Повисла пауза.
Итачи в ступоре безотрывно смотрел на Изуну, не в силах придумать ответ, как его размышления прервались весьма неожиданно:
— Подождите, — Саске казалось, что на какую-то долю секунды он потерял дар речи от изумления, ничего другого в этот момент он не испытал. Нет, слова Изуны не вызвали в нем злость или ревность, это не вызвало ничего, кроме как ступора, когда язык говорил за своего хозяина, выдавая его одну-единственную мысль.
Изуна строго нахмурился, взглянув на Итачи.
— Ты сказал, что вы в курсе событий. Он что, не знает?
Итачи молчал, все еще изумленный: что он мог сказать, если и сам ничего не понимал? Единственное, что ему нужно было делать, это кивать головой на все, что ему здесь прикажут, но скрыть то, что он сам был сбит с толку, получалось трудно. Но медленное осознание ситуации, когда взгляд Итачи внезапно пересекся со взглядом Изуны, в котором он прочитал ответ на свой вопрос, — осознание всего проникало как яд, заставляя нечто внутри холодеть. Можно было ожидать чего угодно, но не ту ложь, что предстояло преподносить младшему брату.
Конечно, возненавидеть так сильно, как может его душа, он способен лишь после того, что он никогда не прощает, — предательства.
Вот только ненависть Саске была его свободой.
Он, до всего нервничающий из-за Итачи, из-за недавнего приговора, из-за беспокойства за родителей, из-за перемен в жизни, из-за слов Изуны, выпалил, смотря по очереди на каждого из родственников:
— Да что происходит, в конце концов?!
Итачи хотел что-то сказать, хотя он и сам не знал, что, но Изуна властным взмахом руки прервал его, с серьезными нотками в голосе говоря:
— Нет, Итачи, я сам. У тебя было время, но ты не решился, стало быть, сам отдал все в мои руки. Ты — шиноби, впредь будешь знать то, что людям, особенно близким, желательно рассказывать все из ближайших уст. Кто кому из вас не доверяет, теперь будет ясно. А ты, Саске, внимательно и желательно молча меня послушай. Тебе известно, что ваша жизнь стоила немалых унижений и прошений ваших родителей. Милость надо уважать, ты не мальчик и знаешь, что это. У наших старейшин есть одна маленькая, но очень неприятная привычка: дарить исковерканную жизнь. Один человек из Корня АНБУ круглосуточно наблюдет за вами, и ты не сбежишь, Саске, как и твой брат.
«Член Корня? — Итачи поджал губы. — Это труднее, чем я думал, вряд ли даже я найду его».
— Однако я не тюремщик, — продолжал Изуна, — я могу дать тебе относительную свободу, но твоего брата я не могу отпустить, если, конечно, он не согласится поменяться с тобой местами. Что бы ни было, но на одной из чаш весов всегда лежит твоя жизнь. Вам никогда не вернуть полную свободу, но и содержать Коноха вас не будет, у меня не так много средств, чтобы кормить вас, поэтому будьте добры зарабатывать на пищу и воду. Прости, Саске, но боюсь, брата придется поделить с другими. Не моя воля была оставлять вас тут, не смотри на меня так. Твой брат это знал, согласился, у него был выбор. Видимо, твоя жизнь дороже, чем собственное тело. Вы мне нравитесь. Но помочь я не в силах, потому что вы — два глупца, пусть в мое время не было чести, зато была хитрость, которую вам надо бы занять. Итачи…
— Я не верю.
Саске покачал головой, уверено и твердо, смотря в лицо своего старшего брата.
— Да, Итачи, ложь? Он же лжет, ты бы не согласился на такую гадость. Это ниже Учиха.
«Ниже? Да, возможно, но тебе стоит так думать, а мне стоит быть жестоким с тобой, чтобы спасти тебя».
— Нет, Саске, это не ложь. Прости, — Итачи тут же перевел взгляд на Изуну. — Я думаю, нам лучше поговорить наедине.
Изуна ничего не успел ответить.
— Стойте, — Саске поднялся с татами. Ледяными сухими губами он тихо прошипел, угрожающе сужая глаза. — Постойте, — голос обрел ужасающе спокойные нотки, — постойте. У меня будет лишь парочка вопросов.
Итачи поджал губы.
