Хокаге казался в этой ситуации беспомощным в собственной власти.

Шимура спокойным взглядом оглядел глав клана и, не встретив несогласия с их стороны, обратился к Итачи:

— Желаешь что-либо сказать?

— Нет.

— Я желаю что-либо сказать, — изумляющий своими холодом и спокойствием голос сразу обратил на себя внимание всех присутствующих.

Губы у Саске на удивление не дрожали, прежняя маска не дрогнула на его лице, только глаза, на первый взгляд гордые и холодные, выдали истинную суть дела.

Родился новый человек с новыми представлениями о жизни и мире шиноби.

Губы у Саске искривись, и он громко, но до дрожи спокойно и холодно сказал:

— Приговор должен быть один на двоих.

— Ты должен быть благодарен, — послышался со стороны чей-то голос.

Саске сглотнул.

— Тогда пусть ваша Коноха, ваша неблагодарная Коноха, ради которой вы готовы убить и продать семью и себя, не существует на этом свете. Даже после смерти я буду вас ненавидеть. Неужели я живой представляю меньшую угрозу для вас, чем мертвый?

— Мы подарили тебе жизнь ценой жизни брата, как ты и хотел. Скрытый Лист не благодарен своим предателям, — добавил Шимура. — А твой брат — предатель.

— Предатель?.. После всего, что мы делали для деревни, за все наши заслуги, предатель? — взревел Саске и в мгновение ока вскочил с места; никто не успел ничего сообразить, как он вцепился мертвой хваткой в одежду Данзо, у которого резко покраснело от гнева лицо и вздулись щеки, — Саске вцепился в него и коротко выплюнул в его лицо, посеревшее от неподдельного страха:

— Убью… убью!

Минутная борьба — и Саске схватили за руки, опуская его на пол. Их, АНБУ, было больше, он был один, Итачи молчал, непонятным даже для его брата взглядом окидывая картину, развернувшуюся перед ним.

На какую-то долю секунды Саске понял, что это за взгляд.

— Я всех вас уничтожу! — во внезапном яростном припадке, в порыве бешенства, Саске почувствовал в себе прилив сил в десять, в двадцать раз больше, чем обычно, чем на любом другом задании или миссии, когда от твоих сил зависела твоя судьба. Унижение, отчаяние, мысль о том, что брата убьют, — все это вызвало безумную жажду крови и мести, и Саске попросту раскидал тех, кто держал его, бросился вперед, готовый руками разорвать плоть того, кто посмел посягнуть на святое — на жизнь его брата, на его семью.

Да на его собственную жизнь, в конце концов. На честь семьи, на честь клана.

Это они, все они — главы кланов, Хокаге, старейшины, простые люди — Скрытый Лист, который предал, оставил, отвернулся, несмотря ни на какие заслуги, проклятая деревня с проклятыми представлениями о жизни, мире, войне и шиноби.

Саске снова схватили сзади, окончательно отсекая попытку вырваться.

Он ничего не помнил, он не узнавал себя, только расслышал слова Данзо как сквозь толщу воды:

— Я думаю, его тоже следует казнить.

Потом их увели, завязав Саске глаза и рот, перед этим ударив в солнечное сплетение, перетянув руки и толкая вперед, вслед за братом, который окатил его таким страшным, едва ли не ненавидящим взглядом, что Саске понял: у него просто не было ни сил, ни шанса своим протестом что-то изменить или сделать в лучшую сторону, он лишь обрек себя этим на гибель.

***

Шимура, прочитав свиток, отложил его на край стола.

В комнате, где он сидел, было темно. Седзи оставались плотно закрытыми, никого рядом, кроме как темноты, больше не было, а маленький стол и уютная пиала с чаем, принесенная служанкой, грела душу, как и мысли, метавшиеся в голове.

«Вот мы и договорились».

Он и так знал исход дела, ему не нужно было дожидаться согласия, чтобы повернуть все как надо в пользу Скрытого Листа. Родительская любовь может служить отличным оружием, как и любая дорогая связь.

Правда, Итачи? Сделаешь нашим оружием свою связь с братом?

Данзо, не отрываясь взглядом от отложенного им свитка, хлопнул в ладони.

