Нагрузка увеличилась. В больнице сутки через двое, в отделении каждый день и дома. Купить надо и принести, и приготовить. И рубашки у Влада должны быть идеальными. Профессор, не хухры-мухры. А он принимал все как должное. Даже не так, она была бесплатной служанкой и не мешала ему жить своей жизнью.

Почему она все время возвращается в мыслях к Владу? Что пытается понять? Он — ее прошлое. Но он ее единственное прошлое. И теперь больно за каждый прожитый день обмана.

Налила себе чай. Переела сладкого. Нехорошо теперь. Пошла лечь на диван. Подумала о том, что надо бы помыть полы. Нет, было не охота. Для себя одной все неохота. Взяла последний выпуск журнала “хирургия”, и погрузилась в чтение.

После третьей статьи мысли ушли к Владимиру. Как он там дома? Она не верила, что его жена будет ухаживать за ним. Не говоря о моральной составляющей. Хоть бы у него хватило сил… Как хочется, чтобы он встал на ноги и смог жить дальше…

Вот это мужчина, настоящий мужчина. И почему такие, как он, достаются исключительно таким, как его жена, вот таким никаким, которые не способны любить… Обидно. Она бы сумела помочь Владимиру вернуться к нормальной жизни, пусть другой качественно, но полноценной. Она могла бы…

Только жена у него не она, и такие, как он, сильные и гордые, на таких, как она, не женятся… Правда, ломаются сильные и гордые гораздо чаще, чем тряпки.

А Влад, он тряпка? Бабник он, неисправимый бабник. Вот и вся его сущность — бабник и лгун.

Снова вспоминала Владимира. Он ушел из больницы только сегодня, а ей уже его не хватало.

Вышла на кухню и закурила. Глянула на пачку сигарет, потом вспомнила, как они курили вместе в палате, и расплакалась.

Не бывать больше этому, и разговорам их больше не бывать, и голос она его уже никогда не услышит, и не рассмеется он ее шутке, и не сможет она сказать никому все прямо, так, как думает.

Господи, он ведь всего лишь пациент, чужой человек в принципе, почему же горько от всех этих никогда?!

Или от одиночества так горько?!

Что происходит с ней?!

Полы не мыты, а о душе говорить хочется… Перевернулся мир. В жизни она бы не оставила полы немытыми, а тут все равно. И сервизы так и не распакованные — тоже все равно.

Прошла в комнату сына, включила комп. Там игры его. Скоро уже приедет на каникулы и будет с ней. Вот тогда и домой бежится с работы и готовить хочется, и изобретать, и говорить. Как же мама не поймет, что Илья — ее сын, ее кровиночка. Почему же не отпускает его к матери родной? А то, что накормлен и ухожен бабушкой, — отговорки. Точно отговорки. Просто страшно им с дедом остаться одним, а Наде не страшно, потому что молодая еще.

Взяла сотовый и набрала номер сына. Он спал, но обрадовался.

— Мама, что?

— Я скучаю по тебе.

— Я тоже, ты затем в полночь звонишь, чтобы сказать мне это?

— Я звоню, чтобы ты знал. Всякое случается, а потом бывает сказать поздно.

— У тебя все в порядке, мама?

— Да, сынок. Все в порядке. Просто скучаю…

— Я приеду на каникулы и останусь совсем, за тобой присмотр нужен. Чтоб не скучала.

Она поцеловала трубку и отключилась. Решила, что заберет Илюшку однозначно.

Выключила комп. И взяла в руки планшет. Удалены были все файлы, буквально все. Остались только фотки — ее с Илюшей и Влада с Илюшей. И еще письмо.

Открыла. Слезы душили. «Я всегда буду помнить тебя, моя Надежда. Владимир».

========== Часть 8 ==========

Дом Владимира не встретил ни теплом, ни радостью. Ему приготовили для житья отдельную комнату, причем самую маленькую. Туда поставили тахту, которая раньше принадлежала дочери. Жена объяснила, что дочери купила новый диван-кровать. Не маленькая уже девочка. Потребности растут.

Раньше эта комната была его кабинетом, а теперь постоянным местом обитания. Причем именно обитания. Он смотрел на свои рисунки, краски, карандаши. Теперь это лишь воспоминания. Как и работа. Кому нужен безрукий архитектор, разве только изобретут компьютеры, которыми можно будет управлять силой мысли.

