— Представляешь, он девушку ищет, просил помочь.

— А ты?

— Я спросила, какой диагноз предпочитает. Я из своих женщин выберу.

— Так и спросила?

— Так, а что мне надо было? Все-таки не зря моя мама его с лестницы спустила. Каждый день ее благодарю за это.

— И я тоже. Меня она же не спустила.

— От тебя порядочностью пахло.

— Врешь, Вера. От меня пахло сексом. Но она не спустила. И смолчала, я бы не смолчал, была бы ты моя дочь. А она смолчала и приняла меня, как родного. Может, и не совсем как родного, но приняла, и меня, и твой выбор.

— Она не ошиблась.

— Я знаю, что не ошиблась, — произнес он с нотками гордости в голосе. — Просто не пойму я вас, женщин. Всю свою сознательную жизнь с вами, женщинами, работаю, а все не пойму. Еще и женским доктором называюсь, а логику вашу никак не осилю. Так это логику, а интуицию и отсутствие логики с выводами — так вообще!

— Ты так волновался?

— Вот. Об этом я и говорю, Верочка. Я слова не сказал, просто на работу ушел, и все. А ты почувствовала и пришла. Почему пришла?

— Ведь ты ж так на меня глянул, что не могла я не прийти. Люблю я тебя, муж.

— Так и я тебя… Только как по темнякам домой пойдешь?

— Так и пойду, я же не одна, с мужчиной, однако.

— Это с каким?

— Да с сыном, Саша. Он же мужчина у нас.

Он снова взял сигарету, проводил их до угла улиц и долго смотрел вслед… Сигарету так и не поджег, Вера не любит, когда он курит…

А она вернулась домой, разогрела бутылочку, покормила сына и снова поблагодарила мысленно мать, что уберегла ее тогда от Вадима.

====== Быть или не быть ======

— Вера, надо поговорить, серьезно.

Саша ел, а она кормила ребенка.

— Говори.

— Это важно, надо принять очень важное для нас решение, для меня важное решение.

— Сашенька, что случилось?

— Мне предлагают работу. Там есть перспективы, там можно защититься, там будут деньги.

— А ночные дежурства?

— Редко. И спокойные. Я смогу быть с вами, смогу сам воспитывать сына, смогу любить тебя сколько захочу, мне на все хватит времени.

— Времени не хватит на все. Тебе предлагают работу, а не вечный оплачиваемый отпуск. И защититься — значит пахать и днем и ночью. Мне можешь не рассказывать. Что за работа?

— В центре репродуктологии. Вера, это деньги, большие деньги. Мы сможем ездить отдыхать, выбрать лучший платный сад для Даньки, ты вернешься к работе и продолжишь свою науку. Согласись, что все складывается?

— Саша, надо подумать.

— О чем думать?

— О том, что ты говоришь. Вроде хорошие такие слова, только мне в душе кажется, что ты сам себя уговариваешь, и как будто жертвуешь собой ради семьи. Чтобы Даньку в лучший садик, мне науку продолжить, а у тебя пустота в глазах. Ты хирург, а там что? Подсадки, терапия… Может, оно интересно, даже без может, интересно, конечно, но вот не совсем твое.

— Я терпеть не могу делать аборты, там их не будет.

— Куда денутся? Не все вынашивают, не все эмбрионы развиваются, как надо. Да дело не в этом, дело в тебе. Ты работаешь там, где тебе комфортно — на передовой, а репродуктология — глубокий тыл.

— Вера, это деньги и перспектива. Я решил.

— Ну, если решил…

— Ты против?

— Я против лучшего сада для сына? Издеваешься? Нет, Саша, я не против. Только я считаю, что это жертва, а жертвы мне не нравятся, особенно процесс жертвоприношения.

— Ты почему не ешь?

— Сын спит.

— Так положи в манеж, пусть там спит. Опять голодовку устраиваешь?

— У меня лишний вес.

— У тебя всегда был лишний вес, и что? Я не люблю, когда кости в меня впиваются.

— До костей мне надо скинуть килограмм двадцать.

— Совсем с ума сошла. Вера, у тебя такая конституция. Ешь давай.

Она знала, что спорить совершенно бесполезно, и положила себе в тарелку жаркое. Ела и внимательно смотрела за его выражением лица. А он думал, и его неудовольствие своими мыслями проявлялось в его глазах. Но он больше не произнес ни слова, а ему тоже дала ему время все взвесить и подумать.

