- Ты нанесла мне оскорбление, которое не прощается, - прошептал он. Рука его сжалась, и Фрэн оказалась способна только хрипеть; ее руки взметнулись в жалкой попытке борьбы, но здесь Неб-Амон был несравненно сильнее. Это было его царство.

- Проси пощады, - прошептал великий ясновидец. – Умоляй меня тебя простить.

- Чтоб ты… сдох, - выдавила Фрэн, сама не понимая, на каком языке, и не понимая, что желание ее невыполнимо: Неб-Амон больше не умрет. Но она не верила, что он способен убить ее… отсюда, даже в эту минуту… перед глазами заплясали красные и черные круги, горло сдавила его рука – невыносимая боль…

А потом Фрэн упала навзничь, отшибив затылок о каменный пол.

- Дерьмо! – закричала она, несомненно, по-английски, и это самое современное ругательство эхом вернулось к ней, потом снова и снова. Фрэн попыталась вскочить, но не могла, слишком сильно ударилась. В царстве мертвых, если это было оно, все чертовски напоминало жизнь, со всеми ее проблемами.

А потом кто-то схватил ее за обе руки и вздернул на ноги. Фрэн зашаталась; голова ее гудела, горло распухло, а перед глазами все туманилось. Но она видела достаточно, чтобы различить еще одного лысого мужчину в белом.

- А ты кто такой? – прохрипела она. – То есть вы?

Их двое или у нее двоится в глазах?..

- Ты не узнаешь меня, матушка?

- Что? – взвизгнула Фрэн, ощупывая затылок – кажется, она слишком сильно треснулась об пол. Даже во сне от удара головой, похоже, ум заходит за разум.

Перед глазами перестало двоиться, и она увидела, что перед нею юноша. При всем желании Фрэн не могла припомнить, чтобы когда-либо встречала его в своих видениях – высокий и стройный, миловидный, хотя не такой красавец, как Неб-Амон. У этого молодого человека был не такой прямой нос, как у верховного жреца, а изгиб черных бровей напоминал женский… женский…

- Ты мой сын? – спросила она, таращась на этого древнего египтянина. – Но ведь ты тоже давно умер? Кто ты такой?

Второй мужчина ей не почудился – но он стоял в стороне, чтобы не мешать разговору.

- Жаль, что ты меня не узнаешь, - сказал юноша. – Ты умерла, когда я был маленьким мальчиком, матушка.

Он улыбнулся – в этой улыбке ей почудилось что-то неприятное, что-то… собственное. Да, это, без сомнений, был ее сын и ее характер.

- Я помог тебе отомстить твоим врагам. Помнишь?

- Аменхотеп? – прошептала Фрэн. – Ты в четыре года убил женщину, которую я ненавидела, Мерит-Хатхор? Ты?..

Он кивнул, улыбаясь.

- Ты рада? Я был рад ее смерти.

- Ты совсем не изменился, - с каким-то даже отвращением к собственной плоти и крови прошептала Фрэн. Хотя – какая плоть и кровь, это же сон, это же другая женщина?..

- Как умер ты? – спросила она.

Аменхотеп сморщился, словно не любил это вспоминать.

- Зачем тебе это знать? Я собираюсь родиться снова, как сделала ты. Я хочу вкусить от твоего нового мира – здесь мне не очень-то весело, как было и тебе, матушка.

- А зачем мне это знать? – прошептала Фрэн. – Что мне за дело до того, родишься ты снова или нет, негодяй?..

Она назвала собственного сына негодяем. Дико, как все, что происходило с нею сейчас.

- Как ты груба со мной – а ведь я только что прогнал твоего врага, - заметил Аменхотеп с явственной насмешкой.

- Не ты, - второй мужчина наконец явил себя Фрэн, выступив вперед и оттеснив Аменхотепа.

И она увидела, чем этот второй отличается от Аменхотепа, да и от Неб-Амона – он был светлее, словно его изнутри озаряло собственное сияние. И этого второго Фрэн узнала сразу.

- Хепри, - прошептала она. – Сын! Любимый сын!..

Она бросилась в объятия молодому человеку, красивому, суровому… и светлому. Хепри погладил ее по спине. Он был совершенно как живой, горячий и полный сил: Фрэн чувствовала крепкую плоть, биение сердца у ее груди, даже запах душистого масла, заменявшего египтянам духи.

- Да, это я, - сказал он. Хепри казался ровесником Аменхотепа, хотя это был его старший брат. Сын египтянки Тамит от другого отца.

