Я чувствовал себя ошарашенным и несколько подавленным известиями, которые на меня обрушились.

— А отчего мне казалось до этого, что мы довольно оптимистично настроены на мой счет? Сейчас же выясняется, что у меня, оказывается, еще один сдвиг по фазе, — сказал я недоверчиво.

— Потому что, Пит, они оба лечатся сходным образом. Оба они являются реакцией на стресс — это своего рода эмоциональные шрамы, которые достались тебе на Играх и после пребывания в Капитолии. У нас есть четкие подходы и понимание, как тебя лечить. В отличие от случая с твоим охмором, когда мы все равно что палили по движущейся цели в темноте. Для этого у нас есть и инструменты, и методы. Диссоциативное расстройство может быть излечено, если заново познакомить твою доминирующую идентичность с этим конкретным «другим» и устранить тенденцию к подмене, хотя это в основном происходит непроизвольно. Это также положит конец тем приступом, которых ты так боишься, которые проявляются у тебя в интимные моменты с Китнисс, — он замолчал, чтобы все это получше улеглось у меня в голове.

— Отчего же у меня посттравматический стресс проявился только сейчас, а не год назад, как это было у Китнисс, когда она впала в депрессию? — спросил я немного погодя.

— Все люди разные. У Китнисс ведь помимо кошмаров еще множество симптомов устойчивых расстройств — депрессия, эмоциональное онемение, негативные чувства по отношению к себе, чувство безысходности. У тебя все иначе. Твое посттравматическое стрессовое расстройство — иной природы. К примеру, что случилось в шаттле: ты снова пережил те события. Снова увидел огонь, бомбы. Подобные симптомы нередко проявляются даже много лет спустя после подобной травмы.

Я прокрутил в голове то, что сказал Доктор Аврелий: что у меня и у Китнисс по-разному проявляются одни и те же травмы. Если это можно вылечить тем же способом, это может означать, что у меня есть шанс скорей отправиться домой.

— Если мы с Китнисс страдаем от одних и тех же психических расстройств, это значит, что вы можете лечить меня по телефону, и я могу ехать домой? — выдал я несколько оптимистично.

— Да, но сначала нам надо справиться с диссоциативным расстройством. Я не отпущу тебя, пока мы не примирим этого «другого» с твоей личностью. В этом состоянии ты наиболее опасен для Китнисс. Однако я питаю надежду, что когда мы справимся с этой проблемой, и симптомы твоего посттравматического стрессового расстройства тоже смягчатся.

— Так, и каков план? — спросил я.

— Мы используем классическую психотерапию — будем очень много разговаривать, Пит, — тут Доктор Аврелий улыбнулся. — Кроме того, обратим на пользу твой талант художника и используем арт-терапию. И, кроме того, опробуем на тебе кое-какие экспериментальные методы…

— Нет, пожалуйста. Не надо таблеток. По крайней мере, только когда других вариантов уже не будет. Я хочу выправить это навсегда. Когда я поеду домой, я хочу быть уверен, что ни при каких обстоятельствах опять не причиню вреда Китнисс, — заявил я категорично, абсолютно убежденный, что не покину этих стен, пока не добьюсь своей цели.

— Очень хорошо. Но не стоит недооценивать значение хорошо продуманного медикаментозного лечения. Встретимся завтра утром и приступим к работе. Скоро я буду созваниваться с Китнисс. Хочешь, чтобы я поделился с нею своими открытиями, после нашей с ней сессии?

— Да, пожалуй. У вас лучше получится растолковать ей все, чем у меня. Я и сам-то все еще пытаюсь понять что тут к чему, - но, прежде чем я успел уйти, меня посетила еще одна мысль, и я спросил. — Как вы думаете, в этой библиотеке есть книги о том, что со мной происходит? Ну, об диссоциативном расстройстве или посттравматическом стрессе?

— Вот тут несколько названий, которые могут тебя заинтересовать. И обязательно зайди в раздел документальной прозы и посмотри книгу последнего автора в списке.

— Спасибо, — сказал я. И я уже знал, как проведу сегодняшнюю ночь, сразу после того. как поговорю с Китнисс и попытаюсь вместе с ней все это понять. Я не был уверен, что разделяю оптимизм Доктора Аврелия, но мне очень хотелось верить, что мне удастся скорее перевернуть эту страницу своей жизни и снова оказаться рядом с Китнисс.

