— Саске, — Итачи нагнулся вперед, прислоняясь своим лбом к горячему лбу брата и ловя его застывший взгляд, — что ты хочешь услышать? Ответ на вопрос, что со мной? Просто мне иногда страшно за тебя. Ты бываешь неуправляемым, можешь пойти не по той дороге, ослепленный чем-то большим, чем обычные человеческие стремления, я всего лишь иногда безумно боюсь за тебя. Но если пообещаешь, что все будет хорошо, я успокоюсь.

Итачи выпрямился, напоследок пальцами мимолетно пригладил пряди волос Саске, который задумчиво кивнул головой.

— Да.

Снова молчание, снова ощущение стоящей между ними преграды.

Саске не понимал, почему им овладел внезапный порыв почти безумного страха перед отчуждением, разделяющим их. Он только, казалось, задохнулся и схватил отвернувшегося было брата на воротник его юкато, привлекая к себе.

— Нас с тобой всегда разделяла вытянутая рука, твои стеклянные глаза, даже когда мы вместе, нас постоянно что-то разделяет, — Саске так же быстро и резко отпустил Итачи, как и притянул. — Скажи, что опять может испортить нашу жизнь? Я уничтожу эту преграду.

У Саске были решительно-холодные глаза. Итачи любил этот сильный взгляд, и бывали моменты, когда он боялся его уверенности.

Но ответить он ничего не успел, поскольку в седзи постучались, и братья отодвинулись, садясь на татами. Они ждали Неджи, но человек, вошедший в седзи, не был им.

Это был незнакомец, совершенно свободно и по-хозяйски уверенно вошедший в комнату, плотно закрывая за собой раздвижную ширму. Он был одет в серое косодэ, черные хакама, перетянутые широким поясом так же черного цвета. Поверх рубашки было надето темно-коричневое хаори (3), свисающее в рукавах до линии бледных, сухих и жилистых запястьев. Мужчина в возрасте был худощав и высок ростом, но, несмотря на это, его тело источало дух крепкого здоровья и силы, как у настоящего шиноби: ощущение, которое не спутаешь ни с чем.

Длинные, почти до талии темные, но заметно поседевшие волосы, рваной челкой обрамляющие лицо, были завязаны белой лентой в тонкий хвост. В острых чертах лица прежде всего обращали на себя внимание темные глаза, в которых отражались замеревшие братья Учиха. Во внешности статного мужчины не было ни изъяна, все точно отмерено, настолько неестественная идеальность даже стала казаться неприятной, особенно после его спокойного оценивающего взгляда.

Незнакомец, слабым и надменным кивком отвечая на низкий приветственный поклон братьев, осматривал их с головы до ног: сначала Саске — тот напрягся под пристальным взглядом, — а потом Итачи, и как будто в чем-то удостоверившись для себя, коротко и неожиданно живо оглянулся вокруг в поиске того, куда можно сесть, и, в конце концов, сел на татами без подушки, удивительно просто и приятно на изумление обоих братьев улыбнувшись бледными тонкими губами:

— Ну, здравствуйте, дорогие родственники.

Саске и Итачи достаточно было взглянуть на этого человека один раз, чтобы сразу понять, что в нем течет гордая кровь Учиха. Причем, самая настоящая, самая сильная, наиболее выраженная во внешности. Взгляд семейный, родовой, который ни с чем не спутаешь: самоуверенный, гордый, но удивительно холодно-спокойный, как будто отрешенный от мира и возвышенный над ним. Сейчас он смотрел с добродушным интересом, наигранным или нет, но это в любом случае было удивительно: Изуне, а ведь это был именно он, вероятно, было также невероятно любопытно увидеть других Учиха.

Скрестив свои ноги и оперевшись руками о колени — Саске про себя изумлялся этой раскованности и непринужденности, — Изуна ожидал ответа, пока Итачи, как старший, не прервал молчание:

— Здравствуйте, Изуна-сан.

Итачи насторожился: эта встреча должна была расставить все точки над «и», но что скажет человек напротив, что вообще можно сказать в этой ситуации, и как Изуна повлияет на то, что надо будет сделать, Итачи не знал, что его и беспокоило.

Изуна с неким холодом фыркнул, глаза его не улыбнулись.

