— Ну хоть тут ума хватило.

— Я же не могу Ермека подставить.

Дома был скандал. Маму вызвали к директору, сорвав ее с уроков. Она была жутко зла. Она кричала на Веру, что та читает что попало. Что в ящике стола она вчера нашла томик Мопассана, а это не та литература, которую должна читать школьница, лучше бы Пушкина взяла.

Вера рассмеялась, причем так, что остановиться уже не могла. Она смеялась так заразительно, что к ней присоединились и мама, и бабушка. Когда они отсмеялись, мама спросила:

— Пушкин так смешон?

— Как идеал нравственности? Конечно!

Дальше речь пошла о том, что маме дали на одну ночь перепечатанного Булгакова «Мастер и Маргарита». Правда, третий экземпляр, но разобрать можно.

— Мам, ты же все равно не успеешь за ночь, а я успею, — пристала к ней Вера.

— Хорошо, уроки в первую очередь. Потом прочтешь, а мне расскажешь. Где ты научилась так быстро читать?

— У твоей Натальи в библиотеке книгу брала по скорочтению. Интересно, я научилась читать сверху вниз охватывая сразу строчку, а вот углом страницу не потянула.

Этот вечер и последующая ночь были заняты Булгаковым. Утром Вера вернула листы матери.

— Дочь, я надеюсь, ты в школе его цитировать не будешь? Знаешь, что тебя спасло, по поводу Сталина?

— Нет.

— Они все читали записки, но сказать об этом не смогли. Они бы сами признались в чтении запрещенной литературы.

Вера пожала плечами и пошла в школу.

Она не слышала, как мама с бабушкой обсуждали ее поведение, говорили, что она выходит из-под контроля, что перестает быть послушной, и с этим надо что-то делать. А еще у нее сумбур в голове потому, что читает бесконтрольно и неизвестно что. Что надо заняться дополнительно физикой и химией. В медицинский сумасшедший конкурс. А она хочет только на лечебный факультет. А еще говорили о подруге Оле. О том, что она встречается с сыном учителя физики, который работает с мамой, и это хорошо, потому что мальчик из хорошей, правильной семьи, а сама Оля — чудная девочка, и почему Вера не хочет брать с нее пример, совершенно не понятно.

Вечером того дня Вера решила поговорить с подругой. Но… той не было дома. Тоже самое повторилось и наследующий день, а потом и на следующий. А дальше тема исчезла, устарела и стала неактуальной.

А потом случилось событие, которое затмило все, что происходило. К Вере пришел отец. Вернее, он поджидал ее у школы.

— Вера, — окликнул он ее.

— Мы знакомы? — спросила она, прекрасно зная, кто перед ней. И пусть она видела его всего раза три за всю свою жизнь, но он был слишком значимой для нее фигурой. Он был человеком, которого она ненавидела.

— Верочка, дочка, я хочу наладить отношения. Я многое осознал.

— Не смешно! Отношения можно налаживать, если они были, а у нас с Вами, Юрий Степанович, отношений никогда не было. А потому налаживать нечего.

— Вера, ты жестока.

— Я жестока? К кому? Я должна испытывать к Вам какие-то чувства? На основании того, что Вы мой отец? Но мы не знакомы, я не знаю Вас, да и знать не хочу. Я должна быть благодарна за то, что Вы дали мне жизнь? Но Вы у меня не спрашивали, нужна ли она мне, а посему, это не моя проблема.

— Вера, я хочу мира. Я хочу познакомить тебя с твоим братом. Твоя мать была против нашего общения с тобой, я не виноват.

— Моя мать меня вырастила и воспитала. Она любит меня. А Вы? Если бы я была нужна Вам, то Вы нашли бы пути и возможности общения. Но Вы не нашли.

Она побежала в сторону дома. Было мерзко. Ее просто переполняла ненависть и раздражение, она бежала не разбирая дороги, пока не наткнулась на кого-то.

— Вера, что случилось?

