— Мне кажется, что от этого места я сошел с ума, — усмехнулся Саске.
Его плеча мягко коснулись, глаза Саске поднялись и встретились со взглядом напротив. Итачи свободной рукой поманил младшего барат к себе, когда тот пододвинулся, слегка приобнял его, отрезвляюще спокойно заглядывая в чужое лицо.
— Послушай меня внимательно, — голос Итачи был рядом, Саске насторожился — такой тон ничего хорошего не предвещал, — здоровье, жизнь и благополучие моего младшего брата всегда были очень важны для меня.
— Благополучие? Ты издеваешься. Ты отобрал это у меня.
— Не перебивай. Защищать, учить и предостерегать моего младшего брата — мой долг. У меня два посмертных долга: Коноха и ты. Но я был слишком легкомысленным и непредусмотрительным, я думал, что знаю все и смогу избежать всего. И я не выполнил оба долга. Скрытый Лист я потерял, у меня остался ты. Все, что я хочу, чтобы ты жил, и мне не важно, какой ценой. Я когда-то думал о том, что будет, и решил, что ты в праве сам решать, идти за мной или нет. Конечно, я не могу приказать тебе, но мне больно от той мысли, что ты умрешь из-за моих ошибок. Если бы можно было начать все сначала, я бы не допустил того, что между нами произошло.
Итачи стиснул руку Саске, отпуская его, но тот переплел их пальцы, цепляясь за одежду брата.
— Понимаю. Я бы так же сказал, если бы был на твоем месте.
Дыхание Саске обожгло ухо Итачи, и тот напрягся, чувствуя, как брат скользит по одежде подушечками пальцев, касаясь сквозь ткань бледной худой груди.
— Но я не жалею.
Ладонь Саске мягко легла на глаза брата, заставляя того прикрыть дрожащие веки.
Итачи из-под полуопущенных ресниц наблюдал, как его младший брат ставит свои ноги по обе стороны его бедер, сжимая его аристократично тонкие запястья над головой. Настойчивые губы, горячее дыхание, обжигающее щеку, рот, теперь шею у ее самого основания, отодвигая одежду. Как только пальцы Саске отпустили руки Итачи, те безвольно упали вдоль его тела, словно позволяя делать с ним все, что хотелось.
Саске действовал неспешно, но настойчиво, покрывая кожу прикосновениями пересохших губ, рукой поглаживая теплую складку на животе брата, спускаясь рукой чуть ниже, проникая в штаны и кладя свою прохладную ладонь на изгиб бедер, чувствуя, как втягивает в себя живот Итачи и вздрагивает, инстинктивно хватаясь руками за плечи младшего брата.
Саске прекрасно понимал, что он делал. Сгибая ноги Итачи в коленях и приспуская его одежду, он начал гладить его твердеющий член, одновременно целуя брата в губы, ненасытно, дерзко, прокусывая их. Саске вздрагивал, когда Итачи в муке наслаждения напрягался, и мелкая дрожь передавалась и его младшему брату, заставляя совершать безумные вещи.
Саске нравилось смотреть, как стыдливо розовеют щеки Итачи, как в глазах появляется тот самый незнакомый горячий огонек, как он открывает тонкие губы, пытаясь глотнуть воздуха, а его брат жесток: медленно, слишком медленно работает горячей от трения рукой, перебирая шелковые пряди волос и вдыхая их бесконечно знакомый запах.
Саске подушечками пальцев касался груди Итачи, наслаждаясь тем, как она высоко поднимается, наблюдая, как вздрагивает горло старшего брата, сглатывая слюну; наконец Саске не сдерживается: убирая руку от горячего члена брата, он нагибается над ним, смыкая вокруг головки кольцо горячих губ.
Итачи вздрогнул, закрыв глаза и неестественно откинув голову назад. Он и сам не понял, когда его руки оказались в растрепанных волосах младшего брата.
Это была пытка. Саске работал нестерпимо медленно. Он терзал бедра Итачи, перемешивая наслаждение с жаром, текущим по вздувшимся от возбуждения венам. Убедившись, что цель достигнута, что брат уже почти готов просить, Саске полностью заглатывает твердый член, ритмично работая головой и языком.
