За окном продолжало светать все стремительнее и стремительнее.

На горизонте что-то вспыхнуло бледной, но яркой линией. Кажется, сегодня уже не будет дождя.

***

Итачи запахивал свое косодэ, безотрывно смотря в окно на с каждой минутой все больше светлеющее небо, укрывшееся еще плотными облаками, но сквозь них уже кое-где торчали куски бледного, как будто выцветшего и холодного неба.

Им обоим не пришлось долго лежать. Не сейчас. Не здесь. Почти сразу встали, начиная неохотно одеваться.

Привычка шиноби выходить как можно раньше.

Воздух был влажным и холодным, после дождя какое-то время стоял густой туман, оставаясь на побитой ливнем листве тяжелыми и прозрачными каплями воды. Еще было совсем тихо, сельский городок мирно спал, возможно, только сонные пастухи снова повели свои стада на луга, пока еще можно было там пастись. Ни сверчка, ни цикады — все живое как будто разбежалось по углам.

За окном проезжала старая телега, покачиваясь с боку на бок и скрипя огромными треснувшими колесами, накручивающими на себя комья грязи, разбивая и без того размытую ливнями дорогу. Возница, чье лицо было скрыто под огромной соломенной шляпой, ежился, натягивая толстый плащ: было холодно. Уже по-зимнему.

Итачи, затянув на поясе ножны с остро отточенной катаной, потянулся за плотным плащом, который спасет его от холода.

Саске оделся намного быстрее и раньше и уже в теплой накидке и экипировке шиноби собирал лекарства, разложенные по комнате, убирал все еще влажный и теплый футон, складывал оружие в сумку старшего брата.

Никто из братьев не исключал той возможности, что Корень АНБУ, незнающий о трагедии в Скрытом Листе, до сих пор может следить, но почему-то обоим казалось, что слежки все же опасаться не стоит: Итачи бы заметил ее за собой еще по дороге сюда. К тому же, возможно, еще один член Корня был занят расследованием убийства Фу, но, во всяком случае, у Итачи была новая одежда, и он был не один: под широкополой шляпой и со спутником за него вряд ли зацепится глаз АНБУ.

Итачи запахивал на себе плащ, из-под челки кидая взгляды на еще серую и пустую улочку, темные окна крепко спящих домов. Если раньше невинная кровь детей и стариков, пролитая им, мучила его и не давала покоя, то сейчас, когда он получил прощение Саске, все стало легче, чем было. Он еще слепым вместе с Шисуи испросил прощения в храме, затем у монаха, принося жертву и молясь так же за родителей.

В тот момент Итачи как никогда ощущал давно забытые нежные и трепетные чувства ребенка к родителям.

Он был им благодарен. Особенно отцу.

Итачи продолжал запахивать плащ, как твердая и крепкая рука обвила его талию, горячее и спокойное дыхание обожгло его скулу. Итачи кинул косой взгляд через плечо, осторожно кривя уголки губ: нетерпеливый младший брат.

— Ты скоро уже? Хватит наряжаться.

Так было всегда. Так все и останется.

Отпустив темно-серый край плаща, рука Итачи скользнула вниз, задевая грубую и плотную ткань, и повисла, а сам он, разрывая объятие, повернулся, сверху вниз смотря на своего младшего брата, застывшего в недовольном ожидании.

Итачи до сих пор был выше его. Совсем чуть-чуть, но это позволяло ему смотреть на Саске таким взглядом.

Тот поднял правую руку, которая крепко сжимала сугэгаса (1) старшего брата, пальцами отодвинул с его лба пряди волос, закрывших темные глаза, и выдавил смешок, надевая на чужую непокрытую голову шляпу, которую держал в руках.

Саске все еще стоял без своего головного убора, поэтому, твердо сжав плечи Итачи, он беспрепятственно потянулся к его лицу и жадно обнял за шею, стискивая ее изо всех сил.

Итачи охнул, отступая назад под давлением сильного младшего брата.

— Со своей привычкой душить ты когда-нибудь добьешься моей смерти.

Саске, уязвленный столь грубой реакцией на свою ласку, что-то раздраженно буркнул, но все же послушно отодвинулся, с холодом во взгляде начиная завязывать под подбородком старшего брата ремешки его сугэгаса.

