— И как прикажешь мне все это заметить, если ты так здорово помогаешь ему все это от меня скрывать? — заорала я.
Хеймитч, глядя на меня, прищурился.
— Китнисс, я скажу это только один раз, и не собираюсь этого впредь повторять. Я знаю, как сильно ты его любишь, — я лишь приоткрыла рот, чтобы поспорить: что? Но что я могла возразить? — Всякий, кто видел вас на Квартальной Бойне, это уже понял — конечно же, кроме тебя самой. Тем не менее, тебе нужно решить, что ты собираешься с этим делать, — я снова хотела его перебить, но он вытянул руку, не давая мне и слова вставить. – Нет, не надо. Если не хочешь называть это любовью, зови, как, черт возьми, считаешь нужным, но факт, что солнце встает и заходит для тебя благодаря этому мальчишке, — мне хотелось возразить ему, мол, не может быть, что он до сих пор меня любит, но Хеймитч вновь меня заткнул. — Конечно, ты думаешь, что это все касается одной только тебя, но тебе следует понимать, что все, что ты делаешь, или чего не делаешь, в итоге отражается на Пите. Если ты не в состоянии жить с теми чувствами, которые испытываешь — потому что ты душевно надломлена, не можешь держать себя в руках или попросту недостаточно его любишь — то просто дай ему отставку, отпусти. Потому что все эти полумеры, которые ты предпринимаешь, могут его попросту укокошить. У него здесь никого нет, кроме нас с тобой, и будь я проклят, если он торчит тут ради того, чтобы наслаждаться обществом такого старого пьяницы, как ваш покорный слуга. Он и так очень много сделал, так многое в себе перелопатил, чтобы здесь оказаться, как он всегда и делал. Как мне вбить это в твой дубовый лоб?
Я схватилась за голову, пытаясь осознать все это; от ярости, с которой я ворвалась на кухню, не осталось и следа, я ощущала лишь пустоту.
— Хеймитч, я не знаю, могу ли я сделать то, о чем ты просишь. Да и откуда тебе знать все это? Тем более что я и сама себя порой не в силах вынести, — теперь я уже шептала, полностью раздавленная стыдом и безнадежностью, чтобы еще что-то к этому прибавить.
— Оттуда. Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре, и знаю, о чем говорю. И мне вообще-то не наплевать на Пита.
Сказав это, он отвернулся и вновь занялся готовкой, давая понять, что разговор окончен. Мол, солнышко, от ворот поворот. При этом мне было невыносимо тошно рассматривать Хеймитча с этой новой для меня стороны, и то, что он сам положил конец нашей беседе, было даже к лучшему: я так очумела от всего услышанного, что хотела только сделать ноги. Меня захлестнула мешанина из эмоций, и в таком состоянии я была не способна к разумным действиям. Меня хватило только на то, чтобы, прихватив мои вещи, улизнуть к себе домой. Открыв входную дверь, я побросала все прямо на пол, даже не потрудившись включить свет или открыть окна. Добежав до своей спальни, я захлопнула и заперла за собой дверь. Свернулась на кровати калачиком, желая только упасть в темноту сна и больше не очнуться никогда.
Комментарий к Глава 5: Приступ
Примечания переводчика: Я не согласна с видением автора, которая считает, что лишь подозрения разлучили Китнисс с Гейлом. ИМХО, дело вовсе не одном взрыве, но в самой жизненной позиции Гейла, предпочитающего идти путем насилия и разрушения, при том, что Китнисс выбрала для себя другой путь. И не стала бы она называть дружбу с Гейлом такими громкими словами. Но из песни слова не выкинешь.
========== Глава 6: Воздаяние ==========
В тот день я так и не вышла из своей комнаты. Когда наступила ночь, я все еще лежала в позе эмбриона на кровати. Встав лишь чтобы помыться и надеть пижаму, я тут же вернулась в постель. Есть я не стала, хотя Сальная Сэй ко мне стучалась и оставила еду за запертой изнутри дверью. Мысли никак не выстраивались в моей голове, и я прокручивала в мозгу одни и те же слова — снова и снова:
Я знаю, ты его любишь.
Солнце встает и заходит для тебя ради этого мальчишки.
Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре.
