— Больше не надо. Представляете, я должен радоваться тому, что светит солнце, и представить самое красивое место на земле — ромашковое поле и голубой небосвод. И я иду по полю. Господи, чему их только учат. Она мне предлагает идти, а у меня обе ноги в гипсе и нет правой руки. Ромашковое поле, блин.

— У Вас нет не только правой руки, но и селезенки, и ребра сломаны, и…

— Не надо ваших подробностей.

— Я пригласила косметолога, посмотрим, что можно сделать.

— Он пришьет мне руку?

— Нет, вы же понимаете…

Он снова перебил ее:

— Тогда зачем мне косметолог?

— Лицо.

— Не смешите.

— Я сказала, и он придет, — она повысила голос.

— Понял, я потерплю и его. Ответьте мне на один вопрос: почему у вас появились слезы в глазах при упоминании о ромашковом поле?

— Вспомнились не самые лучшие моменты.

— Значит, это вовсе не райское место?

— Райское, смотря с кем туда попадаешь.

— Есть идея.

— Какая?

— Представим, что мы там вместе — Вы и я.

— Зачем?

— Мне нужна психотерапия, чтобы научиться жить дальше. А ведь все благодаря Вам. Кто Вас просил меня спасать?! — он почти кричал.

— Вас доставили живым, и наш долг был сохранить эту жизнь. Понятно?! — она тоже повысила голос, а он, как ни странно, успокоился.

— Вот, теперь вы мне обязаны. Мы будем говорить с Вами. Нет, не с психотерапевтом, а с Вами.

— Хорошо, — она сама удивилась, насколько легко согласилась с таким предложением. Но его глаза не давали покоя. И то внимание, и еще непонятное, что исходило от него. Она согласилась. Ведь она врач и должна помочь ему встать на ноги.

— Я должна поговорить с Вашими родственниками.

— Зачем?

— Объяснить все.

— Мой сосед уже объяснил, что переосвидетельствование по инвалидности я буду проходить каждый год. Как будто рука за год сможет вырасти. Что жена скорей всего уйдет, а я сопьюсь.

— Оптимист.

— Реалист, правда, брюзга, и храпит жутко.

— Владимир Сергеевич, мне пора на планерку. Пусть ваша жена найдет меня, когда подойдет.

— Она не подойдет, приходит дочь. И уходит, еду приносит, жидкую, как вы просили.

— А жена?

— Работает, кто-то должен работать, теперь не я, — он опять посмотрел на нее с укором.

— Я дежурю завтра, пусть подойдет в любое время. Вот мы с Вами завтра и проведем вместе вечер.

— Как ваш муж смотрит на ваши дежурства?

— Никак, у меня нет мужа.

— А ромашковое поле — воспоминание из прошлого?

— Да. Я тогда занималась самообманом.

День выдался тяжелый, она видела Владимира только на обходе и когда делала перевязку. Слава Богу, обошлось без нагноений. Швы чистые, скоро снимать.

В обед позвонила маме, спросила, как сын, обещала приехать в выходные. Сына не застала, но ничего, перезвонит вечером.

Уходя с работы, заглянула в пятую палату. Там с Владимиром была девочка лет двенадцати, почти ровесница ее сына. Она наливала в чашку бульон.

Надя попрощалась с больными и ушла.

========== Часть 3 ==========

Галкин заболел — слег с гриппом. Пришлось дежурить вместо него. Надя расстроилась: она хотела к сыну, просто очень хотела, всю неделю ждала вожделенной субботы и вот теперь дежурит.

Вчера пыталась дозвониться Владу, может быть, он заберет Илью у ее мамы и привезет в город. Но у него оказались свои планы, в которые их общий сын не укладывался. Теперь еще неделю придется ждать.

Иногда ее посещала мысль забрать ребенка и… оставить наедине с самим собой. У мамы он присмотрен и накормлен, и уроки проконтролированы. А здесь с ней он будет предоставлен сам себе. Нет, это не выход. Это эгоизм, как говорит ее мама. Ради того, чтобы видеть сына раз в два дня, слишком много жертв. А она скучает, дико просто. И он скучает, они так ждали выходных… Но грипп сотрудника сломал все планы.

Поговорила с Илюшкой по телефону, дала ценные указания маме. Потом вскипятила чайник и только собралась почаевничать, как в двери ординаторской постучали.

Наконец-то пришла она, жена Громова.

