— Здорово, потому что я буду ждать своего хлеба.
Что-то возле меня вдруг резко замерло, и, уверена, если бы я смогла взглянуть направо, увидела бы там Сальную Сэй, которая вылупилась на нас, на меня, с немым вопросом или же в шоке от моей неудачной попытки пошутить.
Наверное, не каждый день ей доводилось видеть человека, восставшего из мертвых.
========== Глава 3: Рассвет ==========
После того разговора на кухне Пит стал приходить каждое утро со свежим хлебом в руках. Он оставался на завтрак, перебрасывался остротами с Сальной Сэй и порой втягивал в застольную беседу и меня. Впрочем, я редко говорила что-либо значимое, разве что выдавливала самый короткий ответ или просто кивала или отрицательно мотала головой. Я выскальзывала из дома, чтобы поохотиться, и осваивалась с вновь утвердившимися привычками по вечерам принимать душ, а по утрам — завтракать чаще всего в нашей небольшой компании. Дни шли, и я постепенно стала выжидательно поглядывать в сторону лужайки не только поутру, перед завтраком, каждый звук или движение заставляли меня внутренне напрячься. Но когда за этими звуками ничего не следовало, я испытывала смутное разочарование, которое с каждым днем все нарастало.
Я исподтишка наблюдала за домом Пита, отмечала, чем он занят, сидя у того окна, которое глядело на дорогу: его дом виднелся на дальней стороне изрядно заросшей лужайки. Наши дома стояли в некотором отдалении друг от друга, их разделяли еще два дома и изгиб дороги, так что мне был виден лишь один его фасад и большой задний двор — такие были у всех домов в нашей Деревне Победителей. Слева же от моего дома находилось обиталище Хеймитча. И его лужайка была обильно унавожена гусиным пометом, потому что эти пернатые постоянно сбегали из загончика, который Хеймитч для них соорудил. Всего два месяца прошло, как он их завел, а все вокруг уже изгажено.
Там, где дорога начинала спускаться в город, стояли еще три роскошных дома, которые обрамляла еще одна здоровенная лужайка, которая простиралась до самого арочного пролета и невысокой каменной ограды, обозначившей южные границы Деревни Победителей. Некогда подключенный к электричеству забор Дистрикта был дальше по дороге, тоже слева. Там же располагался и другой выход из Деревни, которым предпочитала пользоваться я, — он был достаточно далеко от центра, чтобы я могла ускользнуть в лес, не рискуя ни с кем повстречаться.
Из моего окна мне были видны огни на кухне Пита, пробивающиеся сквозь предрассветную дымку — конечно же, он поднялся, чтобы с утра пораньше печь. Я задавалась вопросом, мучают ли кошмары и его, ведь огни на первом этаже там тоже горели почти всю ночь. Наблюдала я и за тем, как он выходит из дому, закончив работу на кухне, и принимается копать и обрабатывать землю там, где, как я думала, у него был сад. Его хромота не была заметна на таком расстоянии, но я замечала, как нелегко ему порой справляться со своим протезом, когда он пытается опуститься на колени на траву. Однажды, пока он так работал, легкий весенний ветерок заигрался с его светлыми кудрями и разметал их во все стороны. В этот момент он в глубокой задумчивости повернул голову к моему дому. Хотя я и была уверена, что он не может меня видеть, но все-таки постаралась как следует скрыться за занавеской. Он же замер так на несколько долгих мгновений, прежде чем вернуться к тому, что делал.
Хеймитч в эти первые недели после возвращения Пита тоже меня навещал. Входя без стука, он направлялся прямиком в гостиную, видимо ожидая, что я буду на своем прежнем извечном месте. Сидя на подоконнике, я наблюдала, как он напрягается, обнаружив, что мягкий бугристый диван пустует. Заметив, что он сбит с панталыку, я позволяла себе даже слегка улыбнуться. Он же принимался шарить глазами по комнате, пока не замечал меня, выглядывающую из-за тонких белых занавесок. Я замечала, как он ухмыляется и облегченно выдыхает, хоть сам Хеймитч в этом в жизни бы не признался.
— Все-таки решила подняться, солнышко? — сказал он, приближаясь. — Да и поход в ванную тебя здорово освежил. Надо бы тебе бывать там почаще.
Все вышесказанное совершенно не вязалось с его давно нечесаными патлами, мятой одеждой и… этим запахом. И я больше не была в прострации, чтобы все это впредь игнорировать.
— Да кто бы говорил. Сам воняешь, как гусиное дерьмо.
