К тому же Джордж знал, что Элизабет не нравилось, как выглядит Морвенна. Девушка была бледной, как никогда, ее глаза помутнели, будто она переживала тяжелейшие духовные страдания. Большинство девушек, выходящих замуж не по любви, а по расчету, быстро адаптировались и в целом были довольны. И Морвенне следовало вести себя так же. Джордж терял с ней терпение. Но Элизабет винила Оззи. Элизабет сказала, что Оззи — неприятный человек, совершенно не достойный служить в церкви. Когда Джордж попросил ее пояснить, она пожала милыми плечиками и сказала, что не знает ничего определенного, поскольку сама Морвенна никогда не расскажет, это просто общее ощущение, которое росло у нее в душе за последний год.

Так что когда Осборн закончил свою речь, Джордж какое-то время молчал и перебирал монеты в кармашке, уставившись в окно со свинцовым переплетом.

Наконец, он произнес:

— Сомневаюсь, что мое влияние на декана и капитул так уж велико, как вам кажется.

— Невелико, — деловито ответил Осборн. — Но как хозяин старого поместья Полдарков в Тренвите, вы самый крупный землевладелец в приходе. Я уверен, декан примет это во внимание.

Джордж посмотрел на молодого человека. Осборну никогда не удавалось правильно сформулировать мысли. «Невелико». «Старое поместье Полдарков». Если он так же изъяснялся в письме к декану, его кандидатуру вряд ли одобрят. Но в любом случае теперь он стал членом семьи. Джорджу не нравилось думать, что он сделал неправильный выбор. И если всё пойдет так и дальше, светский друг в Лондоне с влиянием при дворе, такой как Конан Годольфин, мог оказать немалую поддержку новому члену парламента, ощупью прокладывающему себе путь в Вестминстере и не до конца уверенному в своем социальном статусе или друзьях.

— Я напишу. У вас есть адрес?

— Я просто адресую письма декану и капитулу Эксетера. Больше ничего не требуется.

— Как Морвенна?

Оззи поднял брови, удивившись столь быстрой смене темы.

— Хуже, чем хотелось бы. Всё наладится, когда это закончится.

— Когда это случится?

— Через месяц, как она полагает. Но женщины так часто ошибаются. Джордж, вы укажете в письме к декану, что из моей резиденции в Труро будет удобнее следить за Оджерсом, чем Уэббу, когда он этим занимался? Я даже могу иногда читать там проповеди, когда буду гостить в вашем доме.

Джордж ответил:

— Осборн, возможно, я уеду в Лондон до конца года. Когда будете писать дяде, можете передать ему, что я с радостью предвкушаю встречу с ним.

Оззи моргнул, стряхивая с себя оцепенение, вызванное ледяным тоном Джорджа Уорлеггана.

— Конечно, Джордж. Так и сделаю. Вы надолго планируете там оставаться?

— По обстоятельствам. Пока ничего не могу сказать.

Минуту-две царило молчание. Оззи встал, собираясь уходить.

— Дополнительный доход очень пригодится теперь, когда придется кормить еще один рот.

— Кажется, Оджерсу не повышали жалованье лет десять, а то и больше, — ответил Джордж.

— Что? О нет... Что ж, я готов над этим подумать, хотя в сельской местности у него очень мало расходов, как мне кажется.

Джордж тоже встал и оглянулся на свою контору, где работали два клерка, но промолчал.

— Я собираюсь написать и лорду Фалмуту, — сказал Оззи. — Хотя у него нет в этом своего интереса, но он в целом так влиятелен. Я также думал обратиться к вашему другу, сэру Фрэнсису Бассету, хотя мне не доводилось встречаться с ним лично. На свадьбе Эниса...

— Думаю, оба эти джентльмена будут слишком заняты в следующие несколько недель, чтобы обращать внимание на вашу просьбу, — оборвал Джордж. — Не тратьте зря чернила.

— Вы имеете в виду перевыборы? Вы слышали, кому благоволит лорд Фалмут?

— Никто не узнает этого до того, как настанет время, — ответил Джордж.

Той ночью Оззи обнаружил нечто волнительное.

