Конохи — угроза нападения, нападение — война. На сколько она затянется, как масштабна будет — никто не знал и не мог предвидеть, ведь люди так любят вспоминать прошлые обиды.
Ведь Хокаге не хотел хаоса, а Учиха были непреклонны в своей ярости.
Но предложение Данзо, чтобы ударить по клану исподтишка, когда он особенно слаб, скажем, в ночное время, ведь все можно спланировать, а если еще и выбрать человека, способного это сделать, тогда сколько жертв и трений можно избежать, — это предложение было отрезано на корню. Хокаге не хотел компрометировать глав Листа и впутывать деревню в очередную кровавую, грязную и темную историю, к тому же деревни-союзники Учиха сразу поймут, в чем дело, и это еще больше усугубит и так шаткую ситуацию.
Данзо только получил официальное разрешение подавить разгорающееся восстание на корню лишь в критическом положении. Но, увы, с минимальным количеством жертв, состоящим из подстрекателей. Третий ясно дал понять, что если клан Учиха будет стерт с лица земли, свое место Шимура не сохранит. К тому же, если так и поступать, то по-умному, чтобы не пришлось обвинить Скрытый Лист в преступлении, а то, что желал Шимура, было преступлением.