Вернувшись в свою комнату, я обнаружил там Хеймитча, который уставившись в окно прихлебывал что-то из больничной чашки — я мог лишь предполагать, что это была вода. Мне пришло в голову, что Хеймитч напивается, но только чтобы не чувствовать ничего и прогнать своих демонов, но еще и чтобы занять чем-то руки. Я мысленно пометил себе обдумать эту мысль когда-нибудь впоследствии, пока шел к нему.

— Думал, ты решил вздремнуть?

Он лишь пожал плечами, прежде чем ответить.

— Тут не то, что дома. Мне никогда толком не спалось в Капитолии, не только от того, что это обитель зла, но просто потому, что шумно. Все болтают, машины бибикают. Не могу тут долго спать. — он повернулся ко мне, и теперь мы оба стояли у окна бок о бок. — Что сказали мозгоправы?

Я выдал Хеймитчу краткую версию нашей с доктором беседы, и он в конце кивнул.

— Звучит неплохо.

— Вот уж не знаю, — сказал я. — Охмор у меня прошел, а в итоге в меня вселился этот «другой», да еще постстрессовый синдром по полной. Ты шутишь? И ты был не прав — у меня именно что особый вид безумия. — я прислонился лбом к подоконнику, чувствуя, что готов рухнуть под бременем всего этого.

— Посмотри на это так. У Китнисс вообще-то то же самое, а она как-то держится, что-то делает. У нас всех что-то такое. Если ты сам научишься с этим справляться, может, и ей лучше сможешь помочь. Потому что ее лечение совсем не такое плотное, как твое, — Хеймитч опять уставился в окно.

Я как следует обдумал его слова, и меня осенило, что, поскольку Китнисс пока нельзя покидать Двенадцатый, ее доступ к необходимой ей такого рода помощи заметно ограничен. И это показалось мне самой несправедливой вещью на свете.

***

— Так сколько ты там пробудешь? — спросила у меня Китнисс тем вечером.

— Не могу точно сказать. Как только смогу, вернусь к тебе. Доктор Аврелий настроен весьма оптимистично, но он не может назвать точные сроки, — сказал я, нервно потирая лицо.

— И у тебя нет никаких предположений на этот счет? — выпалила она раздраженно.

Ее чувства была понятны, более того, совпадали с моими собственными. Может быть это было от усталости, но я чувствовал, что тоже начинаю кипятиться.

— Не думаешь же ты, что я нарочно стараюсь зависнуть здесь подольше, Китнисс, — выпалил я, и на том конце провода повисло молчание.

— Китнисс, прости меня! Мне так ужасно жаль. Я не должен был так с тобой разговаривать.

— Нет, все нормально. Наверняка ты весь на нервах. Возможно, нам надо поскорее заснуть, — проговорила она уныло.

— Нет, еще нет. Знаешь, что бы я сделал, будь я сейчас рядом с тобой? — я старался бодриться, ради нас обоих.

Она глубоко вздохнула, но подыграла мне.

— Ну, скажи.

— Сейчас бы мы с тобою ужинали. Я бы приготовил тебе что пожелаешь. Сырные булочки, жареный картофель…

— Печеная рыба, — вставила она, — Умираю, до чего хочу свежей рыбы, так как ты ее делаешь — когда кожица хрустит, а внутри все нежное и лоснится от жира, — простонала она едва дыша.

— И много чеснока, да? — добавил я, довольный опускаясь на подушку.

— Ммм, и я бы хотела сегодня получить десерт, после такой-то паршивой недели, — добавила она.

— Я мог бы приготовить пирог. Как раз созрели вишни.

Она хихикнула.

— И горячий шоколад. Мы же отмечаем.

Я улыбался, потому что самые обыденные вещи приобретали совершенно невероятный смысл лишь оттого, что я делал их вместе с ней. Мне хотелось ее поцеловать. В нашей маленькой общей фантазии одного поцелуя хватило бы поджечь фитиль, чтобы потом не отрываться от нее много часов. Но я подумал о моем внутреннем «другом», и все желание пропало.

Все еще не выйдя и задумчивости, я услышал в трубке её «Спасибо».