Ее обнимал Алексей. Она не оттолкнула его. Ей так нужно было поговорить, а он был… Она не понимала, кем он был для нее, но рассказала о встрече с отцом, о том, как ненавидит его. О том, как ждала его всю свою жизнь. Верила, надеялась, что человек, давший жизнь, не может отказаться и бросить, что так неправильно. Так не должно быть. Рассказала, что врала всем, называя своего отца героем потому, что другого не хотела, а потому выдумала его. И самое страшное, что любила его выдуманного. А реального просто не знала. О том, что однажды он пришел к ним домой, она болела и не ходила в школу. И она вышла к нему, чтобы посмотреть просто и понять, кто он.

А он не обрадовался, не кинулся к ней, как она того ожидала. А спросил:

— Ты Вера? Я твой отец.

А потом долго врал, что ее любит, что обеспечит ее будущее, что отправит ее учиться в Москву. Но так и не обнял, и не поцеловал, и даже не попрощался за руку, а просто ушел, получив от мамы какие-то документы. Совсем ушел…

Тогда отец просто перестал существовать: и реальный, и вымышленный. Закралась в душу ненависть, потому что обманул. И она не простила. И не простит никогда.

Алексей слушал и молчал, он все еще обнимал ее, портфель валялся рядом. Он гладил ее волосы, смотрел ей в глаза и молчал. А она говорила и говорила. Плакала и плакала. А потом, как-то одномоментно, закончились и слова, и слезы. Она высвободилась из его объятий, сказала: «Спасибо, что Вы меня выслушали», — пошла домой. А он долго смотрел ей вслед и думал и о ней, и о себе, и о жизни, такой непредсказуемой и совсем неправильной. Трудно сказать, о чем он думал и к каким выводам пришел. Одно он понял точно. Он никогда не обидит эту девочку, ей очень нужен друг, и он постарается стать ей просто другом, чтобы можно было кому-то высказаться, и кто-то просто поймет и не осудит…

====== Сожаление ======

Мама держала в руках вскрытый конверт. Бабушка смотрела на ее изменившееся лицо с напряжением.

— Ира, что?

— Мама, он умер.

Она сползла на стул.

— Кто умер?

— Юра. Вот извещение о прекращении поступлений алиментов в связи со смертью отправителя.

Вера все слышала, только не очень поняла, почему мама так расстроилась. Ну умер и умер. Не велика потеря.

Но мама плакала и так искренне переживала. Потом пошла звонить куда-то. С кем-то говорила по телефону. Долго, очень долго, и все плакала. Затем рассказала бабушке, что у Юры оторвался тромб после операции и застрял в легочной артерии. Что она говорила с его последней женой, и та сказала, что его старшие дети подали на наследство, предпоследняя жена тоже, и ждут только ее. Потому что матери являются представителями своих несовершеннолетних детей.

Вера совсем растерялась. Получалось, что кроме нее у него были еще дети. Он говорил о сыне, а еще есть какие-то старшие. Ничего непонятно. А мама все рассказывала, что жалко, совсем молодой, всего пятьдесят два года, и такая нелепая смерть. Что мог бы жить и жить.

— Мама, о чем ты, — Вера вышла из себя, — кто он такой? Никто и звать его никак! Он не стоит твоих слез! Он чужой и ненужный, никчемный совсем!

А мать выпрямилась, с гордостью посмотрела в глаза дочери и сказала:

— Я любила его всю жизнь. Он был и есть единственный мужчина, которого я любила. Ты его дочь, и ты не смеешь судить ни его, ни меня.

Вере стало ее очень жаль, ведь переживала она искренне, и видно было, что переживала, и что любила его, тоже видно, вот только непонятно. Почему, если любила, то разошлась. Почему за всю жизнь слова доброго о нем не сказала. Почему получала от него деньги и не говорила дочери. Оставались одни «почему», но самым главным «почему» было то, что Вера считала своего отца недостойным человеком, а мать — почти идеалом женщины. Так как идеал мог всю жизнь любить недостойного человека?! Или она ошибается? Или все не так, а она просто не знает как.

Что оно все значит, где правда, и как ее понять.

Мама точно ничего не расскажет, и отец уже не расскажет, а ведь он приходил к ней. Получается, перед смертью. Зачем приходил?! Может, за прощением?! А она не простила! И даже сейчас, узнав о его смерти, все равно не простила. Правильно ли это?

И если нет, то как простить, если оно не прощается? И кто теперь грешен больше — он, потому что умер не прощенный собственной дочерью? Или она, не сумевшая понять и отпустить обиду?