Особенно сильно он сжимал губы у головки, медленно поднимаясь верх и опускаясь вниз, потом уже снова начинал так же, но быстрее. Язык работал настойчиво, не позволяя ни секунды расслабиться или забыться в плавном наслаждении. Закрыв глаза, Саске короткими толчками двигался у основания, касаясь губами и низа живота, и слушая отрывистый шепот Итачи:
— Саске… подожди.
Но Саске не ждал. Он снова взял член брата в руку, потирая горячую покрасневшую кожу, пока Итачи не вздрогнул, прохрипев и сжав бедра.
Саске снова начал скользить губами по всей длине члена, но уже непростительно быстро, с нарастающим темпом. Замедлился в конце и резко толкнулся вперед; Итачи наконец прогнулся в спине, так и не открывая сомкнутых в приступе высшего наслаждения глаз.
Саске проглотил все. Кончиком пальца он вытирал уголок губы, свободной рукой натягивая на брата его белье. Потом, так и не поднимая головы, остался сидеть рядом неподвижно, закрывая челкой свои темные глаза.
Сердце у Итачи еще громко стучало, расширенные зрачки прятались под полупрозрачными веками, которые казались налитыми свинцом: их невозможно было поднять. Итачи на ощупь протянул вперед внезапно сладко ослабевшие руки и, поймав плечи младшего брата, привлек его к себе, пронзительно бережно обнимая как едва родившегося младенца и так затихая, не смея двинуться.
Оба не шевелились, вдыхая запах друг друга, спокойно устроившись на руках друг у друга. Итачи, так и продолжая сидеть с плотно закрытыми глазами, дышал в щеку Саске, и в этот момент стало ужасно грустно, непростительно грустно, тоскливо.
Итачи никогда не задумывался о смерти, но сейчас, представляя, что после этих минут живого жара, трепетания, теплого тела рядом, вдруг перестать существовать, упасть, провалиться в вечную темноту под острым лезвием меча — Итачи чувствовал, что не хочет умирать, что хочет жить, что он это только-только начал делать.
— Саске, я обещаю тебе, что попрошу у них, чтобы тебя помиловали.
Саске вдруг шевельнулся в руках брата, выбираясь из объятий, даже пришлось открыть еще мутные и уже опустошенные глаза, чтобы столкнуться с такими же, но почему-то еще более стеклянными и темными.
— Тебя не послушают. Ты теперь никто.
Саске твердо встал, выпрямился, смотря сверху вниз на Итачи. Хотел сказать что-то еще, но их взгляды так и застыли, когда в двери зашуршали ключом.
«Уже?» — Саске, на долю секунды остолбенев, не оборачивался. Смотрел в глаза Итачи, читал все по ним, пока еще мог это делать, пока еще видел их живыми. Неужели осталось недолго?
Сначала руки стянут веревками, отведут на место казни, не позволят глазам проститься с землей, завязывая их белой тканью. Саске знал, что он услышит звук рассекающего воздух меча, услышит хруст и неприятный звук вошедшего в плоть клинка, затем глухой стук о землю. Затем та же участь постигнет и его.
После казни их головы повесят на копьях на воротах города, чтобы все видели, как Коноха карает преступников закона. Так всегда делали, это не будет исключением.
Дверь сзади скрипнула Саске не мог сойти с места, продолжая безотрывно смотреть в темные глаза Итачи, в которых он читал нечто пугающее своим спокойствием. В Саске нечто сжалось и дрогнуло, заклокотало, но тут же он совладал с собой и окончательно успокоился, он не мог позволить себе слабость. Он должен быть примером силы и гордостью для семьи и брата с первой до последней минуты жизни. Саске повернулся в сторону открывшейся двери.
Пошевелиться еще раз ему снова не удалось. Теперь не от страха, а от изумленного непонимания.
В темном проходе, скинув капюшоны плащей с голов, стояли мать и отец. Быстро скользнув в камеру, они закрыли дверь, останавливаясь перед сыновьями.
«Им дали попрощаться с нами?», — Итачи тоже встал, и его взгляд внезапно встретился со взглядом отца.
Оба, на секунду задержавшись друг на друге, отвернулись.
— Мать? Отец? — Саске облегченно сглотнул слюну. Микото рванулась вперед, и оба сына оказались в ее объятиях.
Она не плакала. Ее бледное и ужасно спокойное лицо выражало уверенность, какой даже не было во взгляде ее сыновей.
