Когда он спустился, он был явно удивлен результатом моего творчества. И он улыбнулся, устраиваясь возле меня.

— Полагаю, сегодня мы с тобой тут и заночуем? — рассмеялся он.

Я просто улыбнулась ему, прежде чем спросить.

— Кто звонил?

— Доктор Аврелий. Я часто с ним разговаривал в последнее время, — Пит опустил глаза на одеяло, выбирая из него торчащую пушинку. — я все не мог тебя из этого вытащить, и стал уже впадать в отчаяние…

От выражения его лица у меня чуть не разорвалось сердце, и я потянулась к нему.

— Эй, я и сама не могла себя из этого вытащить. Правда, я дошла до точки, когда даже уже и не хотела этого делать.

Он пристально смотрел на меня, и выражение его ярких голубых глаз на миг отняло у меня способность мыслить.

— Я никогда в жизни не ощущал еще себя таким беспомощным. Я знал, что у тебя случаются перепады настроения, и я обычно в силах с ними сладить, но это было нечто совсем другое. Ты вообще мне не отвечала, — Пит бессознательно крутил краешек одеяла в руке, как будто хотел навсегда оставить на нем складки. — Было похоже, что что-то жизненно важное в тебе исчезло, а все что осталось — это пустая оболочка, которая только на вид была тобой, — Он глубоко, прерывисто вздохнул, — Я знал, что ты где-то там, но что бы не делал — не мог до тебя достучаться, мог только смотреть как ты таешь на глазах.

Меня переполняло раскаяние за то, что я стала виной его ужасных переживаний в последнее время.

— Я уходила, по крайней мере, ненадолго. Все было для меня как-то слишком. Я несколько дней ещё держалась, потом вдруг не смогла, — прошептала я. Пит устроилась на подушках и водрузил меня сверху, нежно прижав к себе.

— Почему ты мне ничего не сказала? Я бы что-то постарался предпринять, — сказала он.

И отчего я ничего ему не говорила?

— Это просто подкралось ко мне, и все.

Он, кажется, намотал это себе на ус.

— Доктор Аврелий говорил о таблетках, которые ты пила, что они тебе помогали. Ты согласна снова их принимать?

Я вздрогнула, припомнив, какое действие эти пилюли оказывали на меня, когда я была в Тринадцатом.

— Тьфу, я их ненавижу. Они сглаживают внутри всё и вся. И вместо того, чтобы чувствовать себя лучше, от них я вообще перестаю что-то чувствовать.

— Доктор Аврелий хочет поговорить с тобой, когда ты будешь готова, — он заворочался, положил руку мне на бедро и повел пальцами вдоль моей ноги. – ну, позже, — предложил он, глядя на меня оценивающе, но с изрядной долей жадности. — или вообще завтра, — он наблюдал за тем как и дрожу, когда его пальцы достигли вершины моих бедер.

— Верно. Не сейчас, — я еще сильнее задрожала от его нежных, как пух, прикосновений. Его глаза затуманились, губы приоткрылись, и он опрокинул меня на спину и страстно поцеловал.

И тут в голове у меня уже не осталось ни одной связной мысли. Эффи, Доктор Аврелий, Хеймитч, даже моя дорогая Прим испарились оттуда, когда я целиком отдалась ему. Позже у меня еще будет время поразмыслить обо всем, о чем стоит подумать. Но сейчас я вся была во власти этого мига, его рук на моем теле, его губ, которые добирались всюду, и, в конце концов, его самого, когда он овладел мной, и я знала что этого было для меня достаточно, чтобы оставаться здесь. Более чем достаточно.

***

На следующий день Пит упрямо остался дома со мной. Все мои попытки убедить его, что я уже более-менее в порядке, что меня можно оставить одну, раз уж он так явно беспокоится о пекарне, ни к чему не привели — он даже слушать меня не стал. Эффи взялась порулить пекарней еще денек, настаивая, чтобы мы пока передохнули. Она нашла себе отличного помощника в лице Астера, на котором теперь лежали все обязанности, связанные с выпечкой, и он быстро всему учился.

— Эффи явно весьма довольна собой, даже чересчур, — выдал Пит, когда мы мыли тарелки после завтрака. — Нам еще крупно повезет, если, вернувшись, мы там не обнаружим вывеску «Семейная пекарня Бряк».

