И бесконечно задавалась вопросом: мучается ли и он по ночам от нескончаемых кошмаров? По опыту я знала, что он тоже не изгнал ужас из своих снов. Даже если он и не кричал и не бился во сне, а лишь застывал, вновь наблюдая во сне то, чего он боялся больше всего. И вовсе не то, как сам он истекает кровью. Однажды он сказал мне, что его кошмары были о том, как он меня теряет, а когда он, проснувшись, находил меня рядом, то сразу испытывал облегчение. Может, теперь, когда я от него закрылась, его кошмары стали невыносимы? Как он сам справляется с такими вот ужасными ночами?

Неужели я, вопреки себе самой, все-таки его любила? И на что это было бы похоже, люби я его? Стала бы я любой ценой пытаться сохранить его жизнь на Арене, жертвуя собой и обрекая таким образом мою семью на медленную смерть? Стала бы я сходить с ума от горя, когда его не вытащили с Бойни, прячась в шкафах и вентиляционных шахтах? Обрекла бы на смерть почти весь наш Звездный отряд, пытаясь добраться в Капитолии до Сноу, чтобы отомстить ему за то, что он отнял у Пита, у меня? Это что ли любовь? От этой мысли я ожесточенно замотала головой.

Ну, а теперь, когда он здесь, что я творю? Предаюсь своему горю, своему эгоизму, скрываюсь с его глаз, оставляя его в одиночестве блуждать в лабиринте темных кошмаров и исковерканной памяти.

Я уже места себе не находила. За окном стояла смоляная ночь, солнце давно село. Ноги сами собой спустились с кровати и повели меня вниз, на первый этаж. Накинув на себя отцову охотничью куртку — пижама вряд ли смогла бы защитить меня от ночной прохлады - я пробежалась пальцами по спутанным спросонья волосам. Стоило открыть входную дверь, как меня окутала холодная стена тумана, заставив дрожать всем телом. И я рванула через лужайку, мимо соседних домов в Деревне Победителей к дому Пита, и распахнула его входную дверь.

Заметив, что внизу горит только ночник, и сделав вывод, что он спит наверху, я подумала, что напугаю его, если вдруг вырву его из лап сна, какой бы жуткий кошмар его при этом ни терзал. Но я бросила его в одиночестве так надолго, что мне пора было это срочно исправлять.

Проскользнув в незапертую дверь, я оставила куртку и сапоги у входа. Тихонько поднялась по лестнице и остановилась только на самой верхней ступеньке. Даже отсюда чувствовался сквозняк из спальни: Пит ведь всегда любил спать с открытыми окнами. Планировка этого дома во всем совпадала с моей, так что в любом случае хозяйскую спальню — вправо и до конца коридора — долго искать мне бы не пришлось. И заглянув в приоткрытую дверь, я сразу же его увидела. Он лежал в постели, все тело его застыло в напряжении, руки прижаты к бокам, спина его едва ли не дугой выгибалась над кроватью.

Стоило мне к нему подойти и заметить, как искажены его прекрасные черты, и у меня упало сердце. Рухнув возле кровати на колени, я уставилась на него во все глаза. Как же мало он, такой добрый и светлый — меньше, чем кто-либо другой — подходил для выпавшей ему тяжкой участи: участия в Играх, Революции, и для этого бесцветного существования, которое он влачил теперь. Почему он должен был страдать из-за полыхавшей внутри меня безумной ярости, доводящей меня до белого каления, так что мне приходилось усилием воли ее подавлять? Этот бешеный огонь никогда не доводил до добра.

Ощущение от того, что я была с ним наедине, в темноте, как будто бы вне времени и пространства, было так оглушительно, что я едва удержалась от того, чтобы не сбежать. Вместо этого я взяла его руку и прижала её к груди.

— Пит, — прошептала я.

Он заворочался во сне, но сразу не проснулся. Я попыталась еще раз и, чуть сильнее сжав его руку, снова тихо произнесла его имя:

— Пит.

Он застонал и ясно проговорил:

— Китнисс, — его ладонь стиснула мою до боли, но я терпела. Он все еще спал, и я убрала светлые локоны у него со лба, и даже в темноте могла заметить, где именно огонь лизнул его по лбу и волосам. Именно это мое движение окончательно его и разбудило. Он судорожно вдохнул и произнес ошарашено:

— Китнисс?

Мне тут же стало стыдно, что я его все-таки разбудила, и я, борясь с этим противным чувством, прошептала:

— Прости. Я не собиралась тебя пугать.

