- По делам бреду, Ялуша, - все же ответила Мара, немного повременив, - Хочу наведаться на запад – может, перезимую там…

Уж лучше так тебе думать, теплое ты создание.

Ялуша закивала, разворачиваясь к Маре и отирая со лба пот. На лбу женщины осталась белая полоса, и Мара улыбнулась этому – даже сейчас семиреченка оставалась удивительно славной и теплой.

- Оно и правильно, девочка – что тебе в лесу прозябать? А есть там, на западе, ночлег для тебя? Тебя примут? Не обидят?

- Не тревожься, Ялуша, - Мара подошла к ней и, взяв в руки чистую тряпицу, отерла с лица женщины муку, - Ничего со мной не станется.

Та, привстав на цыпочки, потрепала ведьму по щеке и принялась дальше возиться. Вскоре по комнате пополз приятный запах пирожков, и лишь тогда Мара поняла, насколько проголодалась за дни пути. Свою еду ведьма экономила как могла – чтоб до Мертволесья хватило. Все вехи и стрелки указывали туда, откуда начинался каждый Излом…

- Дети! Живо за стол! – звучно крикнула Ялуша, отирая руки о передник.

Послышался громкий топот, а затем комната быстро заполнилась домочадцами. Старшие дети Ялуши, дочери Енка и Таша, давно уж обзавелись своими семьями и жили отдельно от родителей, но скучать женщине не приходилось – семеро младших все еще были под материнским крылом. Когда они шумной толпой спустились вниз, Мару даже передернуло: она бы и с одним ребенком не управилась, а тут – семеро…

- Шаня, Ольвер, Ведан, Яска, Лита, Мирна, Айма, - бормотала Ялуша, вглядываясь в мордашки детей, похожих один на другого. Мара с интересом разглядывала тонкие перламутровые чешуйки, мелким узором идущие вдоль светлых бровей. Их можно было заметить лишь на свету – чешуйки переливались радугой. К двадцати годам они и вовсе пропадали, но дети речного народца казались совсем чудными. То ли русалки, то ли водяные да водяницы.

Среброглазые ребятишки уставились на Мару как один, и ведьме стало не по себе. Ялуша заметила это и тут же цыкнула на детей.

- Ну, чего вытаращились? Не видите – устала госпожа с дороги. Быстро сели все по местам!

Командный тон матери подействовал: мелкие тут же опустили очи долу и расселись за длинным столом, где уже стояли миски с мясной кашей и круглая тарелка, на которой горкой высились пирожки. Ялуша поставила перед Марой громадную, до краев полную миску и заботливо проворковала:

- Кушай, моя деточка! Горячего, поди, давно не ела - вон как исхудала с нашей последней встречи…

За столом воцарилось сосредоточенное молчание, нарушаемое довольным чавканием. Мара украдкой поглядывала на детей: младший мальчишка, Ведан, попытался исподтишка стащить у своей близняшки Литы пирожок, за что получил ложкой по лбу от сестры. Ведьма сдержала улыбку: дети были смешными. Действительно смешными.

- Ма-а-ам, почему Шане больше досталось? – обиженно спросила пухленькая девочка со светлыми веснушками на вздернутом носике.

- Мирна, прекрати: всем поровну досталось, - проворчала Ялуша, прибираясь со стола, - Не выдумывай.

- Мирна просто у нас толстая, вот и просит, - ехидно поддел пухленькую девочку мальчишка постарше, с рыжими пестрыми чешуйками над бровями. Та вспыхнула, словно мак, и негодующе воскликнула:

- И вовсе нет!

- Вовсе да!

- Вовсе нет!

- Вовсе да!

- Рты закрыли, мальков вам в ухо! - смешно картавя, выкрикнула маленькая девочка со светлыми вихрами над высоким лбом – и тут же получила подзатыльник от матери.

- Айма! Чтоб я от тебя ругательств не слышала, а то так отлуплю – мало не покажется! – грозно рявкнула Ялуша, упирая руки в крутые бедра. Айма невинно захлопала глазами и безапелляционно заявила:

- Но ты же говоришь так, и папа так говорит…

- Папа и не так говорит, - заметила долговязая девица – Шаня, кажется. Дети постарше рассмеялись, маленькие подхватили, не понимая, чему смеяться, но силясь подражать остальным.

Храни вас Бессмертный. Будьте так же светлы и легки, так же тихи. Дом ваш пускай будет навек таким.

