Подумав о его визитах ко мне после смерти Прим, я вновь мысленным взором увидела, как его подбородок опускается к нему на грудь, услышала его мягкий храп, наполнявший комнату, в которой я сидела, пялясь в пустоту, не слыша ничего вокруг. Воспоминание подернулось дымкой, и я почувствовала, что и сама проваливаюсь в дрему, и тоже уже сонно посапываю.

***

Проснулась я от доносящегося с улицы рыка Хеймитча, который на чем свет стоит костерил своих гусей — они в сотый, наверное, раз сбежали из своего хлипкого загончика. Еще немного полежав, чтобы обрести внутреннее равновесие, я наконец осторожно села на диване. Потерла ладонями лицо, чтобы отогнать остатки сна. Услышав движение на кухне, я встала, и позевывая отправилась на поиски Пита – он, как оказалось, распаковывал на кухне коробки с мукой и прочими ингредиентами для выпечки. На столе лежал большой, еще не распакованный брусок мягкого белого сыра**, который казался особенно аппетитным в теплом предвечернем свете. Даже не стараясь особо. Я двигалась тихо, как тень. И Пит не заметил моего появления, пока я не возникла перед ним и не положила голову ему на плечо. Он вздрогнул от неожиданности, но после, поняв, что это я, тут же облегченно выдохнул.

— Соня, — добродушно сказал он.

— Угу-м, — буркнула я.

— Ты как всегда красноречива, — Пит усмехнулся.

— Я такая, — вздохнула я, чувствуя, как с меня слетают остатки сна и мной овладевает жажда деятельности. — Давай я тебе помогу.

Распаковав припасы, он разложил их по разным шкафчикам на кухне. По сравнению с моей кухня Пита выглядела как рабочее место профессионального шеф-повара: целая армия кастрюль, горшков и прочего инвентаря, причем для чего нужны некоторые из этих сосудов я даже не знала. А в кладовой у него было полно муки и всяких вкусных вещей, вроде шоколада, сахарных трубочек, хлопьев, разноцветной посыпки и желатина. У него были формы для коржей, маффинов, противни для печенья, и множество всяких щипцов и лопаточек. Мы по-прежнему получали наше вознаграждение как победители 74-х Голодных Игр, хотя мы и были последними победителями в их истории, ибо 75-е Игры знаменовали собой рождение Революции. И было ясно, на что уходят «победные» выплаты Пита. Мои же шли разве что на Сальную Сэй — как еще использовать свои деньги я не могла и ума приложить.

Снова взглянув на сыр, я вдруг ощутила до чего же голодна. Сегодня я ела только раз, после нашего позднего пробуждения, да и то всего лишь ломтик вчерашнего хлеба с супом из белок, который наварил нам Хеймитч. Тут же потянувшись за ножом, я отрезала себе хлеба, намазала на него сыр, соорудив бутерброд. Стоило мне поднести его к губам и откусить, и я невольно застонала — такое это было объединение. А когда подняла глаза, заметила, как пристально, хотя и с легкой улыбкой, глядел на меня Пит. Почувствовав укол совести, я проглотила то, что жевала, и спросила:

— Хочешь кусочек?

Он подошел и осторожно взял меня за запястье той руки, в которой у меня был хлеб.

— Только попробую.

Поднес мою руку к губам и откусил от бутерброда совсем немножко, не переставая глядеть мне в глаза.

— Вкусно, — шепнул он, прожевав, и лицо его было так близко, что я могла почувствовать его дыхание, когда он это сказал. Он слегка стиснул мою руку, и я оказалась как в тумане.

И просто кивнула. Не знаю почему, но в моей груди что-то стеснилось, и какая-то искра пробежала по кончикам пальцев, в которых был зажат хлеб. Он отпустил мое запястье, а я вдруг поняла, что глаз не могу оторвать от того, как перекатываются желваки на его челюсти, когда он жует. Кивнув на брусок сыра, он сказал:

— Отгадай, что я из него сделаю?

Вынырнув из своего внезапного ступора, я переспросила, пожалуй, слишком резко:

— Что?

— Ну, ты же принесла белку…

И как только до меня дошло о чем это он, я захлопала в ладоши прямо как ребенок:

— Сырные булочки?

— Уговор дороже денег. Хочешь мне помочь?

