Сеть тонких трещин расползлась паутинкой по высокой колонне, сделав ее мозаичной и почему-то невероятно хрупкой даже на вид. Почти незаметная борозда ломанной линией остро очертила вырезанный на камне виток лозы, а затем потянулась ниже, взрезая гладкую белую поверхность.
Ничто уже не будет прежним. Никогда.
Тусклое мерцание кристаллов то разгоралось ярче, то снова затихало, мигая и дрожа во мраке. Свет этот словно отмерял рваный ритм сердца, что билось сейчас почти что в агонии, болезненно сжимаясь в каменной груди гор. Под сводами пещеры то и дело слышался громкий треск, раскалывающий тишину и дробящий весь мир на осколки, превращая хрустальные вазы в битое стекло, вспарывающее острыми гранями реальность. С высоких сталактитов, с каменных воздушных мостов и открытых кружевных террас вниз ссыпалась белая пыль, что теперь устилала полы пещеры, и казалось, будто город полнился пеплом и туманом. Город пел свою прощальную песню, и сердце его отмеряло последние секунды.
Мэг прогнала всех прочь, зная, что все свершится ночью. Накануне Лореотт опустел, и теперь оставалось проводить тех, кто плоти и крови не имел, но кто сам был кровью столько веков… Столько веков… Живой водой тени стекали вниз, струились ручейками вдоль колонн и арок , и ее слепые глаза почти видели это сквозь великую пустоту мира. Потоками дождя они уходили в землю, чтобы однажды, через тысячи лет или в следующую секунду прорасти другим чудом, новым чудом. Лореотт рассыпался, обращаясь перстью и прахом, из которого потом явятся новые чудеса. Ничто не исчезало бесследно – и ее тени, уходя, хранили эту великую память, и сейчас ей впервые за такое долгое время стало легко.
Она видела, как первый, совсем крохотный, сталактит сорвался с высокого потолка вниз. Она видела, как древняя энергия впитывалась в тугую неподатливую плоть земли, размягчая и делая ее живой. Она видела солнечный свет сквозь зеленое кружево листвы, видела капли дождя на сосновых темных иголках, звонкие ручьи, сбегающие вниз с крутых склонов и теряющиеся в густом вересковье. Видела саму себя – юную, прекрасную, весеннюю.
Мэг раскидывала руки и кружилась, подставляя ладони ливню. Вода стекала вниз по ее волосам, превращая их в плавленое золото, и на губах ее осталась сладость дождевых капель. Она видела черные тучи, пропарываемые отблесками молний, и под босыми ногами ее дышала теплом влажная земля, а отяжелевшие травы гнулись к ней, ложась по ветру. Юная эльфийка смеялась, и весь мир пел, звонкий и такой радостный. В этой буре, в этой страшной силе стихии, вырвавшейся на свободу, тоже был бог.
В том, что в этот миг рушился древний белый город, был бог.
В том, что все, чем они жили, рассыпалось пеплом, она видела улыбку бога.
У дубовой рощи, сонно шелестящей листвой, ютился крохотный деревянный дом. Вода сбегала вниз по крыше, срываясь со стрехи и путаясь в густой траве у крыльца. Она шла к нему, босая и простоволосая, зрячая, юная, и сердце ее ликовало и пело. Перед глазами стояла узкая тропка, едва намеченная среди переплетения росистых стеблей и листьев, чуть выше – мокрый выступ деревянной ступени, тень, а еще выше – плавный изгиб светлой ступни, потемневший намокший от дождя край подкатанных штанов, кисть руки, расслабленная и светлая…
…Оглушительный треск разорвал тишину в клочья, и тонкий высокий мост, переброшенный от Дома Королевы к основному массиву сталактитов, задрожал, пропоротый трещинами, а затем первая глыба откололась от монолита, падая вниз…
…У нее были серые глаза молодого бога, родинка на левой щеке и до боли родная улыбка. Инведаар глядела на нее, и на донышке ее радужек бликами на воде дробились отблески света. Она разомкнула руки, делая шаг навстречу Мэг, и ее смех смешался с громовым раскатом. Мэгавар рухнула в ее объятья, вдыхая ее запах, вцепляясь пальцами в теплые плечи и выдыхая:
- Здравствуй, Веда…
Мир полыхнул солнцем в тот миг, когда сердце Лореотта отмерило последний удар.
Губам стало солоно и горячо, и Тэарга зажмурилась, до боли впиваясь ногтями в собственную ладонь. Мир рушился на ее глазах и в ней самой, мир переламывался, и сквозь глубокие провалы трещин наружу просачивался золотой солнечный свет. Былое ломалось для того, чтоб на его костях, из его плоти и крови проросло нечто иное, новое. Это – Излом всех знакомых линий, всех времен, это – смерть, из которой родится жизнь. И в падении Лореотта она видела первую нить в руках бога, плетущего Полотно.
Ивушка плакала, спрятав лицо у нее на груди – плакала горько и надрывно, но тихо. Аллэи прижимала ее к себе, путая пальцы в густых волосах и стараясь не думать о том, что за спиной она оставляла навек всю свою былую жизнь, и снег заметал тропу, по которой они уходили прочь.
Они шли последними – крохотный отряд тех, кто был верен до конца. Вела их Шеда, и в снежной темноте Аллэивар видела ее плечи, жесткие и скованные судорогой. Королева, буквально взлетев на свою химеру, ни разу не обернулась и не сказала ни слова, и трое ее охранниц, а также сама Ищущая вместе с Ивушкой, безмолвно следовали за ней.
Ни звука не было в зимней ночи – лишь тихий вой ветра в ущельях да шорох звериных лап по снегу. Одной рукой Аллэи держала поводья, направляя Йэн, другой же обнимала хрупкую девушку, безутешную и такую крохотную, что ей бы не стоило труда затеряться в белом безмолвии здешних гор. В груди было пусто и стыло, словно из нее выдрали целый кусок, и ощущение потери не девалось никуда. Ивушка всхлипнула, и даже сквозь одежду Аллэи ощутила, как ее тонкие пальцы смяли грубую ткань куртки эльфийки.
- Это из-за меня… - едва слышно прошептала девочка, и Аллэи лишь сильнее прижала ее затылок к своей груди.
- Нет, - тихо ответила Ищущая ей, прикрывая глаза. Голос почему-то был сиплым, словно она простыла на морозе, а горло немилосердно сдавливало. Словно кто-то резал по живому, и нужно было вытерпеть. Сжать зубы и вытерпеть. Заставив себя говорить, она тихо позвала, - Ивушка.
Девочка чуть отстранилась, поднимая лицо. В темноте Аллэи видела ее, и океан боли, застывший в глазах молодой колдуньи, захлестнул ее саму горькой волной, стылым холодом и чувством безысходности. Но сейчас в ее руках было живое существо, которому нужно было немного тепла, и она не могла себе позволить слабость.
- Девочка моя маленькая, - Аллэи постаралась сделать так, чтоб голос не дрожал, - Я уже говорила тебе, скажу еще раз. Ровно столько, сколько будет нужно. Ты здесь не причем. Зла на тебя никто не держит, - она улыбнулась ей, едва заметно – но Ивушка, шмыгнув носом, притихла, - Послушай меня. Мы просили о том, чтобы это свершилось. И оно свершилось – так, как должно было. Никак иначе. Не хорони саму себя в прошлом. Помни – все происходит не зря.
Ивушка смотрела на нее глазами, полными слез, но что-то было на их дне, что-то тихое и сильное, что-то, совершенно точно знающее истину. И вдруг, словно в ответ на слово Аллэи, сказанное и невысказанное, мир начал светлеть – будто чья-то рука осветила зимнюю ночь огоньком свечи, пойманным в клетку из зеленого стекла. Отсветы упали на снег, на волосы Ивушки, на темные спины зверей, и вскоре в небе над ними разлилось северное сияние, высвечивая беспросветную мглу. Химеры остановились, и краем глаза Аллэи видела, как Шеда, подняв голову, смотрит в небо – но и сама она не могла оторвать взгляда от волн сияния, прошивающих темноту и ее саму насквозь. Это было так правильно сейчас, так красиво, что женщина застыла, не обращая внимания уже ни на что: ни на соль, защипавшую глаза, ни на сжавшую ее пальцы до синяков крохотную узкую ладошку. В этом свете сейчас была их надежда на будущее, их отчаяние, их слепая вера, их единое дыхание – и иных доказательств того, что все верно, ей не нужно было.
Метель заметала тропу к засыпающему городу навсегда, а волны сияния полоскал ветер, как вода полощет длинные косы речных трав. Аллэи прощалась со своим прошлым, отпуская его по ветру следом за полотнами света, как прощалась и Шедавар, как прощались Инарэ, Келе, Этанэ, как прощалась Ивушка. Ничто больше не будет прежним.