Прижавшись щекой к подушке, я крепко ее обняла. И в темноте ночи, погрузившись сон, я увидела в нем Пита в пещере, который лёжа в грязи горел в лихорадке, истекал кровью и гноем, а руки его тянулись и тянулись к моему горлу. «Почему ты просто не дашь мне умереть?» — вновь и вновь спрашивал он, хватая меня за шею. Лицо его было искажено и напоминало звериный оскал. «Так будет быстрее», — прошептал он, прежде чем сомкнуть железные пальцы и переломить мне позвонки. Я проснулась от кошмара, и меня чуть не вырвало из-за нехватки воздуха, которая последовала за мной из моего сна. Сидя на постели, я пыталась понять — где я. И лишь уяснив, что я в своей комнате, я вновь легла и пялилась в потолок, пока первые лучи зари не сделали очертания предметов различимыми.
Но я так и не встала. И снова Сальная Сэй оставила еду за порогом спальни. А я снова ее проигнорировала. Впрочем, я не смогла сопротивляться долго чувству голода и к полудню все-таки открыла дверь, чтобы сгрызть зачерствевший тост и пару холодных яиц. Оставив поднос с объедками за дверью, я снова заползла в постель.
Прошел еще один день, когда я ничего не делала, лишь плыла по течению, и меня стала все больше терзать тревога, которая лишь усилилась, когда я услышала, как меня зовут по имени. Поначалу раздалось деликатное:
— Китнисс, открой дверь, — я замерла, поняв, что это Пит, и меня с новой силой захлестнуло чувство вины, приковавшее к постели. Вот какой я всегда была: ненадежной, эгоистичной, потребительски относящейся к людям, которые имели несчастье меня любить. Я закрыла голову подушкой, чтобы отгородиться от его голоса.
И тут как будто кто-то повернул выключатель, потому что он вдруг начал барабанить в дверь и звать гораздо настойчивее:
— КИТНИСС! — меня вдруг сорвало с кровати, потому что то, что я услышала, напомнило мне о том, как он звал меня издалека в конце Квартальной Бойни, когда нас с ним разлучили у дерева молний, и он наполнил меня все тем же страхом. Потом я услышала, как Пита оттаскивают от двери, и громкий голос Хеймитча, который убеждал:
— Не делай этого. Она еще не готова выйти.
— Это безумие! Что если с ней что-нибудь случилось? — голос Пита разнесся по всему дому.
— Раз она ест, то с ней, очевидно, все в порядке, — ответил Хеймитч, пытаясь рассуждать разумно. — Если ты продолжишь в том же духе, у тебя случится приступ. Она взрослая женщина. Она выйдет, когда сможет это сделать.
Когда его оттаскивали от двери, злой голос Пита не утихал:
— Так вот ты значит как… Один приступ, и ты не желаешь иметь со мной ничего общего? Так что ли, Китнисс? — он так громко орал, что даже стены, кажется, отражали его беснование. Но я была не в силах пойти к двери. Только глубже зарыться в подушки. И от переживаний у меня скрутило живот.
— Пошли отсюда. Немедленно! — требовал Хеймитч.
— Мне не нужна грёбаная нянька, Хеймитч!
- Нет, но тебе не помешало бы немного здравого смысла. Ты думаешь убедить ее, крича и околачиваясь возле ее дома?
До меня донеслись шаги Пита, гораздо более тяжелые, чем всегда, я слышала, как он вышел из дому и с размаха хлопнул за собой входной дверью. Потом он не менее шумно зашагал по двору, так, что, казалось, даже земля содрогалась.
Хеймитч — кого он защищал? Меня или Пита?
То, что он мне сказал, явно подразумевало то, что Пита нужно было защищать от меня. Если у меня и оставались в жизни незавершенные дела, после всего того горя, что меня постигло, то все они касались Пита. Он как солнышко во мраке снова взошел для меня здесь, в Двенадцатом, принося в мою жизнь свет и тепло, освещая жаром своего сердца руины моей убогой жизни. Но что я могла дать ему взамен? Разве делала я что-то, кроме того, что принимала его хлеб, его общество, его доброту? Если прежде я ещё не достигла дна в ненависти и презрении к себе, то сегодня я определенно умудрилась это сделать.
***
Я проторчала в своей комнате еще два дня и две ночи — наедине с неизменными кошмарами. И чем дольше я оставалась взаперти, тем больше я терзалась. Разве попытка спрятаться от мира может здесь как-то помочь?