Она резко дернула головой, и вдруг взяла мое лицо обеими руками.

— Нет, что ты! Даже не смей так думать, — она покрыла мое лицо россыпью легких поцелуев, и изрядная доля моей тревоги улетучилась. — Но дело не в нас с тобой, Пит. Не в этом случае, — ее руки упали на колени, и наши пальцы снова переплелись. — Дело в том, что мы совсем не такие, какими они хотели бы нас видеть. Меня мучат кошмары. Тебя — приступы и ложные видения. Кое с чем мы не в силах пока справляться. Да и ведь наш Двенадцатый не такое уж райское место —, а кое-где еще и пепел, и обломки. А как много людей погибло… — она осеклась.

Я понимающе вздохнул. А я ведь так надеялся, что ей поможет опыт всех наших прошлых интервью на потребу Капитолию.

— Полагаю, нам нужно притвориться еще разок. Раньше мы делали это при куда более тяжких обстоятельствах. И теперь тоже справимся.

Китнисс уже открыла рот, чтобы что-то ответить, но кто-то забарабанил в дверь. Она буквально подскочила на месте и сражу же её открыла.

— Телевизионщики внизу, — буркнул Хэймитч, критически озирая нас так же, как делал это прежде перед всеми нашими бесчисленными выходами на публику.

Китнисс взглянула на меня расширившимися от страха глазами. Но потом сделала над собой заметное усилие и повернулась к нему.

— Мы готовы.

***

Команда подготовки состояла из двух совершенно нам незнакомых персонажей, начиная с высокой блондинки в строгой бежевой тунике по имени Агриппа. Ее слаксы казались самыми простыми, пока она не повернулась и они не стали переливаться едва ли не всеми цветами радуги за счет вплетенных сияющих нитей — красивый материал, пришлось признать мне. Я едва удержался от того, чтобы подойти и потрогать. Ее партнером был толстенький коротышка, который представился Леонидом («Зови меня „Лео“, для краткости»). На нем был тонкой шерсти светло-коричневый костюм — его оттенок напомнил мне о палочке корицы. Оба они работали не покладая рук над нашим макияжем, пока они не сочли нас с Китнисс презентабельными.

Меня так замотали, что я не сразу заметил новоприбывших членов съемочной группы. А в магазин вошла Крессида — в идеально сидящем, и даже слегка похрустывающем крахмалом костюме — в сопровождении знаменитой телеведущей программы „Привет, Панем“ Джулии Аюлис. Приметив Крессиду, Китнисс замерла, склонив голову на бок. Она судорожно вдохнула и взгляд ее затуманился — посторонний, может быть, и не заметил бы перемены в ней, но только не я, уж больно хорошо я ее знал. Но даже я мог лишь догадываться, что конкретно ей вспомнилось: Отряд 451? Канализации? Финник? Боггс? Митчелл? Лиг Первая и Лиг Вторая? Месалла? Кастор? Хоумз? Джексон? Сколько смертей можно перечислить в этом ряду? Но, насколько я мог себе представить ход мыслей Китнисс, этот мартиролог всегда заканчивался именем Прим, и предвещал скорые кошмары, слезы и горестную тьму, в которую спускалось ее сознание.

Крессида же одарила Китнисс теплой, искренней улыбкой. На взгляд стороннего наблюдателя, после пережитого вместе мы могли испытывать друг к другу лишь чувство товарищества. Возможно, так оно и должно было быть. Вот только мы с Китнисс вынесли за нашу короткую жизнь гораздо больше всего, чем кто-либо из обычных людей. Мы были с ней подобны оголенным проводам, по которым все еще бежало смертоносное электричество, и от малейшего напоминания о прошлых трагедиях в любой миг могло случиться короткое замыкание, от которого все вокруг заполыхает. Вопрос был лишь в том сильно ли все займется, пока мы не сгорим дотла.

Китнисс взглянула на меня — во взгляде плескалась бесконечная скорбь — и не в силах больше вынести присутствие Крессиды, ретировалась в маленький офис на задах пекарни, лишь чуточку помедлив в дверях. Я поспешил за нею следом, извинившись перед шокированной такой реакцией Крессидой. Китнисс припала там к стене, дрожа и судорожно хватая ртом воздух.