Но это все потом. Сейчас надо составить краткосрочную программу и приступить к ее выполнению. Так его учила Надя. А Надя знает, что и как надо делать, чтобы оставаться человеком. Задача номер один — встать на ноги. Сложно, да, но возможно.

Задача номер два — научиться владеть левой рукой не хуже, чем правой. Он правша, но ведь переучивают левшей, так значит можно. Нужно просто приложить усилия. Он сможет, обязательно сможет, она в него верила, настолько, что поверил и он сам в себя. Так хотелось рисовать, но увы. Он закурил.

Глянул на закрытую форточку и отсутствие пепельницы, понял, что погорячился. Затушил сигарету, решил дождаться возвращения дочери из школы.

Они привезли его домой всего час назад. Санитары, которых наняла Лена, внесли его в комнату и оставили на кровати. Лена поставила рядом с ним ведро справлять нужду и стакан с водой, сказала, что опаздывает на работу и ушла.

Видимо, разговор состоится вечером.

Он посмотрел на ведро. «Как это унизительно, особенно, когда понимаешь, что ты теперь обуза», — он опять и опять мысленно возвращался к их семейной жизни.

Когда-то, очень давно, он сходил с ума от любви к ней. Добивался ее расположения, страдал, следил за ней. А она была необыкновенно воздушной, хрупкой, чувственной, как ангел. И личико с тонкими чертами, и огромные голубые глаза, ей только крыльев не хватало.

Любила ли она его? Либо просто сдалась такому мощному натиску с его стороны? Он не понимал тогда, а потом просто об этом не думал. Факт оставался фактом, она вышла за него и через год родила дочь. Теперь у него было два ангела.

Ему казалось, он был счастлив, и жена никогда не предаст… Кто мог подумать, что так вдруг изменится их жизнь…

Разве они были готовы? Нет, они собирались жить и состариться вместе.

Но судьба внесла свои коррективы. И теперь он сидит один на кровати, рядом с ведром в виде нужника и стаканом воды…

Разве это жизнь? Зачем ему такая жизнь?

В душу опять закралось отчаяние. Реальность не вселяла оптимизма. Но где-то глубоко в подсознании слышались слова Нади. И он понимал, что если не будет жить, то сильно подведет ее, потому что видел, какой она выходит из операционной, сколько сил она оставляет там, и мало того, так еще в каждого пациента вкладывается частичка ее души. Вот та самая частичка ее души просила сейчас его собраться, не расслабляться и жить: потому как то плохо, что сейчас, — пройдет, а не пройдет, так отступит. И сначала случится просто чуть-чуть лучше, а потом больше, а потом он сможет думать о восстановлении профессиональных данных.

Он вспомнил Надю. Нет, не такую красивую, как его жена, и совсем не шикарную и не ухоженную. А простую, но настоящую.

«Я нарисую твой портрет, Надя!» — вслух произнес он. И сам поверил.

Дочь пришла из школы и долго плакала рядом с ним. А он ее утешал, как мог. Вот что такое родная душа, она не предаст…

Затем вернулась жена.

— Есть будешь? — не заходя в комнату спросила она.

— Нет, не хочется.

— Твое дело, — прозвучало обидно, очень.

— Лена, поговорить надо.

— Надо. Я подаю на развод. Хотела предложить тебе несколько вариантов. Я могу переправить тебя к твоим родителям, это лучший для тебя вариант. Квартиру, я надеюсь, ты подаришь Наташе. Или можно оформить дом инвалидов.

— А про яд в чай ты не думала? — он вспылил.

— Я не могу содержать тебя, здорового мужика, понимаешь! Я не зарабатываю столько, чтобы нанять сиделку. А пенсия по инвалидности — копейки, я узнавала. Как ты прикажешь мне жить и крутиться? Еще я горшки за тобой выносить должна!

— Я буду выносить. И ухаживать за папой буду я, — Наташа стояла за матерью.

— Да, ты, а кто? Ты его дочь, хочешь квартиру — ухаживай, — она развернулась и вышла из комнаты.

— Папа, если ты не будешь кушать, у тебя не будет сил. Я могу омлет сделать.

В голове стучало: «Интересно, она всегда была такой? Или стала? И почему такое отношение?».