После того как Морвенна легла спать, он заглянул в чулан в поисках старой проповеди, которая могла бы послужить основой для предстоящей в воскресенье. Он нашел ее и собрался уже выйти, но тут заметил пробивающийся лучик света и нашел щель в стене, отделяющей чулан от спальни Ровеллы. Оззи на цыпочках приблизился и заглянул в щель, но голубые обои с той стороны заслоняли обзор. Он взял булавку, скрепляющую листы с проповедью, вставил в щель и аккуратно проделал дыру. Через нее он разглядел Ровеллу в белой ночной сорочке, расчесывающую длинные прямые волосы.

Он поспешно отбросил булавку, на цыпочках покинул чулан и прокрался к себе в кабинет, а там довольно долго листал страницы проповеди, но так и не прочел ни строчки.

По средам Росс вместе с капитаном Хеншоу проверял, как идут дела на шахте Уил-Грейс. После несчастного случая в мае 1793 года он больше не надеялся на удачу и не перекладывал решения на других.

Этим утром, до того как спуститься, они осмотрели изменения, которые произошли на поверхности. Оловянную руду загружали на мулов, чтобы отвезти к дробилкам. Давно уже было заведено заполнять породой большой мешок, а потом грузчик закидывал его на плечо с помощью двух других мужчин, относил мешок и перекидывал через спину мула. Заполненные мешки весили около трехсот шестидесяти фунтов. Таким образом нагружали двадцать пять мулов, часто дважды в день. Росс знал, что от такого веса многие грузчики становятся калеками, и купил новые мешки, куда помещалось в два раза меньше породы, а старые велел выбросить.

К его удивлению, грузчики этому воспротивились — они гордились своей силой и решили, что если при использовании новых мешков понадобится больше человек, то и жалованье им сократят. Россу и Хеншоу битых два часа пришлось убеждать грузчиков, что перемены лишь пойдут им на пользу. И потому осмотр шахты начался только в половине одиннадцатого, и лишь к полудню они добрались до тоннеля, где Сэм Карн и Питер Хоскин пробивались на юг на глубине в сорок саженей.

— Сегодня никто не работает? — спросил Росс.

— Карн отпросился на день, чтобы навестить брата, повредившего обе ноги из-за падения в шахту, а Хоскин на подхвате в южной штольне.

— Сэм хорошо работает? Не позволяет вмешиваться религии?.. Ладно, отдаю им должное, методисты никогда так не поступают. И далеко они продвинулись?

— На прошлой неделе, когда я измерял, на двадцать два ярда. Наткнулись на твердую породу и замедлили темп.

Согнувшись почти пополам, с мерцающими в спертом воздухе свечами на шляпах, они пробрались к концу тоннеля, где куча осколков и камней обозначила его границы.

Росс присел, осмотрел камни, потер то один, то другой влажным пальцем.

— Здесь достаточная минерализация и местами видна руда.

— Тут так постоянно. Сзади вы тоже найдете выходы руды.

— Проблема в том, что можно пробиться на двадцать футов на восток или на запад, но на сажень разминуться с жилой. Думаете, стоит продолжать?

— Ну, сейчас мы уже недалеко от старых выработок Уил-Мейден, сэр. Поскольку там работал ваш отец, какое-то время получая прибыль, наверняка мы рядом со старыми жилами.

— Ну да, потому мы и пробивались в этом направлении. Но есть ли на Уил-Мейден жилы на глубине в сорок саженей?

— Сомневаюсь. К тому же Мейден стоит на холме...

— Вот именно... А здесь твердая порода. Не нравятся мне эти пустоты в породе. Не хочу рисковать очередным обвалом.

— Тут мы почти не рискуем. Здесь можно хоть помещения для целого храма вырезать, и потолок устоит.

— Мы можем найти для Карна и Хоскина лучшее применение?

— Разве что ставить крепь в наклонном тоннеле за Треветаном и Мартином.

— Тогда пусть поработают тут еще с месяц. Полагаю, нет риска подтопления со стороны Мейден?

— Боже упаси! Маловероятно. Она всегда была сухой.

Обратно они шли медленней, а потом стали подниматься по шатким лестницам. Крохотное пятно света наверху постепенно увеличивалось, пока не стало огромным и не поглотило тьму. Они вышли на ослепительно яркий свет дождливого дня.