Вера была против репродуктологии. И вовсе не потому, что она ей не нравилась. Нравилась, и была бы возможность, сама бы туда побежала. Так ее привлекала эта область медицины. Но Саше — нет, это не его. Вот ночные дежурства, экстренная гинекология — это его. Там адреналин, там самоутверждение, там спасение жизней, там соперничество с самим создателем за жизни и за души. Вот эта стихия его. А спокойствие — не его. Еще, не дай Бог, пить начнет.

Так они ни о чем и не разговаривали. Каждый переваривал информацию по отдельности. Нет, не для того, чтобы остаться при своем мнении, а чтобы завтра доказать свою правоту и принять совместное решение, потому что это решение будет влиять на их жизни.

Утром он ушел, а она заболела. Температура поднялась, знобит, горло болит. И Данька канючит, с рук не слезает. Напилась микстур и таблеток. Ребенка с собой в постель положила. А Саши нет и нет. Уже давно рабочий день закончился, а его все нет.

Наконец услышала звук поворачивающегося ключа. Но встать сил не было.

— Вераш, что случилось?

— Заболела, простыла.

— Данька?

— Все норм. Но он со мной. Что ты так поздно?

— У сотрудницы из терапии сын умер. Надо было соболезнование выразить. Женщина такая хорошая, а сын прям красавец на фото.

— Отчего? Молодой?

— Тридцать лет всего. Упал с двенадцатого этажа с балкона, а может, столкнули.

— Асан? — она села на кровати.

— Да. Господи, ты знала его?

— Мы дружили в институте. В одной группе учились. А Танька? Жива?

— Ты про его жену? Ты и ее знаешь? У нас она в токсикологии с передозом. Девочку сестра его забрала, говорит, давно уже. В музыкальную школу она ее водит. Верочка, вот я дурак.

Она рыдала, забыв про температуру, представить, что Асана больше нет, было просто невыносимо.

— Когда похороны? — спросила всхлипывая она.

— Завтра. Но я работаю, не пойду, все равно в закрытом гробу. Ты не пойдешь. Я итак, идиот, не понял. Там сокурсники были. Ерлан еще сказал: «Верке не говорите, она только родила». А я даже не сопоставил с тобой. Прости, родная.

— Да ты-то причем!

— Саша, страшно-то как… Он мне всегда все рассказывал, мы с ним всеми проблемами делились, а потом пути разошлись… Я осудила его, даже не его, а Таньку, и забыла за всеми своими проблемами и радостями, за своей жизнью, забыла я про друга и не видела, и не звонила, и не говорила, а теперь уже и не увижу, и не поговорю. Плохим я другом оказалась…

Он обнял ее и качал, как ребенка. Что мог сказать? Ничего. Не была она виновата в судьбе Асана, а в его смерти так и подавно. Но боль и чувство вины были неподдельными, и ничего с этим нельзя было поделать. Он был ее другом и даже мертвым оставался им. Она ничего не могла изменить, никто не мог…

Сыном он занимался сам, Вера лежала и плакала в подушку, а потом уснула. А он все думал, как ей сказать, что решил не уходить из скорой. Как объяснить, что любит свои дежурства и любит экстренную помощь. Что не сможет спокойно работать в тихом месте. Не сможет, и все, и никакая диссертация ему не нужна. Он практик, просто практик.

Думал о том, как все не вовремя и как ей это объяснить. Ведь видеть ее будет так же редко и ночевать с ней тоже редко. И зарплата меньше, намного меньше.

Так и не придумал, как же ей это все сказать, чтобы не казалось, что работу любит больше, чем ее.

Лег спать. Проснулся среди ночи, и снова думы.

— Саш, ты спишь? — раздался голос жены.

— Нет.

— Прости, что я так отреагировала.

— Да я понимаю. Мне говорить тебе не надо было. Он друг твой, и ребята вспоминали, что вы дружили. Я не понял, что они о тебе говорят, не понял, и все.

— Уже ничего не вернешь. Саш, не делай глупости, не уходи из скорой. Я подумала, взвесила. Переживем мы без тех денег. Я на работу пойду, заработаю. Скорая — это твое.Ты не сможешь жить иначе, а жертвы не нужны. Ты сам потом будешь нервничать, дергаться и все проклинать. Не надо себя ломать. Собой надо оставаться всегда.