Я прыснула в ответ на его слова и взглянула в окно. Нынче было холодно, но небеса сияли лазурью, а утренний иней на ветках и на траве сиял как драгоценные кристаллы. В большой бочке в саду, куда весной мы запасали воду для полива, небесная синева не просто отражалась, но становилась нежной, как глаза моей сестры. От этой мысли мне пришлось отвести глаза прочь от круглого окошка воды и болезненно сглотнуть. И тогда я скосила глаза в сторону мерзлого леса.

— Думаю, я пойду на охоту, — вдруг сказал я.

— А что, еще есть на кого охотиться? — спросил он, покосившись на меня.

— Кролики. Кое-какие птицы. Олени. Ты даже удивишься, — сказала я. — А мне нужно развеяться на свежем воздухе.

— Можно мне пойти с тобой? — судя по всему, ему было тревожно.

Я лишь игриво ткнула его под ребра локтем.

— Да ты мне там всю дичь распугаешь, — он кивнул: да, мол, понимаю, побудь одна и разберись с собой. — Поверь, со мной все будет хорошо. Я встала на цыпочки, чтобы его поцеловать, но чмоканьем в щечку дело не ограничилось. Он подхватил меня за талию, и поцеловал со всей мочи. На меня вдруг накатило головокружительное желание никуда не ходить и зависнуть на весь день с ним в постели. И устоять было очень даже нелегко, ведь его губы так соблазнительно припухли после всего, что мы творили накануне ночью. Но я стряхнула с себя распутный порыв и осторожно высвободилась из кольца его рук.

— Я недолго, обещаю, — прошептала я, вдыхая его аромат.

И потом скорее ощутила, чем увидела, как он кивнул.

— Спущусь тогда в пекарню посмотрю как там дела. Обедать будем вместе? — спросил он, притягивая меня к себе, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Хмм, хмм, — выдавила я, все еще в плену его дурманящего поцелуя.

Он наклонился прямо к моему уху и буркнул:

— Иди, пока я не передумал.

И я, подхватив лук и стрелы, действительно ушла.

***

Стоило мне ступить за порог, как внутри у меня все заметно переменилось. В лесной тишине беспорядочно скачущие мысли, какофония чувств и внутреннее напряжение разом улеглись, померкли, уступили место долгожданному умиротворению. Я перешла на бег, едва миновав ворота Деревни Победителей, вновь проверяя возможности своего затекшего, отвыкшего от движения тела, так же как делала впервые выйдя из дому по возвращении Пита в Двенадцатый. Но теперь я была уже не так слаба, как тогда. Тонкая морозная патина на поверхности земли, еще не растаявшая на утреннем солнце, похрустывала под подошвами сапог.

И вдруг я сбавила шаг и оглянулась по сторонам. И невольно подумала о том, каким был Двенадцатый до моих первых Игр, и как все перевернулось с ног на голову. Лишь лес был все еще прежним. Его не смогли изменить ни бомбежка, ни смерть. Он выстоял. И меня грела мысль, что я тоже была некогда неотъемлемой частью этого леса. Разве не придавало это и мне некой устойчивости? Буйные потоки, что тащили нас, словно щепки, по реке жизни, вынуждены были здесь наконец угомониться, столкнувшись с явлениями непреходящими. Все наши маленькие людские трагедии блекли на фоне времен года, которые все так же менялись, солнца, которое все так же катилось по небу, и гор, которые продолжали стоять в своей непоколебимости.

Ощутив присутствие в чаще справа чего-то живого, я стала двигаться еще тише, словно привидение. Вытащила стрелу и зарядила ею лук, подумав вдруг, что тишина леса взрывается от звуков моего тяжелого дыхания. И тут она показалась из-за деревьев, и я остолбенела от великолепия ее зимнего наряда: красоты плюшевого белого хвоста, стройной, почти женственной фигуры, когда она поводила носом, принюхиваясь. Мне повезло, что я была от нее на наветренной стороне, и мой запах уносило от нее прочь. Посылая стрелу в полет, я мысленно поблагодарила ее за эту красоту и за мясо, которое она мне даст. Миг - и мертвая лань уже лежала за земле, а я, подбежав к ней, касалась ее меха.

Вынув нож, я тут же освежевала тушу, выбросив требуху подальше, чтобы запах не привлек сюда хищников. Закончив с грязной работой, я взвалила тушу к себе на плечи и направилась к дому, чтобы уже там отмыть и разделать её как следует.