Итачи лишь с легкой усмешкой наблюдал за действиями своего брата: откуда же такая забота?

Глупый.

Итачи мягко, но в то же время настойчиво перехватил руки Саске, встречаясь с его непонимающим и даже колючим взглядом.

— Я сам. Одевайся. Кто-то очень спешил.

Саске промолчал, нагибаясь за своим головным убором.

Брат всегда останется таким: холодным и недоступным, сухим и немногословным. Что ж, пусть так и будет, во всяком случае, Саске мог теперь проникать под эту маску, мог теперь смотреть через нее.

Он научился видеть сквозь иллюзии своего старшего брата.

***

Дорога оказалась легко проходимой и пустой; лежала она между двумя полями, оставленными после сбора немногочисленного урожая: этот год выдался скудным по количеству собранных круп, овощей и фруктов. То избыточные осадки, то засуха, даже жертвы не помогали. Только ароматного меда в диких ульях было чересчур много, и сейчас в лесу часто можно было встретить покусанных роящимися и разъяренными пчелами крестьян, пытающихся достать сладкое лакомство своим детям.

Солнце все еще продолжало всходить, небо было рябым, покрытым тонким ажурным слоем облаков, закрывающих собой весь простор и пропускающих лишь небольшие искры встающего светила.

Воздух после дождя и далекой грозы был чист и прохладен, когда дул ветер, особенно ощущался промозглый холод наступающей зимы. Снегов тут никогда не было, лишь холод и бесконечные дожди, а высоко в горах, возможно, опять будут завалы и снежные бури, редкий путник попадется там в такое суровое время.

Саске, продрогнув, ежеминутно ежился в плаще, снова недовольно щурясь на восходящее солнце, бьющие своими лучами прямо в лицо: они шли на восток. Снова, как очень давно идя рука об руку с Итачи, как всегда молчавшим и погруженным в себя, он ощущал прежние теплые чувства, искру нетерпения во время возвращения домой. Саске вдыхал полной грудью холодный воздух, несмотря на холод расстегивая плащ и позволяя ветру продувать себя насквозь, играя с волосами и складками теплой зимней одежды.

— Заболеешь, — заметил Итачи: он кутался в свой плащ, прищуриваясь, когда смотрел на горизонт: впереди на дороге чернело небольшое пятно, кажется, чьей-то телеги.

Саске ничего не ответил, но и не застегнулся, продолжая идти дальше.

Только после продолжительного молчания он вдруг спросил:

— Тебе можно еще работать шиноби с твоим здоровьем? Мне кажется, что это небезопасно. Может, стоит…

— Все хорошо, — Итачи коротко улыбнулся.

Саске, помедлив, кивнул головой.

Да, пусть будет так. Итачи будет легче умереть на задании от переутомления или даже погибнуть, чем как больному и немощному человеку в постели, окруженному заботящимися родственниками и врачами.

Пусть умрет по тому предназначению, для которого был рожден: как шиноби. Пусть не в бою, так после него.

Это будет посмертной честью.

Саске знал, что ему будет нестерпимо больно, но ради брата он не будет долго скорбеть.

Он сильный, он все сможет и все переживет. Поэтому Итачи был спокоен и не волновался напрасно, косясь на своего младшего брата с одобрением во взгляде темных близоруких глаз.

Над полями пронзительно кричали стаи быстрых ласточек, собирающихся улететь на юг. В этом году они задержались, теперь собираясь наконец-то покинуть свой дом на зиму.

Бледно-голубое холодное небо все так же оставалось покрытым плотным слоем серо-белых облаков, пышных, как будто взбитых, порванных в клочья с их краев, которые розово-персиковыми цветами прожигает восходящее над Страной Огня солнце. Пятна на облаках были невероятно яркими, как будто светящимися сами по себе, независимо от восхода, дня или заката, а в проемах между облаками красовались размытые и неаккуратные разводы золотистого цвета.

Ласточки вились высоко и кругами парили над землей, крича и разрываясь своими немного печальными, звонкими и неповторимыми трелями.

Итачи покосился на Саске.

Его брат украдкой улыбался, всеми силами пытаясь спрятать в уголках губ свою улыбку.