В эту минуту седзи раскрылись, появился Узумаки, стоявший теперь на пороге комнаты. Он уже был в курсе того, что случилось на последнем допросе. Теперь Наруто стоял, стиснув кулаки, тяжелым взглядом прожигая Шимуру, но на удивление молчал.

Данзо, лениво развернув чистый свиток, начал в нем что-то выводить.

— Пусть Фугаку-сан и Микото-доно приходят сюда. Мы все обсудим.

— Да.

Получив свиток, Узумаки поспешил уйти, оставив Шимуру одного размышлять и составлять в голове кучу планов.

Тот покрутил в руках один из кунаев, отложив его в сторону.

На улице снова накрапывал дождь.

Комментарий к Часть 1. Изгнание. Глава 6.

вследствие небольшой правки фика 17.07.2016 г. выдуманные мной имена некоторых персонажей были изменены на имена, используемые непосредственно в аниме или манге. сюжетная линия за счет этого не изменилась.

========== Часть 1. Изгнание. Глава 7. ==========

Братья Учиха любили тишину.

В ней не было беспорядка, не было мельтешения, она всегда была величественной и спокойной, холодной, как их глаза. Ее звон можно было ощутить, закрыв веки и растворяясь в темноте и безмолвии — вечная свита истинной тишины.

Земля под ногами до сих пор была холодной и гладкой, словно из самих ее недр шла леденящая сырость. Твердые стены, хранящие в себе воспоминания об узниках, сидевших здесь многими годами раньше, так и не прогревались солнечными лучами. Прохлада, темнота и тишина, лишь изредка прерываемая глухими голосами охраны снаружи.

Сколько прошло времени, а вернее, пролетело, быстро-быстро, как дурной сон, Итачи не знал, но был уверен, что сейчас разгорался поздний вечер. Скорее даже ночь.

Чаще всего ненависть рождается из злополучного симбиоза озлобленности, несправедливости и обиды. Это новорожденное чувство или скорее новое человеческое миропонимание поселяется в душе и пускает свои корни, пробуя: можно ли дальше укрепиться? Ненависть похожа на сорную траву: попади на пути совестного землепашца, он ее тут же вырвет с корнем; попади на плодородную заброшенную землю — погубит собой все. Но новорожденная в сердце ненависть еще не является разросшимся сорняком: она как семя покоится в почве души, но лишь до поры — или же будет вырвана, или же пустит корень. Однако даже затаенное семя, которое не постигла ни та, ни иная участь, продолжает быть угрозой: оно выжидает, но чаще всего, если такое и происходит, стало быть, плодородная почва ждет питания тех же сил, которые породили завязь ненависти.

Эта самая завязь уже пустила свои слабые корни в душе Саске.

Любое растение приносит свои плоды. Ненависть не только рождает еще большую ненависть; она распускается цветом мести.

Саске мрачно сидел в углу, не говорил, не шевелился, о чем он сейчас думал, в каком состоянии был, Итачи так же не знал. Он не хотел говорить с братом, подходить, касаться его, в нем кипели неоткуда взявшиеся злость и досада на самого себя, на людей вокруг.

Тогда, после чтения приговора, неимоверно сильно хотелось поставить Саске на место, силой закрыть ему рот. Чтобы видели все. Чтобы не смели наказывать смертью глупого и дурацки неблагодарного мальчишку.

Просто мальчишку, не умеющего держать себя в руках, не умеющего владеть своей ненавистью и злобой, стараясь при удобном моменте выплеснуть ее, и ведь Саске сам того не понимает. За что и расплачивается тем, что его завтра тоже не станет.

Именно от той мысли, что маленького брата через несколько часов не будет, просто не станет, как когда-то и не было на свете, как пропадает куда-то еще вчера цветущий цветок, — от этой мысли становилось нестерпимо пусто и страшно. Винить себя ли, деревню ли, брата ли — Итачи не знал и не хотел об этом думать.

Он молчал. Своя участь его не волновала ни сейчас, ни раньше, но смерть младшего брата почему-то неимоверно, почти до ужаса впервые в жизни пугала.

Раньше мысль о том, что Саске могут ранить на задании, убить, никогда не вызывала страха. Скорее простое смирение — все бывает в жизни шиноби, но сейчас Итачи брала злость непонятно на что.