Конечно же, всё оказалось не так-то просто. Даже два продавца лошадей на ярмарке не были бы столь осторожны, столь убедительны, пытаясь заключить выходную сделку, чем эти два высокородных пэра: род одного восходит к ирландскому джентльмену, обосновавшемуся в Сент-Беряне в одиннадцатом веке, герб другого ведет начало от Плантагенетов (да, дорогая, это они заявили за столом!). Но в конце концов, мне кажется, они заключили сделку. И теперь соперничество во время выборов прекратится. Потомок ирландского джентльмена согласился отказаться от округа Трегони, если потомок Плантагенетов откажется от Труро. Они также достигли соглашения по ряду других округов, но нам важны только эти. Так что да здравствует избирательная кампания, и пусть наш больной получит место, которого заслуживает!

Я лично пребываю в неплохом состоянии, в последнюю неделю меня совсем не тошнило. Дуайт тоже в добром здравии, но слишком часто задумывается о положении Англии. Полагаю, я вышла не за самого большого оптимиста.

Передавай мою нежную любовь Россу и поцелуи детям. Должна признаться, что ничто не способно так убедить меня в идее продолжения рода, как вид этих двух созданий.

Кэролайн

В последний день августа преподобный мистер Осборн Уитворт, прогуливаясь по Принц-стрит, увидел, как миссис Ровелла Солвей выходит из библиотеки со связкой книг под мышкой. Ее поношенное коричневое платье болталось на ней, как сутана, а белая соломенная шляпка закрывала лицо от солнца. Туфли шаркали по мостовой. Она выглядела бледной, задумчивой и несобранной. Ровелла бросила удивленный взгляд на зятя и поспешила дальше.

Мистер Уитворт собирался отдать Лоббу из Шерборна несколько писем, чтобы тот доставил их в приход Сола и Грамблера с еженедельными газетами. Письма адресовались сэру Джону Тревонансу, капитану Россу Полдарку, доктору Дуайту Энису, Хорасу Тренеглосу, эсквайру, и указывали на недостатки, обнаруженные новым викарием в церкви и на кладбище, которые можно исправить, но придется потратить значительную сумму. Далее говорилось, что долг состоятельных прихожан, как тешит себя надеждой мистер Уитворт, внести свою долю в поддержание древней и прекрасной церкви в той степени, какая отразит щедрость и христианскую ответственность означенных персон. Сейчас церковь не содержится в надлежащем виде и требует тщательной ревизии.

Встреча с миссис Солвей снова разозлила и расстроила викария. Прошлым вечером он испытал неприятное чувство. Он возвращался из обветшалого коттеджа на набережной, куда его привели плотская нужда и преступное упрямство жены. Давно уже стемнело, но когда над вонючей топью речки взошла полная луна, кто-то сунул ему фонарь прямо под нос. Оззи не был точно уверен, но человек напоминал разносчика из таверны «Семь звезд», он жил в его приходе и несколько недель назад похоронил второго ребенка. А значит, существует опасность быть узнанным, а узнав его, этот человек донесет церковным старостам. Разумеется, ничего невозможно доказать, но почтенный человек обычно не гуляет по набережной после темноты, и объяснений может и не потребоваться.

До чего же отвратительно, что он оказался в подобном положении, а вина, вина в том, что ему приходится идти на набережную, лежит на этой бесформенной девице, пробирающейся по щербатым булыжникам мостовой на другую сторону улицы, к своему дому — тому дому, который купила на его деньги, обманом. В свой дом, к своему тощему сопливому мужу. Мысль была настолько омерзительная, что Осборна затошнило при одном взгляде на Ровеллу.

По определенным причинам его в любом случае подташнивало при взгляде на нее. Теперь он часто фантазировал, как хлещет ее розгами.

***

В тот же день Демельза собирала ежевику на Длинном поле с Джереми и Клоуэнс. С одной стороны поля от камней и вересковой пустоши, спускающейся к бухте Нампара, его отделяла толстая каменная стена, заросшая дроком и ежевикой. Подразумевалось, что этот участок остается за Полдарками. В других местах на их земле деревенские могли свободно собирать ягоды.