Это был один из тех людей, которые с рождения были переполнены собственной амбициозностью и уверенностью в себе и в своих взглядах. Чаще всего они были жестокими и целеустремленными, властолюбивыми, подчиняли себе, покориться или проиграть для них равнялось потере чести. Такие, как Изуна, чаще всего не обзаводятся семьями. Они холодны, решительны, но в то же самое время, несмотря на сухость и некое бесчувственное хладнокровие, неимоверно дорожат близкими людьми, могут помогать тем, кто разделяет их мнение, кто может приблизить их цель. Такие люди умели пользоваться всеми вокруг, но не давали пользоваться собой; любили наблюдать со стороны, обращать чужие судьбы в собственное поприще развлечений, и как бы они ни были сильны, они всегда были одиноки и замкнуты в себе и своих слепых стремлениях. Чаще всего к концу жизни характер становился более жестоким, сердце — черствым, взгляд — суровым. Кроме того, такие люди всегда были почтительными, воспитанными, аристократично утонченными, умными, прозорливыми, честь и самоуважение были для них на первом месте. Нельзя сказать, что такой сорт людей принято считать плохим, вовсе нет, именно такие люди достигали высот, но и чаще всего они становились диктаторами. Но их склад характера не был таким, каким принято считать зло. Это были особенные люди, сильные люди.

— Вы отдохнули с дороги? Как поживает Коноха, клан Учиха? Давненько я не слышал оттуда вестей, а тут вы как снег на голову.

— Мы вас не стеснили? — Итачи, казалось, был заинтересован этим человеком, чего Саске никогда за ним не замечал: брат недолюбливал новые знакомства и общение с малознакомыми людьми. Но от Изуны веяло тонким холодным обаянием, поэтому Саске так же расслабился, неосознанно чувствуя интерес и даже уважение к этому человеку.

В конце концов, это была его кровь, его круг, в котором он вырос, который привык видеть день ото дня с рождения.

Клан Учиха всегда считался кланом наивысшего почтения к традициям. Кроме того, вне зависимости от положения в родовой линии люди с этим именем ходили с гордо поднятой головой и холодным, почти надменным взглядом — честь Учиха словно рождалась раньше них.

— Нет, вовсе нет, — заверил их Изуна, скрещивая руки перед лицом. Его взгляд внезапно потерял свою ненавязчивость, сделавшись серьезным. Уже без всякого дружелюбия, он железным тоном, который был у него обычно, произнес:

— Кто из вас Итачи?

— Я, — ответил тот. Изуна пристально оглядел его с ног до головы. Потер переносицу, но теперь настойчиво смотря на Саске.

— А ты, Саске, я вижу, еще тот парень.

Саске, сбитый с толку внезапной и совершенно не подходящей к месту репликой, выжидающе смотрел на своих родственников, не находя слов в ответ.

— Что ж, — продолжил тем временем Изуна. — Я вижу, претензий по поводу вашего нового дома у вас нет, поэтому перейдем сразу к делу. Шимура-сан уже сообщил мне обо всем, что случилось. Скажу сразу: я не буду читать нотации и осуждать вас, это не моя проблема и не мое дело, мне все равно, что у вас, что вы делаете и как живете, вы мне не дети, и, стало быть, меня это не волнует. Я считаю, что жизнь сугубо ваша, вам ее жить, и вам решать, как ее жить. Откровенно скажу, что я не понимаю, почему вы не сбежали до ареста. У вас было столько возможностей. Неужели вы думали, что Скрытый Лист никуда без вашего драгоценного общества? А может, это вы никуда без него? Наверняка вы оба или кто-то один из вас готовы туда вернуться. Но я ничем не могу помочь. Поздравляю, вы попали в идеальные сети Шимуры, лучше не бывает. Итачи, вам же уже все объяснили?

«Объяснили? Что он имеет в виду?» — но вслух Итачи произнес:

— Да.

Саске молчал.

Изуна как будто даже удивился, приподняв левую бровь. Его темные глаза насмешливо сверкнули.

— Надо же, ты действительно отличный, надрессированный Скрытым Листом шиноби, хотя и мало ценящий себя, раз позволяешь такое, — Изуна посмотрел на Саске. — Ладно, мне не понять вашу… кхм… связь или что там между вами. Вы действительно выглядите внушительно, как о вас и говорили. Теперь, Итачи, перейдем к главному: снимай юкато, я должен знать насколько идеально твое тело.