— Ну так бы и сказали, а то пугаете прям.
— Да не пугаю, вы еще группу риска по СПИДу укажите.
Эта тетка посмотрела на нее и произнесла:
— Чего самой-то не рожать, ребеночек маленький. Но кесарево, так кесарево.
— Он сроку не соответствует? — переполошилась Вера.
— Первый, что ли?
— Да.
— Не волнуйся, все рожают.
Но Вера волновалась, ее все раздражало, все не нравилось: ни отношение, ни еда, ничего. Как будто она не лежала в этом роддоме на сохранении предыдущие три месяца. Как будто все тут подменили, и врачей поменяли.
Теперь после кесарева она только вспомнила об этом: как вынашивала, как все время практически лежала в стационаре. Семь месяцев из всего срока. Как отчаивалась и собиралась с силами. И вот несколько часов назад на свет появился сын.
Она еще не видела его, Саша пошел в детское, ему покажут ребенка. А ей его дадут позже, когда будет можно.
Остается только ждать. Снова ждать… А она так устала, устала от вечного ожидания и вечной неизвестности.
Но она справилась. Теперь у нее есть сын. У них есть сын. Потому что Саша был рядом все время. И он верил в успех так же, как и она. Что бы она без него делала? Как бы жила?
А еще сердилась на него периодически… Зря сердилась. Он ее человек!
Невольно вспомнила их знакомство. Осуждение окружающих… Мама просто из себя выходила, бабушка… Ой, лучше не вспоминать. А его мама. С каким презрением она смотрела на Веру, когда они встретились впервые…
Все давно позади. Теперь их трое. Он, она и их сын. Как его назвать? Почему-то только сейчас задумалась об этом.
Интересно, а Саша задумался, как назвать сына.
— О, ты совсем проснулась! — Саша вошел в палату реанимации. — Я тут был все время.
— Я знаю, нет, не видела, но знаю. Мне было спокойно, значит, ты был тут. Ты сына видел?
— Конечно. Страшный, как смертный грех. Но ничего, кости есть, а мясо нарастим.
— Почему страшный? — она испугалась.
— Худой, кожа сморщенная на косточках, и пальцы длинные, как у паука.
Он посмотрел на свои руки и расхохотался.
— Ничего, Верочка, он личиком на тебя похож, а значит, красивым будет, ты ж у меня красивая. Короче, еще один гинеколог родился.
Прошло несколько дней. Ребенок был с ней в палате, она сама ухаживала за ним. Все-все сама. Только сосал он плохо и худел…
— Скажите мне на милость, каким это образом доношенный ребенок пятый день теряет в весе?
Вера аж подскочила на кровати, услышав громовой голос собственного мужа, раздающийся откуда-то из коридора.
Она сама позвонила ему в отделение на дежурство ночью, с телефона постовой сестры. Сын все худел, он уже весил два сто. Потерял больше чем шестьсот грамм. А педиатры ни в одном глазу: «Кормите, мамочка, он поправится». Но она же все понимает — не поправится, есть ему нечего. А они в один голос: «По современной методике…». Вот и позвонила Саше со слезами в голосе. Сообщила, что все плохо, что шов болит и не заживает, ребенок худеет. И под конец разговора просто взвыла: «Забери меня домой!».
Он обещался быть утром, как только смену сдаст. И точно…
Она задремала совсем недавно около восьми, а так всю ночь пыталась кормить сына, а он не сосет, и не сцеживается ничего, и грудь твердая как камень. Что она только не делает, и лечь она не может, потому что потом встать тяжело. Шов болит все больше и больше.
Хотела посмотреть, что там на перевязке, не дали, типа не ее это дело. Ага, живот ее, шов ее, а посмотреть не ее. Только терпеть — ее дело.
Еще врачиха палатная ей высказала, типа нежная какая. Все терпят и молчат. Только почему-то при этом заявила, что о выписке и мечтать не приходится с таким швом и таким ребенком.
Проревела Вера до вечера, а потом втихаря за денежку позвонила на работу мужу.
И вот результат.
— Александр Александрович, не шумите, сейчас мы разберемся и все выясним. Можно же тихо решить все проблемы. Ну что же Вы так.