— Пит, я не могу этого сделать. Прости, — выдавила она. — Я думала, что смогу. Может быть, будь это кто-нибудь другой…

Она склонилась, опершись руками о колени, и затрясла головой.

— Я лишь взглянула на нее и сразу увидала катакомбы, тех переродков…

И тут я понял, насколько же мы были не готовы ко всему этому, и ощутил, как во мне закипает ужасный гнев. Отчего эти кошмары тех темных дней снова настырно лезут в нашу жизнь? Разве мало того, что нам приходится противостоять воспоминаниям каждый божий день, каждую ночь…

Я потирал ей спину, чтобы ей стало легче, когда к нам явился Хеймитч.

— Что происходит?

Я только покачал головой, стараясь побороть ее дрожь и делая все, чтобы и самому не начать дрожать, чтобы и меня не унесло в те темные края из которых, я знал, не так-то легко вернуться. Она обернулась и обняла меня за пояс, и все еще дрожа зарылась лицом мне в грудь. Хеймитч шумно вдохнул и задумался.

— Может, ты просто им все тут покажешь, Пит. Авось им этого и хватит…

Китнисс выпрямилась, и повернула к Хеймитчу бледное, без единой кровинки лицо.

— Нет, Пит не будет этого делать. Я хочу чтобы все эти репортеры и прочие капитолийские клоуны убрались из нашей жизни навсегда. И, если единственный способ этого добиться — дать им дурацкое интервью, я это сделаю. Просто дайте мне немного времени. Все, о чем я прошу — оставьте нас в покое на пять минут.

— Ладно. Я их там попасу, — мягко сказал Хеймитч, возвращаясь в переднюю комнату.

Она же снова вцепилась в меня, как утопающий в бурном речном потоке хватается за единственную свисающую к воде ветку, чтобы вода не потащила его дальше. Так мы и простояли с ней несколько минут. Мне вспоминался отец, и то, как я к нему прижимался после того, как видел в детстве страшные сны — о Жатве, о том, как лютует моя мать — и как от его присутствия страх рассеивался. Я вспоминал об этом и крепко прижимал к себе Китнисс, бормоча ей на ухо, что все как-нибудь да образуется. И постепенно она перестала дрожать и почти справилась с дыханием.

Она отстранилась и посмотрела на меня.

— Что бы я без тебя делала? — прошептала она.

— Не знаю. Ничего. Я могу просто выйти отсюда и разогнать их всех к чертям собачьим.

Она невольно рассмеялась и вдруг зарылась пальцами мне в волосы, заставила меня склониться к ней, и неожиданно поцеловала таким глубоким, многообещающим поцелуем, что я весь вспыхнул, и кровь бешено побежала по жилам. Она так тесно ко мне прижималась, а я и отступить не мог, даже имей я такое желание, ведь позади была стена. Когда она наконец разорвала наш поцелуй, в глазах ее была такая поволока, что я еле-еле удержался от того, чтобы тут же не запереть дверь и не овладеть ею на месте, и к дьяволу все эти интервью.

Она поцеловала меня еще раз, нежнее, суля мне большее, но только уже потом, и после этого, взяв меня за руку, направилась туда, где нас уже ждали нацеленные камеры.

***

Проведя их по пекарне, мы расселись друг напротив друга. Оператор начал десятисекундный отчет до начала съемки, и Джулия каждую миллисекунду потратила на то, чтобы убедиться, что она предстанет перед зрителями в самом выгодном свете. Едва дали сигнал, она изобразила на лице совершенно неискреннюю улыбку – мол, как же я рада вас видеть — но в ней проскальзывало что-то хищное, как будто ведущей было невтерпеж пожать лавры от нашего эксклюзивного интервью. Началось все с обычного вступления и представления, и следом Джулия перешла к вопросам.

— Спасибо за прекрасную экскурсию по новой пекарне! И должна сказать, Пит, что ты рискуешь стать зачинателем новой моды на такую вот мужскую прическу — ты ведь прежде не носил столь длинных волос?

Я прямо чувствовал, как Китнисс раздраженно закатывает глаза, но постарался подыграть собеседнице.

— Да я вообще-то не нарочно. Просто все не было времени подстричься.

Она тоненько рассмеялась как умалишенная, прежде чем продолжить.

— Вы оба явно старались избегать внимания публики. Чем вы были заняты, помимо пекарни?

Прежде чем ответить, я набрал в грудь побольше воздуха.