— Вы просили меня зайти.

— Да, просила.

— Я работала всю неделю, не могла, вот сегодня пришла, и так удачно, Вы тут. У меня к Вам дело.

— Слушаю.

— Когда Вы собираетесь выписывать Володю?

— К концу следующей недели. Мы снимем швы, культя заживает без осложнений, по моей части тоже все идет как положено.

— Но он не ходит.

— Да. Гипс снимут через три недели. Костыль он держать не может, нечем, Вам придется нелегко. Пока нужно делать массаж, поддерживать в тонусе мышцы. Дом лечит, это привычная обстановка, родные люди рядом, уход.

— Вы не понимаете.

— Что?

— Я не готова. Я слабая женщина, я не могу ухаживать за ним. Его мыть надо.

— Пойдемте к нему, я покажу, как это делается. Я научу Вас.

— Нет.

Она была испугана и просто убита. Надя не понимала. Это была та самая женщина, которая рыдала у нее в кабинете и просила сделать все возможное, чтобы он жил. Сделали. Теперь ее очередь сделать все возможное, чтобы он встал.

— Вы не готовы ухаживать за мужем?

— Нет. Вы осуждаете меня, я вижу. Но я не могу, он крупный мужчина, а я слабая женщина. И потом, как мы теперь будем жить? Он не ходит, у него нет руки. Я даже прикоснуться к нему боюсь, а Вы говорите — ухаживать. У него лицо все изуродовано. Он был другим!

— Был. Но так случилось. Ваша задача поддержать его, Вы вообще представляете, насколько ему сейчас тяжело?

— А мне? Вы представляете, насколько тяжело мне? Он инвалид! И что я должна с этим делать?

— Привыкать и жить дальше. Вы любили его не за две руки и красивую внешность, наверно было что-то еще?

— Было. Но теперь… Я не знаю, я не могу. Он инвалид на всю жизнь. Как я могу тянуть все на себе?

— Я поговорю с нашим психологом, может быть, он поработает с Вами обоими.

— Вова не согласится. У него характер.

— Он уже согласился. Послушайте, вот говорите все о себе и о себе, но поймите, что вашему мужу в десятки раз хуже, чем вам. Вы его надежда, Вы его якорь в жизни. Через какое-то время можно будет говорить о протезировании. Есть биопротезы, да, это дорого, но ведь возможно. Владимир Сергеевич производит впечатление сильного человека, вместе вы справитесь.

— Вам самой не смешно? Что вы мне сказки рассказываете? Мой муж — инвалид, вы знаете, как жить с инвалидом? Это жизнь? Я жить хочу. Мне всего тридцать два года. И что, всю оставшуюся жизнь я буду ухаживать за ним?

— Нет, он адаптируется, он сможет сам себя обслуживать.

— И все? В слова сам себя обслуживать вы вкладываете полноценную жизнь?

— Я понимаю, вы напуганы.

— Нет, вы не понимаете. Я не думала, что так будет. Иногда мне кажется, что если бы он умер…

— Что вы несете такое?! Его умственные способности не пострадали. Он замечательный, сильный человек. Да как Вы можете?! Как?! — Надя еле сдержала себя, чтобы не наговорить лишнего. А женщина рыдала на диване и заламывала руки.

Надя поставила перед ней коробку с одноразовыми салфетками. Ей стало страшно. Очень - очень тревожно за своего пациента. Не заслужил он такого отношения. Но и осуждать эту женщину она не могла. Действительно, вся ее прошлая счастливая жизнь, которая теперь, оглядываясь назад, представляется именно счастливой, закончилась. И те неурядицы, которые раньше казались проблемами, тоже закончились. А впереди — очень сложный путь. И она не готова ступить на него. Она хочет жить. Не быть рабой больного человека, а просто хочет жить как раньше. Она еще достаточно молода и может выбирать: жить с ним или без его. А как же совесть? С совестью можно договориться и найти себе оправдание. Было бы желание. Можно все.

Мысли опять унеслись к Владу. Он же умел договариваться со своей совестью. Если она у него была, конечно. Сколько женщин он сменил после нее. Двух? Трех? Надя не считала. Ей хватило его одного предательства. Хотя почему она тогда считала, что поступать так с женщинами, которые были до нее, он мог. И она оправдывала его в своих мыслях, а после нее — уже не может. Везде двойные стандарты: как легко осуждать других и оправдывать себя.