Урожай ожидался хороший, в отличие от предыдущего года, когда из-за сырости в воздухе ежевика покрылась мучнистой росой, не успев созреть. А в этом году они уже собрали один урожай. Они пришли с тремя корзинами, одна у Демельзы, одна у Джереми, и совсем маленькая — у Клоуэнс, которая упрямо собирала не только ягоды, но и маргаритки с одуванчиками.

Рядом с морем было сыро, не туман, но низкое волнистое облако, которое обошло лежащий в нескольких милях Труро. Они тихо и спокойно собирали ягоды минут десять, спокойствие нарушали лишь периодические выкрики Джереми, когда он находил плохую ягоду или царапал палец, и тут Демельза услышала за спиной покашливание. Она обернулась и увидела высокую девушку в длинном красном плаще, похожем на военный мундир, черных чулках и ботинках и легкой летней шляпке, кое-как прилаженной на сверкающих волосах.

— Прошу прощения, госпожа. Простите, что так вот подхожу. Вы... вы меня узнаете?

Демельза выпрямилась, откинула волосы с лица и поставила корзину.

— Да... конечно, Эмма.

— Да, мэм. Я всё подумывала к вам зайти, но не решалась. А теперь увидала здесь и решила перемолвиться словечком. Надеюсь, не сочтете за наглость.

Она немного запыхалась.

— Не знаю, Эмма. Зависит от того, что ты хочешь сказать.

Эмма махнула рукой.

— Ну... Я думаю, вы знаете что. Все знают. Я вышла сегодня днем, хотя у меня не выходной и я рискую получить нагоняй, но доктор у пациентов, а хозяйка ушла на чай к миссис Тиг, ну так вот, я вышла и хотела... хотела зайти к Сэму. Но потом с вершины холма увидала, как вы вышли из дома, и подумала, что могу поделиться моими тревогами, ну, в смысле, Сэм же ваш брат. Вы понимаете, о чем я, мэм?

— О да. Понимаю.

Эмма сглотнула и уставилась на море. На берег накатывалась волна, и пена местами разрывалась и разлеталась брызгами над водой.

— Я не видала Сэма после матча, мэм. Не видала и не слыхала. Он говорил с вами об этом?

— Нет, Эмма, не говорил. Думаю, он предпочитает ни с кем об этом не говорить.

— Почему он позволил Тому Харри выиграть? Он же это сделал, да? Специально. Позволил ему перекатиться наверх и победить.

— Я точно не знаю. Спроси Сэма. Может, он тебе скажет.

— А вы знаете, что я пообещала посещать его собрания целых три месяца, если он победит? Вот почему он решил проиграть!

Демельза, и сама довольно высокая, рядом с Эммой выглядела хрупкой, девушка была как будто раза в два ее больше. Сегодня ее радостный смех больше не звучал. Демельза призналась себе, что заранее настроена против Эммы, не из-за ее поведения, а потому что она дочь Толли Трегирлса, и это явно несправедливо.

— Ты любишь Сэма? — спросила она.

Эмма вскинула сверкающие глаза, а потом резко потупилась.

— Думаю, да.

— А Тома Харри?

— О... совсем нет.

— Думаешь, Сэм любит тебя?

— Думаю, да... Но...

— Да, я знаю.

Демельза собрала еще несколько ягод и предложила их Клоуэнс, та схватила их пухлым кулачком и выбросила пригоршню маргариток.

— Понимаете, госпожа, он говорит, что хочет меня изменить, избавить от грехов, «сотворить меня заново», так он это называет, «сотворить меня заново». Он считает, что это сделает меня счастливей, как будто я печальна...

— Он не совсем это имеет в виду.

— Да, но звучит именно так!

Они замолчали.

— Хорошая ежевика, — сказала Демельза. — Попробуй.

— Спасибо, мэм.

Они съели по ягоде. Это был хороший жест, потому что встреча стала более дружеской.

— Я не знаю Сэма так же хорошо, как младшего брата, Дрейка, — сказала Демельза. — Я лишь знаю, что он не может быть счастлив в браке с кем-то, кто не принадлежит к его общине. Не может и не будет. Потому что для него многое значит религия, не так, как для остальных. И если ты... если ты ведешь себя не так, как того требует его религия, ты не победишь. Гораздо лучше будет тебе с ним больше не видеться, чем заставлять его страдать, делая выбор.