Росс нахмурился, глядя в темноту и обдумывая слова Элизабет.

— Боже ты мой, мы сами вырыли себе яму!

— А какую яму вырыли для Валентина... А теперь прошу, дай мне пройти.

— Элизабет...

— Прошу тебя, Росс. Мне нехорошо.

— Нет, подожди. Разве мы ничего не можем сделать?

— Что, например?

Он замолчал.

— В крайнем случае ты можешь поговорить с ним открыто.

— Поговорить с ним?

— Да. Это лучше, чем неизвестность.

Элизабет натужно засмеялась.

— Какое благородное предложение! Может, ты сам желаешь с ним поговорить?

— Нет, потому что я бы его убил или он меня, а это тебе не поможет. Я не говорю, что ты должна сказать ему правду. Но брось ему вызов — спроси о том, что он подозревает, а потом отрицай это.

— То есть солгать ему.

— Если это необходимо. Если не сумеешь найти способ отрицать, то можешь отрицать не так прямо. Но я не знаю, в чем правда. Возможно, и ты не знаешь. Или знаешь, но лишь ты одна. У него нет доказательств, потому что их не может быть. Если кто и знает, кто отец Валентина, то только ты. А что касается остального, того, что случилось между нами, то это тоже знаем лишь мы. Всё остальное — домыслы, подозрения и слухи. Что такое он мог услышать в сентябре, чтобы потерять спокойствие? Ты говоришь, его настроение переменчиво. Это значит, он не вполне уверен, просто кто-то нашептал ему дурное, и он не может этого забыть. Лишь ты можешь его освободить.

— Как смело ты решаешь проблемы. Мне следовало сразу обратиться к тебе.

Росс не поддался на провокацию.

— Ничего я не решаю, дорогая, но думаю, что тебе придется. Я знаком с Джорджем двадцать пять лет. А ты — пятнадцать. И я точно знаю, что ты преуменьшаешь свои способности. Развей его подозрения. Возможно, ты всё преувеличила из страха. Но ты — тот самый человек, возможно единственный, которому нет нужды и причин его бояться.

— Почему?

— Потому что в его глазах ты по-прежнему драгоценность, как и в глазах многих мужчин, и он не хочет тебя потерять. В этом он весьма пылок... Поверь, я его знаю, он сделает что угодно, лишь бы тебя удержать, лишь бы ты его любила и не смотрела ни на кого другого. Он желал этого с тех пор, как впервые тебя увидел, я понял это, как только заметил, как он на тебя смотрит. Но я и предполагать не мог, что у него появится шанс. Как и он.

— Как и я, — сказала Элизабет.

— Да...

В густой черноте деревьев заухала сова.

Росс не был уверен, но ему показалось, что гнев Элизабет немного поутих.

— Теперь ты представляешь, что я почувствовал, когда узнал, что он будет тобой обладать?

— Ты не оставил мне в этом сомнений.

— Я поступил гнусно, но до сегодняшнего дня об этом не сожалел.

— Я почти сразу же поняла, что ты намерен сделать.

— И ты ошиблась. Но я не мог к тебе вернуться... и сломать еще чью-то жизнь.

— Тебе следовало подумать об этом заранее.

— Я обезумел, обезумел от ревности. Не так-то просто урезонить мужчину, видящего, что женщина, которую он любил всю жизнь, выходит замуж за того, кого он всю жизнь ненавидел.

Элизабет посмотрела на Росса. Даже в темноте он заметил ее изучающий взгляд.

— Я много дурного о тебе думала, Росс, но никогда не подозревала в неискренности.

— А сейчас подозреваешь?

Она попыталась уклониться от того, что вдруг стало между ними зарождаться.

— Неужели ты искренне пытаешься спасти брак, который так пытался разрушить?

— Вовсе нет. Просто теперь нужно думать и еще об одном человеке.

— И твою совесть успокоит, если...

— Боже, да речь вообще не о моей совести! Речь о твоей жизни и жизни твоего сына. — Росс помолчал. — Я ведь правильно понял, что ты не хочешь, чтобы твой брак с Джорджем развалился?

— Он уже разваливается.

— Но ты, похоже, хочешь его спасти.

Элизабет задумалась.

— Да... Я хочу его спасти.

— Но прежде всего ты должна спасти Валентина. Он заслуживает того, чтобы за него побороться.