Хеймитч явно был обескуражен и зашелся недоверчивым смехом, от которого я так и подпрыгнула на месте.
— Рад, что ты к нам вернулась, солнышко. Характер у тебя по-прежнему паршивый, — он продолжал ворчать, делая глоток чего-то горячительного из металлической фляжки, которую всегда носил с собой. Взглянув в окно туда же, куда смотрела я, он углядел там Пита, сажающего что-то в землю. Стоя на коленях, тот копался руками в садовых перчатках в рыхлой почве. Мне показалось, что я даже здесь, на своем подоконнике, ощущаю запах перегноя и дождевых червей, и я невольно вдохнула эту прель и влажность полной грудью. Хеймитч смерил меня глазами и явно заколебался, прежде чем сказать мне что-нибудь еще. Мое же терпение в этот момент окончательно лопнуло.
— Сэй, Пит, а теперь еще и ты? Что вы вечно все прокручиваете в уме про себя? Я не собираюсь сломаться от любого вашего слова, — в конце предложения мой голос сорвался, потому что, кто же его знает, что меня на самом деле может подкосить, и правда ли я была от этого так уж далека.
Хеймитч взял мою руку в свою в совершенно не свойственной ему нежной манере.
— Но ты была сломлена, а мне больше нравятся твоя кривая ухмылка и дурной нрав, — он кивнул на диван, взмахнув рукой, и оба мы на миг замолчали, прежде чем он продолжил. — Вместо того, чтобы шпионить тут, просто пойди и поговори с ним.
Я на это ничего не ответила. И так уже было сказано достаточно, и мне бы пришлось слишком долго объяснять, что для того, чтобы заговорить с Питом, мне понадобилось бы невероятное, нереальное для меня пока количество энергии. Что разговор с ним с глазу на глаз мог бы привести к обсуждению таких тем, которые снова столкнули бы меня в небытие. Может, они и правильно делали, что тщательно подбирали слова, когда я бывала рядом.
— Знаешь, он так же ужасно хочет пойти к тебе, как ты — к нему, но то, как ты изображаешь тут из себя безжизненную глыбу, заставляет всех ходить как по тонкому льду, — настаивал Хеймитч.
— Я еще не готова, — прошептала я, разглядывая свои ладони.
— Черт подери, да если ты будешь ждать, пока будешь готова, толку не будет.
В ответ я лишь вздохнула. Хеймитч же расположился в кресле возле книжных полок, и мы с ним так и сидели молча, пока полуденное солнце не наполнило комнату теплом и светом. Пит вернулся к себе в дом, видимо, стало слишком жарко, чтобы работать дальше. Глотнув напоследок из фляжки, Хеймитч, хрюкнув, поднялся со своего места. Он уже нализался, но все-таки еще не до такой степени, чтобы лыка не вязать. Прежде чем уйти, он повернулся ко мне, слегка покачиваясь.
— Нет ничего плохого в желании снова жить, — сказав это, он, пошатываясь, побрел к двери и пьяной походкой направился к себе домой.
Мне было трудно переварить эту мысль, и я вдруг почувствовала, что ужасно устала. Порой мне хотелось снова двигаться, снова обрести себя в привычных мне вещах: в лесу, охоте, добыче. Порой меня тянуло в Шлак, взглянуть на развалины, в которых я прожила почти всю жизнь, чтобы обрести хотя бы тень радости, которую я испытывала, когда мне пел мой отец. Мне хотелось ощутить, как пальцы матери плетут мне косу — еще до того, как отца не стало, и она закрылась в своем коконе от этого мира. В моих фантазиях я взбиралась по ступеням нашего маленького старого дома и находила там Прим, которая ждала меня там с кусочком козьего сыра и горстью ягод в руках.
Ее смерть была просто каким-то недоразумением, в её голосе была слышна улыбка: «Глупая, разве ты не знала, что я все время была здесь?». Мне хотелось пойти в лес и найти силки, которые поставил Гейл, чтобы он снова, как прежде, ко мне бесшумно подкрался и заставил взвизгнуть от неожиданности. «И кого ты теперь собираешься тут поймать, Кис-Кис? Да ты поллеса распугала». Мне этого недоставало. Но я смертельно боялась наткнуться на то, что напомнило бы мне о той жизни. Об отце, о матери, о Прим, о Гейле, да обо всем прежнем Дистрикте Двенадцать — теперь все они стали призраками и, перейдя в тонкий мир, забрали с собой большую часть меня.
