Саске слушал молча и даже, казалось, с неподдельным вниманием. Но все, что он ответил, выдержав паузу, это было короткое:

— Иди к черту со своей судьбой.

Больше никто ничего доказывать не стал. Саске говорить и слушать было больше нечего; в душе он искренне хотел бы остаться наедине с собой. Но никто не мог уйти: Сай был вынужден оставаться рядом с ним, Неджи еще не выполнил то, ради чего ему дали свободу и будущую жизнь.

Над всеми повисла тяжелая и громоздкая атмосфера напряженности. Саске угрюмо смотрел в стол, кажется, ему было абсолютно безразлично то, что творится вокруг него. Нечто другое, мучающее его изнутри и не дающее покоя ни днем, ни ночью, намного сильнее заботило и терзало его, не давая примириться с длительным сидением сложа руки и выжиданием непонятно чего. Темные, усталые и воспаленные от недосыпания глаза пристально разглядывали трещины на старом дереве, потом метнулись в квадратный проем окна, где рассматривали, как дочь хозяина поджигает небольшой глиняный фонарь на входе в таверну, то и дело поправляя прядь своих смоляных волос, закрученных в высокий пучок. День подошел к концу. Еще один тяжелый день.

Снова собирался дождь. Небо, потемнев от быстро наступающей ночи, медленно скручивалось в плотную и громоздкую фиолетовую пластину, поднимался сильный ветер, но в то же время все остальное вокруг затихало: скорее забивались в сухие укромные углы цикады и сверчки, мотылек, с минуту побившись о фонарик, залетел в таверну и сел на стену, сливаясь с деревом и неподвижно замирая; прекратили свистеть и чирикать маленькие серые птицы, клевавшие рассыпанный птичий корм; последний раз хлопнув острыми крыльями, они забились под высокие крыши домов, отряхивая темные перья, а кто-то нахохливался, приподнимая одну лапку и закрывая глаза, чтобы впасть в сон. Лишь один ветер, как живое и покинутое всеми вокруг существо, бушевал на улицах, как будто искал себе компанию.

Саске, которому решительно все надоело и который жаждал побыть один, решил начать собираться, чтобы наконец в одиночестве успокоиться и раствориться в своих мыслях, которые бурлили и кипели в голове, одна сменяя друг другую, каждая настолько противоречивая другой, что невозможно ухватиться за какую-то одну, и все об Итачи, — разве он заслужил того, чтобы о нем постоянно думали? — каждая секунда, будь то ненависть или тоска, боль или злость, непонимание или просто, черт ее побери, любовь.

Неудержимая, почти животная, живущая в Саске по-прежнему, и это была даже уже не та самая трепетная и нежная любовь, раздавленная ненавистью. Память, смеясь над своей же жестокостью и ликуя, когда по ее воле вновь начинали кровоточить едва подсохшие раны, услужливо каждый раз подкидывала то, что требовалось забыть, изгнать, уничтожить, но, черт возьми, ощущения, воспоминания были так коварны, так реальны, так живы.

Саске в сотый раз шел по раскаленным углям, почти на шаткой грани безумия наслаждаясь и ненавистью, и болью, и страстью, начиная все с большей силой ненавидеть Итачи, испытывать к его холоду, жестокости и совершенству почти безумно бесчеловечную страсть — Саске не знал, откуда у него берется все это, — но сама мысль о том, что брат сделал с родителями, сметала все остальное на своем пути: этому проступку не было ни оправдания, ни прощения, по крайней мере, пока что не было.

— Я думаю, — внезапно начал Неджи, — что завтра можно будет обойти все постоялые дворы и таверны, раз мы решили действовать по тому же пути. Но, Саске, ты должен хорошенько описать нам своего брата, и не только внешность, по одной внешности, как я понял, его не найдешь даже в самой Конохе. А теперь пора идти. Дождь собирается, — задумчиво, как будто самому себе, добавил Неджи, вставая из-за широкого старого стола с потертой столешницей из крепкого массива дуба.

Все без колебаний встали следом за ним. Звякнули небрежно брошенные монеты, гремя и дрожа на твердой поверхности, иногда осмеливаясь блеснуть в свете фонарика; Сай и Саске молча согласились с идеей Неджи: другого выхода не было.

На пороге таверны их встретил начавшийся дождь, переходящий в бурный, неудержимый ливень.