После обеда семейство разбежалось по своим делам. Мальчишки ушли в сарай, мастерить ловушку для зайцев, старшие девочки, Шаня и Яска, поднялись на второй этаж – Ялуша по секрету проговорилась Маре, что они вышивают приданное Шане. Младших дочерей Ялуша выпроводила из дома, укутав их в громадные шубы и толстые шерстяные платки, и малышня с веселым гомоном высыпала на улицу. Женщина затворила дверь и, обмахиваясь полотенцем, пожаловалась:

- Ни минуты покоя… То подерутся, то не поделят чего, то друг друга обзывать начнут. Боги, когда уже всех поотдаю мужьям да женам!..

Ведьма, скрестив руки на груди, наблюдала за Ялушей и усмехалась: ворчала та лишь для виду. Мара прекрасно знала, как искренне и сильно она любит своих детей. Ялуша, убрав со стола грязную посуду, присела рядом с Марой и посмотрела на нее совсем уж иным взглядом – внимательным, задумчивым.

- А теперь говори, Маруша: что происходит?

Ведьма и бровью не повела.

- А что происходит, Ялуша?

- Ты мне-то зубы не заговаривай – не получится, - парировала женщина, все так же буравя Мару взглядом, - Я ж насквозь вас вижу, девочка. Мои знаешь сколько раз пытались меня вокруг пальца обвести? Да только старая щука знает, где сеть стоит. Да и чую я – зима дурная, недобрая. Ты потому из леса идешь?

- Нет, Ялуша, - мягко покачала головой Мара, - Не тревожься ни о чем, не думай о лихе – и не придет оно. Говорю же: по делам.

Прозрачные глаза, отражающие бледный свет, скользили взглядом по лицу Мары, и от этого ей было не по себе. Казалось, что женщина видит ее насквозь. Ялуша поднялась со скамьи, откладывая полотенце и на ходу бросая:

- Иди-ка со мной, Марушка. Покажу тебе что-то.

Ведьма беспрекословно последовала за Ялушей на второй этаж. Женщина, кряхтя, тяжело поднималась по высоким ступеням – слишком высоким для росточка речного народца; Мара шла за ней и смотрела, как раскачиваются льняные косицы, выпущенные из-под платка – женщины Семиречья плели столько кос, сколько у них рождалось детей. Волосы у Ялуши были длинными, до самой середины бедра, и хвостики ее косиц смешно закручивались крупными кольцами. Мара заметила, что в последнее время ее взгляд все время цеплялся за детали – незначительные на первый взгляд. Кружевная сломанная веточка над рекой. Следы птичьих лапок. Цветущая под снегом лазоревая звездочка горечавки. Камень неправильной формы на дне замерзшего ручья. Льняные хвостики кос Ялуши.

Со второго этажа Ялуша повела ее к лестнице на чердак, добротной, но крутой. Несмотря на свою комплекцию, речная женщина проворно вскарабкалась наверх и открыла тяжелый люк, а затем и исчезла в проеме под потолком. Послышалась тихая ругань, звук, как будто кто-то высекает искру кремневыми камешками, а затем абсолютная темнота чердака отступила и заполнилась теплым золотистым светом. Мгновение – и в квадрате проема показалось круглое лицо Ялуши.

- Ну, что стоишь? Лезь сюда, девочка!

Мара быстро взобралась на чердак к Ялуше. Здесь было уютно, пахло сухоцветом и сладким сеном. У дальней стены стояли какие-то мешки, свет из круглого окошка под самым потолком падал на примятые подушки, укрытые шерстяным одеялом – видно, дети частенько прибегали сюда. А может, и сама Ялуша. Женщина направилась к другой стене, где Мара наконец увидела еще одну дверь – совсем неприметную, спрятанную в тени. Фонарь Ялуши осветил витую ручку и странные узоры, украшенные неведомыми символами. Ялуша поманила ведьму к себе, а затем открыла дверь.

Прохладный воздух ударил в лицо Маре, расцеловал щеки и впился холодом в губы. Ведьма, щурясь на ветру, огляделась: за порогом двери была крохотная площадка-козырек. Наверное, над крыльцом… Но, приглядевшись, ведьма поняла: они с другой стороны дома. Внизу виднелись двускатные крыши, кроны посеребренных деревьев, а выше – заснеженные древние горы, чьи острые верхушки вонзались в облака и распарывали их в мягкие клочья. Невероятная громада впивалась зубьями в небо, терзала далекую высь и тянулась до самого горизонта, изорванного силуэтами гор. Но ведьма глядела не на горизонт.