Между делом она сообщала Вере о беременности семь-восемь недель, об угрозе прерывания, выраженной угрозе.

Вера ее опять спрашивала об онкологии, та снова про бытовой путь передачи сифилиса, и об угрозе, и желательно стационарном лечении.

Потом она написала заключение, выдала снимок и отправила Веру становиться на учет.

А та никак не могла поверить своему счастью, читала и перечитывала заключение, и смотрела на то затемнение на снимке. Потом снова перечитывала заключение. Потом осознала, что угроза прерывания выраженная, и разрыдалась. Так и пришла домой вся в слезах.

Набрала номер отделения мужа. Попросила к телефону и услышала его раздраженный голос:

— Да, Вераш, я чуть задержусь, у нас тут проблемы.

— Хорошо, только не очень задерживайся, у меня тоже проблемы.

— Ты плачешь? Что случилось?

— Угроза прерывания.

— Срок?

— Семь-восемь.

— Вызывай скорую и езжай сюда, я встречу тебя в приемном. Вещи — только необходимые, я потом принесу остальные.

Действительно, встречал он скорую прямо на улице. Оформили историю без осмотра. Саша близко никому подойти к жене не дал, да еще заявил, что смотреть на кресле при угрозе — только выкидыш провоцировать, результата УЗИ вполне достаточно. Побежал к заведующему, просил отдельную палату. Но в отделении была только одна палата на одного человека. И то она предназначалась для женщин, больных инфекционными заболеваниями. Так что получил он, естественно, отказ, и положил Веру в общую палату, да еще в свою.

Положил, вернее распорядился приготовить место, и отбыл на операцию. А ее сразу же начали капать. Капали долго, часа четыре. И никто ничего не объясняет, про вопросы о Саше, а спрашивает она его по имени-отчеству, да о Лене, тоже по имени-отчеству, естественно, сообщают только, что оба в операционной, когда вернутся — никто не знает.

Так и ночь наступила, пришла медсестра, укол сделала, и Вера уснула. Быстро так.

Проснулась — на улице светло. Санитарка палату моет. Шваброй туда-сюда машет. Огляделась, а в палате шесть человек. Как она вчера ничего не видела, непонятно. Встала в туалет да умыться. Пока ходила, ее уже сестра ждет с капельницей.

— Морозова, куда черти носят? Придет доктор, ругаться будет. Он у нас, знаешь, строгий какой. Порядок должен быть во всем. А ты с угрозой по отделению шастишь. Ложись давай.

Вера легла. Оставалось только смотреть на падающие капли в системе.

— Права сестричка, — услышала она женский голос. — Сан Саныч у нас строгий, но добрый, ты же на сохранение, не на прерывание, он таких любит, любит, чтоб рожали, вот будешь слушаться — родишь. Я у него дочку сохраняла, уже два года толстухе моей, сейчас с сыном пришла, обещал выносить. Золотой доктор. А у тебя какой?

— Первый.

— Сан Саныч все может, главное что? Без самодеятельности.

Вере стало легко. Она поверила. Самое смешное, что поверила не мужу, а вот этой женщине-оптимистке, так безоговорочно доверившейся врачу. А ведь она права, — думала Вера, — успех в вере и доверии. А потому и угроза у нее от сомнений и неверия. Зная психологию пациента, можно его лечить. Вот и свою психологию она только что поняла, а значит, теперь она сильная, теперь у нее есть оружие против своих сомнений, то есть против самой себя.

Принесли кашу. Все взяли, она отказалась. Не любит она кашу, никогда не ела. Кофейку бы или чай покрепче. Но лучше кофейку. Без кофе жизнь не жизнь. Без кофе ни проснуться, ни двигаться. Но кофе не было.

Систему сняли к девяти.

А потом на обход пришел врач.

— Доброе утро, девочки, как спалось?

Он подмигнул Вере и начал обход. Это было так здорово и так ново, она никогда даже не подозревала, что наблюдать за работой мужа настолько интересно. К ней он подошел последней и сел на край кровати.

— Как ты? Спала? Ела?

— Спала, вроде ничего не болит, капают. Нет, не ела. Кофе бы.