Он приподнялся на локтях, уже проснувшись, но все еще недоумевая.

— Китнисс, что… С тобой все нормально? — он запнулся.

Я как будто растеряла все слова и просто на него смотрела, чувствуя себя почти немой и не способной выразить свои мысли, и я смогла лишь выдавать опять:

— Прости, Пит.

Тут Пит уже полностью сел, не сводя с меня глаз. Тусклый свет в комнате делал его взгляд бездонным, хотя недоумение в нем все еще никуда не делось. Я же поднялась с колен и присела на краешек кровати. Чувствуя, что слова не идут с языка, я изо всех сил старалась хоть как-то выразить эмоции, не срываясь на отчаянные рыдания.

— Я… о… Прости меня, Пит. Мне так жаль…

Пит уселся основательнее, догадавшись, видимо, что я прошу прощения отнюдь не только за то, что я его разбудила.

— Китнисс, в чем дело?

Слова наконец сорвались с моих губ.

— Я тебя подвела, — прошептала я. — Во всех смыслах. Когда Сноу потребовал, чтобы я убедила его, что я влюблена в тебя, я и не подозревала, что он уже и так это знал. Я сама дала ему в руки все возможное, чтобы меня сломать. Когда тебя схватили, он использовал все пропагандистские ролики, в которых я снималась, и использовал их, чтобы мучить тебя. И он добился, чего хотел — это в самом деле меня сломило, — я смотрела в какую-то точку на его футболке. — Потом тебя спасли, и я поняла, что это больше не был ты, что тебя охморили… — я икнула, сдерживая рыдание, но все-таки продолжила, — что ты больше не любишь меня, даже ненавидишь до глубины души, и я только о том и могла думать, чтобы добраться до Капитолия и своими руками убить Сноу. Ты для меня умер, и я не могла этого вынести.

Пит рванулся ко мне, чтобы обнять, но я лишь отрицательно покачала головой.

— Дай мне закончить, — сказала я, предупреждающе подняв руку и остановив его. — Я ведь была ужасной эгоисткой. Потому что я должна была пытаться вернуть тебя. Должна была пытаться тебе помочь. А вместо этого стала постепенно сходить с ума и снова тебя бросила, — теперь уже слезы свободно текли по моему лицу. Пит принялся гладить меня по волосам, пытался меня утешить, но я пока не была готова принять от него это утешение.

— А потом, когда Прим… все стало… — я неопределенно взмахнула рукой. — Для меня все утратило смысл.

— Помнишь, мы говорили, — прошептала я, — такие уж мы с тобой, вечно защищаем друг друга. Только вот я не смогла тебя защитить ни от чего и подвела во всем, в чем только могла.

Пит запротестовал:

— Это неправда, Китнисс, ты всегда пыталась меня защищать, всех пыталась защищать.

Но я вышла из себя и почти закричала:

- Нет, Пит! Не нужно этого делать. Не надо меня утешать. Я этого не заслужила. Ты слишком ко мне добр, — закрыв лицо руками, я залилась слезами.

И тут Пит все-таки притянул меня к себе, и я в ответ разрыдалась так бурно, что в конце концов даже начала икать от слез. Конечно, только этим все и могло закончиться. Я собиралась попросить прощения и утешать его, но вместо этого это он показывал себя с самой лучшей стороны и сам меня успокаивал. Прижавшись к нему, я крепко обвила его руками за шею и спрятала лицо у него на плече, и его футболка впитала мои слезы.

Пит вздохнул и начал говорить:

— Когда они меня спасли из Капитолия, я даже не понял что произошло. То есть я понял, что меня спасают, но я был как будто в параллельном мире. Когда ты пришла ко мне в Тринадцатом, я знал только, что ненавижу тебя. Я думал, что все, что со мной случилось, отчего я страдал, произошло по твоей воле. Они заставили меня в это поверить, — я немного отстранилась, чтобы взглянуть на него. Его взгляд блуждал в каких-то неведомых далях. — Но я все еще помнил и кое-что другое: песню долины, хлеб, который я тебе дал, то, как я рисовал в твоем справочнике растений, наши ночи в поезде. Я помнил, что любил тебя — как будто во мне могли уживаться сразу две личности. И я стал подвергать сомнению каждое свое воспоминание, отделяя настоящие от фальшивых. Спрашивал тех, кто меня знал — Делли, Хеймитча — смотрел видеозаписи и начал постепенно восстанавливать то, что утратил. И я понял, что в прошлом было так много прекрасных воспоминаний, которые принадлежали только нам с тобой.