Росс заметил, как Элизабет окаменела.

— Думаешь, я не готова бороться?

— Как бы то ни было, — резко сказал Росс, — он твой сын. Надеюсь, что он сын Джорджа. Мне не хотелось бы подкидывать в гнездо Уорлегганов кукушонка, который унаследует их состояние. Но он твой сын, а значит, не должен расти в атмосфере подозрений... И еще, Элизабет...

— Что?

— Раз уж так случилось... Значит, ты должна родить Джорджу еще одного ребенка.

— Что ты пытаешься сказать?

— Разве ребенок, по поводу которого ни у кого не возникнет сомнений, не скрепит брак?

— Он не изменит прошлого.

— Но может изменить. Если ты придумаешь... — Росс снова умолк.

— Говори.

— Женщины часто путаются, когда зачали ребенка. Возможно, так произошло с Валентином, а может, и нет. Но пусть и в следующий раз возникнет путаница, только намеренная. Еще один семимесячный ребенок убедит Джорджа, как ничто другое.

Элизабет стала разглядывать свой рукав.

— Я думаю... Ты не мог бы снять с меня это?

То ли майский жук, то ли хрущ сел на кружево ее рукава. Безобидное насекомое, но крупное, а женщины часто боятся, что жук попадет в прическу. Росс взял ее за руку и резким движением попытался стряхнуть жука, но тот вцепился в ткань. Тогда Россу пришлось схватить жирное насекомое пальцами и выкинуть.

Жук беспомощно зажужжал в темной траве, пытаясь снова подняться в воздух.

— Благодарю, — сказала Элизабет. — А теперь прощай.

Росс не отпустил ее руку, хотя Элизабет хотела ее выдернуть. Он мягко притянул Элизабет к себе и покрыл ее лицо поцелуями. В этот раз — никакого насилия, просто несколько легких и любящих поцелуев, едва касаясь щек — поцелуев, слишком чувственных для братских, но слишком нежных, чтобы их отвергли.

— Прощай, — ответил Росс. — Моя дорогая.

Дуайта и Кэролайн тоже пригласили в Треготнан, поэтому Росс с Демельзой по пути заехали к ним в Киллуоррен. Они вместе выпили шоколаду и отправились в путь. Росс недавно приобрел у Толли Трегирлса двух новых лошадей по кличке Шеридан и Свифт, так что теперь они составляли впечатляющую процессию, поскольку на старой Брюнетке с ними ехал Джон Гимлетт вместе с вечерними нарядами. Гимлетт уже давно никуда не выезжал, и Росс решил, что он получит удовольствие, пообедав за счет Боскауэнов. Кэролайн взяла с собой горничную и лакея.

По пути к Труро, вниз по крутой и пыльной дороге, у которой примостились сараи и хибары, а в колее копошились свиньи, Дуайт сказал, что должен отлучиться на полчаса и осмотреть пациента.

— Он хочет заехать к жене викария, — объяснила Кэролайн. — Дуайт никогда не мог разделить работу и развлечения. Хотя я уверена, что он получает от работы удовольствие, в особенности, когда посещает миловидную юную даму.

— Прошу тебя, Кэролайн, — улыбнулся Дуайт.

— Нет-нет, не вздумай отрицать! Все юные дамы тебя обожают. Даже я краснею, когда признаюсь, что я твоя жена, и покорно жду в толпе поклонниц, пока ты уделишь мне чуточку внимания.

— Кэролайн любит попенять мне за то, что я не бросил свою профессию, и уверяет, что я не уделяю ей внимания. Но не стоит заниматься этим в кругу друзей, любимая. Они прекрасно знают, сколько внимания я тебе уделяю.

— Это жена Уитворта? — спросил Росс. — Морвенна Уитворт? Не знал, что она больна.

— Да... больна, — ответил Дуайт.

— Несколько месяцев назад она родила, — сообщила Демельза. — Она из-за этого заболела?

— Она уже поправляется.

— Дуайт не обсуждает пациентов, — сказала Кэролайн. — Не то что доктор моего дяди в Оксфорде, который только и болтает, как эта леди выздоровела от тертого ревеня, а тому джентльмену с французской болезнью полегчало от его лечения. И всегда называет имена, конечно же, все имена. Так его визиты превращаются в светское развлечение и служат источником сплетен.