— Вот дьявол! — выругалась она. — Это просто портвейн выходит.

— Ни разу не слышал о женщине, которая выпила бы столько портвейна, чтобы он полился у нее из глаз.

Демельза приглушенно хихикнула и икнула.

— Не смейся надо мной, Росс. Нечестно смеяться надо мной, когда у меня такие проблемы.

— Больше не буду. Обещаю.

— Это неправда. И ты прекрасно знаешь.

— Обещаю смеяться над тобой в два раза реже, чем ты смеешься надо мной.

— Но это совсем не то же самое.

— Нет, любимая. — Росс нежно ее поцеловал. — Не то же самое.

— И к тому же я обещала завтра утром встать в шесть, чтобы с ним попрощаться.

— Значит, тебе придется.

— Росс, ты так добр ко мне и так терпелив.

— Я знаю.

Она укусила Росса за руку.

Тот погладил укушенный палец.

— Думаешь, я слишком удовлетворен ролью мужа и защитника? Это не так. Мы оба ходим по канату. Может, мне просто тебя как следует отшлепать?

— Может, именно это мне и нужно, — призналась она.

Во время визита к викарию прихода святой Маргариты Дуайт отметил, что Морвенна поправляется. Чувствительность нежных тканей матки уменьшилась. У нее не было приступов, а состояние нервной системы значительно улучшилось. Дуайт сказал, что теперь она может вставать в обычное время, немного отдыхать после обеда и снова спускаться вечером. При хорошей погоде Морвенна может выходить на короткие прогулки по саду с сестрой, кормить лебедей, собирать цветы, делать мелкую работу по дому. Но ей нельзя переутомляться, стоит придерживаться предписанной диеты по крайней мере четыре недели.

А этот срок заканчивался через неделю. Дуайт сказал, что заедет в следующий вторник, ожидая очередной неприятной встречи с мистером Уитвортом. Проведя год в тюрьме для военнопленных и борясь с собственными недугами после этого, Дуайт мог наблюдать эффекты от приподнятого настроения и уныния на ход заболевания и пришел к выводу, что определенное состояние ума и чувств сказывается на теле. Он был убежден, в отличие от Кэролайн, что его собственное выздоровление зависит от того, как скоро он вернется к полноценной врачебной практике. Если разум заставит тело работать, то в конце дня тело будет чувствовать себя лучше, а это, в свою очередь, отразится и на состоянии ума. И с другими людьми в точности так же. Разумеется, сломанную ногу не излечить, если отправить человека на прогулку, но часто, стоит заставить разум работать на благо тела, как человек окажется уже на полпути к выздоровлению.

А с его точки зрения, не считая неверного медицинского диагноза, было очевидно, что Морвенна страдает от глубокой меланхолии. И она никуда не делась, пусть и уменьшилась. Теплый разговор с Морвенной о том о сем позволил Дуайту безошибочно определить, что она в ужасе от физического внимания мужа, и это частично является причиной ее подавленности.

Ее муж был человеком Господа, а Дуайт — всего лишь медиком, и это значило, что он может лишь внести предложения по этому вопросу, которые, как он знал наперед, будут встречены в штыки. В любом случае, исправлять несчастливый брак — не его дело. В прошлый раз он был вправе, как доктор, запретить соитие на месяц. Никто не оспаривал его право. Но теперь Морвенна и впрямь была достаточно здорова в физическом смысле, чтобы возобновить супружеские отношения. У нее болела только душа. Она просто не желала физической близости. То ли муж был ей противен, то ли она принадлежала к числу несчастных, неизлечимо холодных женщин.

Но какое право доктор имел вмешиваться? Очевидно, эта ситуация ставила мистера Уитворта в неприятное положение. Но Морвенна была его пациенткой. А Уитворт выглядел здоровым, как бык. Неужели Дуайт не может воспользоваться правами медика и запретить им отношения, скажем, еще на пару недель? Уитворт — христианин и джентльмен, и наверняка подчинится. Еще две недели могут заметно отразиться на его жене. И будет правильно, если Дуайт намекнет Морвенне об обязанностях в браке. Еще одна трудная задача.

Но, к счастью, до этого оставалась еще неделя.

После его отъезда в доме тихо трапезничали. Викарий прихода святой Маргариты, возможный викарий Сола и Грамблера, сидел между двумя высокими сестрами за слишком длинным для них столом. Лакей в белых перчатках сверкающими приборами подавал телячьи ножки в розмариновом соусе.

— Так значит, его светлость сказал, что ты поправилась, Морвенна, — заметил викарий, накалывая на вилку кусок мяса. Он отправил его глубоко в рот, словно боялся, что тот сбежит, и задумчиво прожевал. Осборн придумал это саркастическое прозвище для Дуайта еще в первый его визит. — Укрепляющее лечение принесло успех, и твой недуг проходит, да?

Он посмотрел на Ровеллу и задержал на ней взгляд.

— Да, Оззи, — ответила Морвенна. — Я неплохо себя чувствую. Но доктор Энис говорит, что потребуется еще некоторое время для окончательного выздоровления.

— Не представляю, какой он пришлет счет, но думаю, он будет соответствовать тому, что этот доктор о себе возомнил, женившись на девице Пенвенен. Да и кто знает, может, в конце концов подействовало лечение Бенны — тебе нужен был только отдых и покой, его ты и получила.

— Но доктор Бенна прописал успокаивающее лечение, викарий, — возразила Ровелла. — А доктор Энис — наоборот. Разве вы не видите, что именно это и подействовало?

— Двое против одного, я сдаюсь, — приветливо откликнулся Оззи. — В последние несколько недель стало заметно, что он куда более приветлив в обществе обеих сестер, чем наедине с женой.

— А какая она, эта Пенвенен... миссис Энис? — поинтересовалась Ровелла. — Не припоминаю, чтобы когда-нибудь ее видела.

— Высокая, худющая и рыжая, — ответил Оззи. — И у нее отличная лошадь для охоты. — В его голос вкрались нотки злости, возможно, воспоминания о полученном отказе. — Ее дядя ни за что не согласился бы на брак с нищим костоправом, но они поженились сразу после его кончины. Разумеется, это долго не продлится.

— Вот как, викарий?

Оззи улыбнулся свояченице.

— О, в глазах посторонних — может и продлится. Но вряд ли шумная миссис Энис будет долго довольна мужем, который то посещает пациентов, то занят экспериментами.

— Кстати, — сказала Ровелла, — ты помнишь доктора Трегелласа, Венна?

— Да-да, я помню.

— Это один старик, который жил неподалеку от Бодмина, викарий, — объяснила Ровелла, ее лицо тут же оживилось. — Говорили, будто он искал способ превратить медь в золото. Когда однажды к нему зашел наш отец, доктор сидел в халате и шляпе с кисточкой, со спущенными до самых башмаков чулками, читал какую-то арабскую книгу и прихлебывал из пустой чашки, а тем временем вся вода из чайника выкипела и начался пожар!

— Ха! Ха! — воскликнул Оззи. — Хорошая история, должен признаться!

— Но это правда, викарий. Истинная правда!

— О, я тебе верю.

— Однажды доктор Трегеллас заболел и упал со стула в глубоком обмороке, две его дочери подняли его и снова усадили, а он снова стал читать свою книгу, как ни в чем не бывало!

Они покончили с телятиной, и за ней последовал жареный ягненок с мятой и спаржей. Морвенна пару раз взглянула на сестру. Ровелла тоже посмотрела на сестру.

— Ты ничего не ешь, Венна.

— Нет, дорогая. Мне нужно выпить всё это, — Морвенна указала на высокий бокал портвейна. — И еще яйца на завтрак, хотя они легко проскальзывают, каким бы ни был аппетит. Но я хорошо питаюсь. По сравнению с тем, что было несколько недель назад, я просто объедаюсь!

За ягненком последовали цыплята с цветной капустой, шпинатом и огурцом, затем пудинг с изюмом и сидр со сливками. Оззи, обычно пьющий мало, на сей раз допил полбутылки канарского и добавил к нему бокал коньяка.

Морвенна удалилась на послеобеденный отдых. Ровелла задержалась за столом, как иногда случалось в последнее время, и Оззи поговорил с ней обо всем, что приходило в голову: о первой жене, о матери, о делах прихода, о стремлении стать викарием в церкви святого Сола, о родственных отношениях с Конаном Годольфином, о взлете Уорлегганов и нерасторопности церковных служек.