- Я заставил Неб-Амона уйти, - сказал Хепри. – Я оказался сильнее его, матушка, потому что я призвал на помощь не ярость, но свет…

- Какая чушь, - беспомощно прошептала Фрэн, держась за виски. – Когда это кончится?

- Мне жаль моего брата, - сказал Хепри, бросив сочувственный взгляд в сторону явственно помрачневшего Аменхотепа. – Он солгал тебе, матушка, потому что он страдает здесь уже три тысячи лет…

- Какой ужас, - прошептала Фрэн, забыв о том, что все это плод ее фантазии. Их же нет! Нет!

- Здесь время иное, нежели на земле, - сказал Хепри. – Для тех, кто блажен, его нет. Но для тех, кто подобен моему брату, время тянется тяжко… долго. Аменхотеп хочет родиться снова, и я тоже желаю, чтобы это произошло.

- А при чем же здесь я? – спросила Фрэн, уже догадываясь, к чему оба эти мертвеца клонят.

Хепри нежно улыбнулся ей и приложил руку к ее животу – жест, совсем непристойный для современного человека, разговаривающего с матерью.

- Аменхотеп снова выбирает тебя своей матерью, - сказал он. – Он снова будет твоим сыном. Разве это не чудесно?

- Нет! – в ужасе крикнула Фрэн. – Пожалуйста! Только не это!..

Снова родить этого маленького гаденыша! Фрэн вспомнила все, все, что касалось ее второго сына… нет, пожалуйста…

- Как жаль, что ты этого не хочешь, - сказал Хепри с искренним сожалением на лице. Жаль – не жаль, но ее слово здесь ничего не решало.

Фрэн попятилась, спотыкаясь не то о какие-то камни, не то о кости.

- Нет!.. – крикнула она, взмахнула руками и повалилась навзничь…

Она села в постели, мокрая от пота, с всклокоченными волосами, облепившими шею и спину.

- Мамочки, - прошептала Фрэн. – Господи.

Алджернон обнял ее за плечи – его рука была теплая, сухая; он ласково погладил ее по локтю.

- Что, дорогая? Что тебе снилось?

- Всякая дрянь, - ответила она, начиная сотрясаться от слез; Фрэн уткнулась мужу в грудь, плача навзрыд. Подробности сна уже ускользали от нее, но она помнила, что в нем было какое-то скверное предзнаменование…

- Что именно? – спросил Алджернон.

Фрэн увидела, что уже ночь – конечно, ночь, если муж лежит рядом с ней!

- Я не помню, - искренне сказала она.

========== Глава 36 ==========

“Амон и фараон” - так назывался труд Алджернона. Название емкое, но не говорившее и десятой части того, что хотелось сказать автору. Как он хотел бы рассказать о том, каким способом проник в это знание! Как хотел бы представить ученой комиссии свою помощницу, с ее поразительными способностями, и с торжеством предложить коллегам попытаться объяснить ее феномен!

Увы, это было совершенно невозможно.

Если и существовали ученые, которым можно было представить феномен миссис Бернс, их следовало искать не в консервативном Британском музее. Алджернон прекрасно знал, что даже если эти люди своими глазами увидят, как Фрэн одним только наитием отыскивает места захоронений, и услышат, как она говорит и переводит с древнеегипетского – они объяснят это удачей, совокупностью догадок и фантазий. А что до ее видений, об этом и говорить нечего: в лучшем случае над нею снисходительно посмеются, а в худшем отправят в сумасшедший дом.

Британское научное сообщество насквозь и незыблемо материалистично – несмотря на все явления, не вписывающиеся в эту концепцию.

Алджернон аккуратно сфотографировал “Книгу мертвых” - почти не удивившись тому, что на снимке вышла не только она. Он принес фотографию жене – взволнованный, как первооткрыватель. Да он им и был. На избранном ими пути каждый шаг был шагом в неизведанное.

- Погляди, Фрэн.

Она сидела в постели, бледная и вялая – ночь после начала работы с книгой очень вымотала ее; в две последующие ночи Фрэн мало спала. У археолога было чувство, что она просто боится засыпать… как будто что-то может повредить ей. Алджернон сокрушался, что жена ничего не запомнила, но сознавал, что силы, с которыми она имеет дело, ему неподвластны. Но при виде готового снимка Фрэн ожила, приподнялась – на щеках зацвел румянец.