Он прекрасно понимал, что повлиять на события не в силах, возможно, стоило все рассказать Саске, действительно, рискнуть, но риск казался почти кощунством, а Итачи поклялся отцу, что защитит брата.
Ярость тем временем клокотала в Саске все с большими силами, несмотря на дьявольски спокойное, как маска покойника, лицо.
Ненависть пустила свои корни. Оставалось ждать побегов и цветка цвета крови.
Иногда молчание Итачи лишь вредило. Увы, но он не доверял силе своего младшего брата, к ужасу для себя своими руками взращивая в нем ненависть.
***
1 — 9ый эндинг Наруто:
Я хочу ухватить все вещи, которые ты любишь,
Своими руками,
Никогда не позволяя им остудиться.
Вопреки тому, что мы, как люди,
Не способны разделить это чувство.
Смысл твоих слов прощания, неоспоримой любви,
Чувство, что не имеет ответов,
Если бы только мы могли передать всё это,
Просто смотря на друг друга.
2 — сандогаса — круглая шляпа для путешественников, с широкими загнутыми вниз полями и почти плоской вершиной.
3 — хаори — накидка поверх рубашки, юкато или кимоно.
========== Часть 2. Резня. Глава 2. ==========
Саске действительно был в ярости, однако все же пытался благоразумно себя сдержать, почти силой заставляя свои мысли течь как обычно хладнокровно и рационально. Но это оказалось не так-то и легко, если учесть, что Саске приходилось ежесекундно бороться с желанием, навязанным разрастающейся ненавистью, размазать по стене первое, что попадется ему на глаза. Пока он смотрел на Итачи, ему становилось невыносимо отвратно; Саске переставал понимать, кого ненавидит в данную минуту сильнее: брата, Изуну или Коноху. Хотя всех вместе, каждого одинаково сильно по отдельности.
Ненависть удивительное чувство, всеобъятное, искреннее, неподдельное. Холодное и одновременно горячее, почти обжигающе горячее, настолько кипящее и ледяное, что выжигает все за собой, замораживает все, что остается живо после этого пожара.
— Задавай свои вопросы, — между тем спокойно ответил Изуна, в тоне звучал отрезвляющий лед. Его длинные волосы разметались по спине, пряди, постоянно лезущие в глаза, были откинуты назад длинными аристократичными пальцами.
Саске сдвинул брови.
— Мой брат не будет делать это, — твердо сказал он максимально спокойным стальным тоном, которому было бесполезно возражать. Изуна пожал плечами, фыркая:
— Как скажешь. А что насчет тебя? Тогда это место — твое. Или ты, или твой брат, или твоя смерть. Одно из трех, я бы сказал, выбор все же большой, учитывая, что у шиноби иногда не бывает выбора, а вы же шиноби, причем хваленые, и я надеюсь, что все же не напрасно. Что стоишь?
Саске не шевелился. Он не мог найти в себе того самого верного слова или действия, чтобы точно выразить этим свои мысли, но Итачи ледяным голосом прервал все его размышления:
— Довольно. Он всего лишь глупый мальчишка, Изуна-сан.
Изуна промолчал.
Зато Саске как подменили после пренебрежительно-снисходительных слов «глупый мальчишка». Он никогда не позволял опускать себя в глазах чужих людей кому бы то ни было, Итачи не был исключением, поэтому, даже не поворачиваясь к нему, Саске коротко, но холодно выжал тоном, коим он говорил редко:
— Не лезь, пожалуйста, Итачи. А вам я скажу, — теперь спокойный и гордый взгляд — в отличие от брата, Саске от рождения, почти на уровне подсознания мог смотреть на собеседников с холодным высокомерием — его взгляд опустился на Изуну, — что ваше присутствие здесь лишнее.
— Ну, раз ты говоришь, то, конечно, — смешок и легкая издевка в голосе с тоном явного пренебрежения. Саске окончательно взорвался.
— Не смейте разговаривать со мной как с ребенком! Я достаточно пережил за свои годы, и то, что я так молод, ни о чем не говорит, кроме того, что у меня достаточно сил, чтобы бороться и превосходить всех вас по силе!
— Спеси, между тем, также немало, — добавил Изуна. Уголки его губ едва заметно дрожали не то от гнева, не то от глумящейся усмешки.
Последнее Саске решил пропустить мимо ушей, пресекая в себе всякую дрожь ярости. Скрестив руки на груди, он с холодным и расчетливым блеском в глазах произнес:
