Между двух гигантских крутых гор растекалась черная река – так могло показаться на первый взгляд. И лишь если присмотреться, можно было разглядеть искореженные черные деревья. Мертволесье.
Легенда гласила, что когда-то Гарварнские леса взбирались по склонам Караласских гор высоко-высоко и пробирались до самого Призрачного моря. Но когда настал первый Излом Колеса, Королева Зимы облюбовала перевал меж Сестер, двух исполинских гор, что далеко на западе Гарварны. Оттуда ее гончие начали свой путь, и все, чего они касались, гибло. Так и появилось Мертволесье – мертвая земля, черная, не знающая ни весны, ни живительной влаги ручьев. Оно страшным рубцом вгрызлось в вечную зелень леса, и ни время, ни обороты Колеса не смогли вернуть жизнь под мрачные своды Мертволесья. То, что мертво, никогда не воскреснет.
- По ночам, Марушка, - тихо молвила речная женщина, - Я гляжу на звезды – их отсюда лучше видно. А порой – и не только звезды. Там, - она кивком головы указала на темную стену деревьев, - Что-то проснулось. Я видела сама, девочка, не думай. Белые сполохи, мелкие совсем – но глаза у нас в темноте видят зорче, чем на свету. А я не летнее тебе дитя. Я знаю, что это. Так что ты не пытайся отбрехаться да успокоить меня, Маруша.
Мара молчала. Ялуша действительно не была настолько глупа, чтоб не заметить ледяной звезды на небе. Что уж врать ей… Та тем временем продолжила.
- И сдается мне, я знаю и то, зачем ты идешь к Сестрам, - помолчав, Ялуша протяжно вздохнула, подперев рукой щеку и покачав головой, - Коли так – то иди, Марушка. Я и слова не скажу. На все – воля, да не моя, и не мне твою дорогу править. Только вот что: через лес тебе путь заказан. Их у кромки все больше и больше – мы ночами видим. Пойдешь тем путем, что я тебе укажу.
- Здесь нет других путей, Ялуша, - мотнула головой ведьма.
- Глупая девка, ты мне это прекрати – старших перебивать, - шутливо пожурила ее женщина, а затем вновь посерьезнела, - Если ты не знаешь – так еще не значит, что другой дороги нет. Я покажу тебе.
- Когда? Сейчас? Мне нельзя терять время, Ялуша, - тихо напомнила Мара, отходя от двери вглубь чердака.
- Ну уж нет, никаких сейчас, - твердо ответила женщина, - Отдохнешь, ночь поспишь, а рано утром пойдешь. Никуда я тебя сейчас не отпущу – идти тебе придется долго.
Спорить с Ялушей было бесполезно, Мара знала. Поэтому стоически выдержала взгляд женщины, полный материнской строгости и заботы, и кивнула ей, соглашаясь. Ялуша удовлетворенно хлопнула в ладоши:
- Ну вот и славно!
- Ялуша, можно мне здесь спать? Больно уютно у тебя тут.
- Можно, отчего же нельзя, - улыбнулась хозяйка дома, ставя фонарь на пол, - Оставить тебя, Марушка? Хочешь подремать?
- Да, хотелось бы, - ведьма опустилась на подушки, - Все-таки долго шла к тебе.
- Отдыхай, деточка, отдыхай! Если проснешься до ночи, спускайся, накормлю тебя, а если нет – так спи себе спокойно, никто тебя не потревожит. Спи, Марушка, – Ялуша заторопилась прочь, и вскоре Мара осталась в одиночестве.
Женщина, накрывшись одеялом, свернулась в теплый клубок и прикрыла глаза. Усталость навалилась мгновенно, придавила сверху, угнездилась тяжелым комком и растеклась по всему телу. Мара прикрыла веки, проваливаясь в тихую темную пустоту без снов, где времени не существовало. Слишком давно она не ощущала этой блаженной тишины. А сейчас – так того хотелось…
Ялуша сидела у окна и перетягивала шерстяную нить в тугой клубок. Дети давно спали, муж храпел на печи – все-таки пришел, болотник проклятый… Где-то скреблась тихо мышь, за дверью ходила седая метель, да слышался шорох в ветвях деревьев. То ветер поет, Ялуша. То просто ветер.
Женщина отложила нити, устало вздохнула. Непутевая ведьма спала на чердаке и видела, небось, десятый сон.
Поднявшись с лавки, Ялуша вышла в сени. Темнота была хоть глаз выколи – но речному народцу света не требовалось. Женщина наклонилась, нащупывая железное кольцо люка в полу, и, поднатужившись, потянула на себя. Люк поддался легко, а из провала в полу потянуло речной свежестью. Ялуша довольно хмыкнула. Стало быть, не затопило с лета. Осторожно нащупав ногой скользкую ступеньку, речная женщина скрылась в кромешной темноте.
========== Глава 5. Чужие берега ==========
- Шаня… Шанечка… Шаня, рыбка, просыпайся. Шаня!
Заспанная и встрепанная, девушка села на постели, спросонья щурясь на слабый свет масляного фонаря. Ялуша удовлетворенно хмыкнула и, поставив фонарь на низкий столик у кровати дочери, принялась копаться в огромном сундуке, выуживая оттуда одежду для Шани.
- Боги, который час?.. Мам! Айму сегодня Лита купает, меня-то зачем в такую рань подымать?.. Темень еще на улице… - Шаня рухнула обратно на постель, закрывая лицо руками. Греть воду для младшей сестренки и намыливать ей спину, выслушивая бесконечные вопросы малька, совсем не хотелось – тем более что нынче не ее черед…
- А я и не за тем тебя разбудила, - Ялуша деловито стащила со старшей дочери одеяло, не давая ей погрузиться в мягкую теплую дрему, - Проведешь гостью нашу.
- Куда это ее проводить? – насторожилась Шаня, просыпаясь окончательно, - Сама выхода из деревни не найдет что ль?
- А она не по земле пойдет, - улыбнулась мать.
До Шани медленно дошел смысл ее слов. Она покачала головой, недоуменно глядя на Ялушу:
- Погоди… Она чужая ведь – что ж ты ей, лаз показать хочешь?
- Это орел рыбе чужой, - отрезала Ялуша, - А Марушка нам родная. Тебя, дуреху, лечила от глазной хвори, когда ты еще и ходить не умела. Если бы не она – ты бы и света белого не видела, темнотой бы жила. А может, и вовсе бы не жила. Так что как я сказала – так и будет.
Шаня потупилась. Ялуша положила на кровать ворох теплой одежды и, потрепав дочь по голове, вышла из комнаты, дав той возможность привести себя в порядок.
Теплый огонек чуть мигал под стеклянным куполом, дрожа от слабого сквозняка, тянущего из подземелья. Чем дольше они шли, тем ощутимее становился этот прохладный, пахнущий сыростью ветерок. Несмотря на время года, в тоннеле было тепло и чуть влажно. С потолка земляного коридора свисали тугие корни, вновь уходящие в землю – местами они образовывали настоящие решетки, сверху донизу затягивающие проход, и приходилось продираться сквозь заросли. Мару это нисколько не смущало: буреломы в лесу были гораздо гуще. На стенах лаза росли грибы, тускло светящиеся бледным зеленоватым сиянием – ведьма знала, что некоторые из них могли бы пригодиться ей для зелий. Да только вряд ли когда-нибудь ей еще доведется заниматься привычным делом.
На взгляд Мары, Шаня оказалась прекрасным собеседником: она молчала. Долговязая, худенькая девочка, высоко подняв фонарь, вела ведьму все дальше от гостеприимного теплого дома Ялуши. Изредка Мара косилась на нее, с любопытством рассматривая узор чешуек над светлыми тонкими бровями – у Шани они отливали перламутрово-сиреневым нежным цветом и чуть мерцали на тусклом свету. Как и все речные люди, она была низенькая, большеглазая и светлокосая. А еще чешуйки, спускающиеся от уголков ее глаз вниз на скулы, уже начали бледнеть и едва заметно топорщиться. Девушка ощутила ее взгляд и без слов поняла, на что глазеет ведьма.
- Скоро совсем отпадут.
- Они лишь над бровями растут? – поинтересовалась ведьма, пропуская Шаню вперед – тоннель разделился на две узкие ветки. Девочка повернула налево, и проход круто пошел вниз. Запахом реки потянуло гораздо ощутимее – Мара поняла, что они спускаются под озеро.
- Нет, еще вдоль позвоночника. А у новорожденных мальков – мы так детей зовем - вообще все тело в чешуе, только мелкой совсем и мягонькой как шелк. Она такой и остается, не жесткой. С возрастом вся отпадает, когда срок подходит.
Она немного помолчала, а затем продолжила:
- Отец говорил, что у матери в молодости очень красиво было – серебряные, с золотым краешком, и притом почти прозрачные. Мелкие-мелкие, как у красноперки.
На том их беседа утихла. Шаня все так же молчала и вела себя отстраненно, хоть и вежливо. И за это Мара ей была благодарна – ведьма чувствовала себя неуютно, когда приходилось поддерживать разговор. Все же говорить она не умела. Точнее, просто не хотела – нужды в том особой не было. Гораздо интереснее было примечать крохотные детали, едва ли имеющие значение.