Буквально через несколько минут ее пригласили на перевязку, народу в перевязочной — не пройти…
Что там у нее со швом, она поняла по выражению глаз собственного мужа, хотя он не произнес ни слова.
Она вернулась в палату и снова попыталась сцеживать молоко. Только почему-то сразу появилась медсестра и напоила ребенка смесью из мензурки. Вера поставила его столбиком, а он так и уснул.
Вскоре пришел Саша. По его виду она понимала, насколько он взбешен.
— Я написал расписку и забираю тебя с ребенком под собственную ответственность. Все будет хорошо, Верочка. Ты мне веришь?
Она только кивнула. Потому что верила, ему точно верила, всегда.
Он взял на руки спящего сына, подмигнул ему и произнес так, как будто тот его слышал и понимал:
— Дома мы тебя откормим, правда, Даня.
Вот так у сына появилось имя, а с именем пришла и его новая жизнь. Да, он был искусственником. Да, он разбирался в молоке, которое ему давали, они сменили не одну корову, пока нашли то молоко, которое ему нравилось. Ездили в близлежащие села в поисках тех самых коров. Но ребенок пошел на поправку, а через несколько месяцев у родителей отваливались руки и спины носить его.
Вера с ума сходила по сыну, она готова была для него на все, а он, совсем еще крохотный, вил из матери веревки. Но отец с ним обращался совсем по-другому. Он всегда серьезно с ним говорил, просто очень серьезно, как со взрослым, и малыш очень внимательно его слушал.
====== Ревность ======
— Вера, тебя к телефону. Давай быстрей, а, — Саша стоял уже у выхода из квартиры, когда раздался звонок и мужской голос пригласил Веру.
Клиент, — подумал Саша, но беспокойство не покидало. Он не первый и не последний. Саша даже различал их голоса и знал, как кого зовут. Но этого слышал впервые.
Вера с малышом на руках взяла из его рук трубку. Услышав голос, она изменилась в лице.
Саша напрягся. Но делать было нечего. Он торопился на работу. Поцеловав жену и сына, закрыл за собой дверь. Обещал перезвонить с работы. Ему не понравилась ее реакция, но спрашивать глупо, оставаться в неведении — еще глупее. Потому что внутри завелся червь, и он точит, точит совершенно бессовестно его сознание, разжигает любопытство и вызывает беспокойство и раздражение. Он что только не передумал, пока дошел до работы: «Это может быть ее первый мужчина! Что ему надо? А если она уйдет? Ведь вполне возможно, он дорог ей, хотя звонок был ей неприятен. Любимому человеку с таким кислым лицом не радуются».
Вдруг он осознал, что жутко боится ее потерять, просто катастрофически. Потому, что любит… Нет, то, что он ее любит, он знал, но что настолько боится вмешательства в их мир, даже не догадывался. Он снова вернулся к вопросу, кто это может быть.
Он просто не мог работать.
Он задавал вопросы пациентке и не слышал ответы, переспрашивал. Но сосредоточиться никак не мог. Впереди ночь, и что будет ночью? Хорошо, что день выдался спокойный. Он просто не может оперировать в таком состоянии. И главное — причины практически нет.
Какая причина? Жене кто-то позвонил. Сколько мужчин ей звонило, но он никогда не реагировал, а тут… Почему же так тошно?
Историю он кое-как заполнил и женщину осмотрел, написал. Скорых пока не было. Взял сигарету и вышел на улицу.
Не отпускало…
Саша ответил на чье-то приветствие и услышал детский плач, такой знакомый и родной. Поднял глаза, перед ним стояла Вера с коляской, а сын надрывался.
— Саш, он обкакался по дороге, — как-то виновато произнесла жена.
А его отпустило. Только смех пробрал.
— Пойдем мыть.
В приемном вымыли мальчишку и поменяли памперс. Он умолк и уснул на руках у отца.
— Что ты пришла, Вера?
— Ты такой смурной ушел. Я беспокоилась.
— Звонил кто?
— Вадим.
— Тот?
— Да, Саша тот. Но это не имеет никакого значения.
Он внимательно смотрел в ее глаза, но там ничего не было, что могло поддержать его беспокойство.