— Да! Ты его весь используешь? — спросила я застенчиво. Я была готова добавлять такой сыр буквально в любое блюдо.

Он с пониманием ответил:

— Оставлю кое-что тебе.

— Ладно, — мой жизненный опыт не позволял мне недооценивать значения еды, особенно такой хорошей.

Пит приступил к делу, и я пыталась быть ему полезной, подавая ему то, что он просил. Но по большей части я просто путалась у него под ногами, пока он творил волшебство. Я тоже умела готовить — в первую очередь, тушить с овощами то, что добывала на охоте — еду для бедных, которую приходилось растягивать, заботясь более не о вкусе, а о питательности. Но глядя на то, как Пит создает будущее тесто, как планомерно смешивает в плошке муку и сахар и осторожно добавляет туда болтушку из теплой воды и дрожжей, я невольно чувствовала свою неполноценность. Поставив печь разогреваться, я стала резать сыр, позволяя солоноватой жидкости стекать по бороздкам на разделочной доске, и украдкой его пробуя, когда была уверена, что Пит не видит. Его широкие ладони усиленно работали, сильные пальцы разминали еще нежную и податливую массу. Меня увлекли движения его рук, когда он крутил образовавшее шар тесто, вытягивал его и снова сжимал, но не слишком сильно, чтобы не разорвать. Выпуклые мышцы на его предплечьях играли, когда он раз за разом спрессовывал тесто рукам, а оно раздавалось под его напором, когда он крутил его и снова разминал, пока не придал наконец нужную ему форму. Когда же он в итоге добился того, чтобы некогда отдельные, сухие и влажные ингредиенты превратились в пухлый гладкий шар, он его ущипнул, нежно переместил в большую миску и накрыл куском ткани, чтобы дать ему потомиться возле духовки. И выставил на кухонном таймере тридцать минут, чтобы тесто как следует поднялось.

У меня в голове мелькнула шальная мысль, что он мог бы так же обращаться и со мной, и от нее у меня подогнулись колени.

— Надеюсь, там осталось достаточно сыра, чтобы хватило для начинки, — подколол он меня, вытирая руки о фартук.

Я с усилием сглотнула.

— Большую часть я оставила, — сказала я смущенно, все еще немного подкошенная тем, что он делал с тестом. Да что со мной такое?

— Не волнуйся, сыра я заказал с запасом, — улыбнулся он. — Но нам надо подождать, пока поднимается тесто, — он ненадолго замолчал, как будто просчитывая что-то про себя. — Как ты поговорила с Доктором Аврелием?

Это тут же меня отрезвило. Что тут скажешь. Я поделилась с Доктором Аврелием всем, чем только могла. Это был долгий и суровый разговор, так что в своем его описании я сосредоточилась на результатах.

— Лучше, чем я ожидала. И завтра я собираюсь на охоту.

Пит явно был озадачен.

— И как это между собой связано?

— Доктор Аврелий хочет, чтобы я попробовала делать то, что любила делать до Игр. Так что охоту он мне задал в качестве домашнего задания.

— А разве ты сама не любишь охотиться? — Пит недоуменно сдвинул брови.

И как я могла это ему объяснить? Что все, что я делаю, когда его нет рядом, почти не имеет для меня смысла? Что некоторые вещи, вроде похода в город, слишком меня нервируют, ну, а другие, такие, как охота, слишком для меня болезненны.

— Меня уже ничто не радует так, как раньше, Пит. Думаю, Доктор Аврелий хочет помочь мне с этим разобраться. Потому что иногда мне не хочется даже поутру вылезать из постели, настолько все порой кажется никчёмным, — к концу фразы мой голос почти затих.

От моих слов на лицо Пита набежала горестная тень. Он притянул меня к себе, и мы довольно долго стояли так, обнявшись. Потом он заговорил, пряча губы в моих волосах:

— У меня такое чувство обычно бывает после приступа. Как будто бы я полностью опустошен, и никогда уже не смогу быть счастлив. В такие минуты я стараюсь думать, что нечто лучшее еще ждет меня впереди, понимаешь? А, думая о родителях, о братьях, я воображаю себе, что что-нибудь хорошее еще последует за всеми этими потерями. И что в страданиях будет смысл, только если я сам его найду.