— Забудь. До родов забудь и о крепком чае, как ты любишь, тоже. Придется перестраиваться. Вера, я успел только собаку выгулять и накормить, готовить было некогда, придется есть кашу и тебе, и мне. Или могу маму попросить.

— Не надо маму. Лучше бы ей и не знать пока.

— Согласен. Тогда ешь, что дают. Перед нами стоит сверхзадача — стать родителями. Отпуск я возьму после родов, но никак не сейчас. Значит, без капризов. Хорошо?

Конечно, хорошо, а куда деваться. Она лежала месяц, потом выписалась домой, колоть ее он мог уже дома, но дома пробыла опять совсем недолго, недели две, и опять легла на сохранение. Хорошо еще — до двадцати недель лежала у Саши.

Он имел огромный авторитет. На него в отделении все молились. Оперировал он лучше всех и больше всех.

Вот так на лекарствах, гормонах и терпении она дождалась первого шевеления ребенка.

Это было счастье — чувствовать его, осознавать, что она не одна, что он, маленький, находится в ней, и что он живой… Каждый толчок был тому подтверждением, а потому приносил невероятную радость.

Только радоваться было рано: появились отеки на ногах и белок в моче.

Саша заставил лаборантов делать анализы при нем, ошибки не было.

И снова стационар, только уже в роддоме в отделении патологии беременности. Она почти ничего не ела кроме яблок и кефира, а вес прибавлялся. Почки выходили из-под контроля, но они тянули, потому что с каждым днем ребенок становился больше и сильнее. Саша приходил через день, он работал, дежурил в обычном режиме, то есть много, деньги-то нужны на все. А после родов их сколько понадобится…

Вера закрывала очередной больничный и брала дни за свой счет до следующего стационара. Клиентуры, естественно, не было, не до клиентов.

Олег навещал ее изредка, приносил сладости. По его личному мнению, сладкое улучшает работу мозга, а не способствует прибавлению лишнего веса. Он был все таким же оптимистом и весельчаком. После его визитов хотелось жить, и жизнь казалась прекрасной.

Но хорошее настроение на следующий же день исчезало, потому что ноги выглядели, как подушки.

Но каждый прожитый день приближал к заветной цели.

====== Сын ======

Веру отпустили на неделю домой. Просто отдохнуть перед плановым кесаревым. Привести в порядок расшатанные нервы от постоянного нахождения в стационаре.

Это был кайф. Она с таким удовольствием для начала нажарила картошки и съела столько, сколько хотела. Наелась и устала. Пустяковая нагрузка показалась невероятно большой.

«Как же я с ребенком буду?» — мысль пришла и не порадовала, но зато появилась следующая: — «Главное, чтобы с малышом все было хорошо. Справлюсь».

Приготовила ужин. Саша весь вечер улыбался и казался невероятно счастливым, а у нее на коленях лежала собачья морда.

Как все-таки хорошо дома. И уходить совсем не хочется, хорошо, что ненадолго. Вернется она домой скоро совсем и не одна, а с сыном.

Дома она пробыла всего пару дней, ноги отекли так, что булькали внутри. Саша позвонил главврачу и повез Веру в роддом.

— Саш, кто кесарить будет?

— Завкафедрой усовершенствования врачей.

— Может, кто попроще, кто делает это каждый день.

— Вера, он хороший врач и был хорошим хирургом.

— Только вопрос — когда?

— Что за настроение? Прекращай, соберись и с улыбкой навстречу мечте.

— Ты со мной останешься?

— Ты с ума сошла?!

Она чуть не заплакала.

— На кесарево приду, в реанимацию тоже. Успокойся, Вера, это уже капризы. Давай с юмором и вперед.

В смотровую его не пустили. Медсестра заполняла историю. Фамилию, имя, отчество, место работы и т.д. Вера говорила аббревиатуры, старалась не расшифровывать.

— Болезнь Боткина? — продолжала спрашивать сестра.

— Отрицаю.

— Гепатиты вирусные?

— Привита.

— Вензаболевания?

— Тесный длительный контакт.

— Вы издеваетесь?

— Правду говорю.

Из-за ширмы вышла здоровая тетка, которая заливалась смехом.

— Гуля, место работы прочти, это же доктор-венеролог перед тобой.