Небеса почему-то снова плакали, и Саске проклинал их слезы.

***

Место для ночлега долго выбирать не стали: под холодным проливным дождем не до выбора. Но это, как и в первый раз, оказалось приятное, чистое и приличное место с приветливыми и гостеприимными людьми, берущими недорого и предоставляющими не только кров, но и горячую пищу под ним. Хозяева были молодой парой, женщина ловко, быстро и с доброй горкой раскладывала по глубоким глиняным чашкам густую и острую рисовую похлебку, изредка ненароком поглаживая свой округлый живот, выпирающий из-под складок красного кимоно. Еда пришлась очень кстати, не ел лишь один Саске; даже не поднявшись в комнату, выпил еще одну крошечную пиалу чая и ушел на улицу, несмотря на дождь. Никто не стал его останавливать, Сай хотел было последовать за ним, но Неджи спокойно остановил его жестом руки: действительно, это было лишним.

Поблагодарив за пищу и кров, они не спеша поднялись к себе, в небольшую комнату с маленьким окном и широким подоконником. В номере давно никто не жил, воздух был тяжелым и спертым, дышать пылью было нестерпимо трудно; Неджи распахнул створки окна, впуская в помещение ни с чем несравнимый запах дождя и его ритмичный глухой стук. Подоконник быстро намок.

— Я ненадолго отлучусь, — внезапно сказал Сай, вставая с татами, где до этого проверял содержимое своей аптечки. Неджи, созерцающий танец дождя по лужам в саду, обернулся.

Его длинные шелковые волосы, отливающие насыщенным и глубоким шоколадным цветом на макушке, по-королевски рассыпались по сильным плечам и крепкой твердой спине, когда от резкого движения с их кончиков слетела белая льняная лента. Фиалковые глаза смотрели без какого-либо определенного чувства, слегка равнодушно и отсутствующе, но как будто на секунду они блеснули любопытством.

— И куда же?

— За Итачи-саном следят, я знаю, где мне найти членов АНБУ здесь. Может, — Сай коротко пожал плечами, накидывая поверх себя так и невысохший плащ, — узнаю что-то про брата Саске-куна.

Неджи ничего на это не ответил, подбирая с пола ленту для волос. Когда он остался один, то, свободно вздохнув и чувствуя, что еще долго никто не вернется сюда, перебирая пальцами складки своей походной формы, скинул с себя всю одежду, поддаваясь внезапному порыву леденящей свежести от окна, который смешивался с духотой помещения и парящей в ней влажностью воздуха. Темнота неосвещенной подсвечником комнаты и еще не захваченный ночью бледный свет, льющийся с улицы, перекликались друг с другом, бликами ложась на крепкое обнаженное тело Неджи, очерчивая складку его по-мужски сильных лопаток, подтянутого и упругого живота, твердых плеч, играя с красками на его волосах. Он медленно и глубоко дышал полной грудью, вздрагивая всякий раз, когда капли набирающего силу дождя попадали на его горячее тело.

Зачем?

Он не знал. Просто хотел наконец освободиться от одежды, как кошка гибко изогнувшись взобраться на подоконник и ощущать, как его кожу ласкает дождь.

***

Дождь гремел все с большей силой, размывая и так уже достаточно размякшие и расползшиеся дороги. Он как огромная стена, плотная и шумящая, как падающий сверху водопад оглушительно обрушивался на город. Жители давно спрятались в своих теплых и уютных домах, откуда из окон лился знакомый бледный свет ламп и свечей.

В такой ливень стоять под деревом, прислонившись спиной к его мокрому и холодному стволу и натянув капюшон плаща на голову, было бесполезно, Саске это понимал. Дождь упрямо и назойливо доставал его своими жадными лапами и здесь, под разлапистыми и мощными ветвями; Саске промок до нитки, но возвращаться в гостиницу он не хотел: нахождение рядом других людей было для него еще более раздражающе и невыносимо, чем ярое одиночество.

Мысли были постоянно заняты братом, это невероятно злило Саске, невероятно раздражала почти бредовая зацикленность на Итачи. Такие люди, как он, должны быть навсегда преданы забвению, вычеркнуты из памяти, если не мирным путем, то насильственным. Такое существо, подчиняющее своим совершенством себе навсегда, не должно больше существовать в мире, его смерть решит и закончит все, Саске готов был убить своего старшего брата хотя бы поэтому: не себе, так никому другому.