Должно быть, выражение ее глаз было достаточно красноречиво, потому что фараон сделался холодным и отстранился. – Нехси, - позвал его величество своего телохранителя и хранителя царской печати, здоровяка с такой темной кожей, что он напоминал негра.* – Проводи великую царицу в ее покои! Она ранена в сердце смертью своего слуги и друга и не сознает себя!

“Ах ты, скотина”, - подумала Киа.

Царица отпрянула от Нехси прежде, чем тот дотронулся до нее своей лапищей, и обожгла его таким взглядом, что гигант отшатнулся.

- Царица сознает себя! – крикнула она, действительно не владея собой. – Я желаю немедленно увидеть тело Нэзи и выслушать всех придворных, слуг и даже рабов, которые могли бы свидетельствовать об этом преступлении!..

Лицо у Менеса стало таким, что Киа показалось – он прикажет выволочь ее отсюда силой; но Менес сдержался, как и его жена. Перед ним была не наложница, не служанка и даже не обыкновенная придворная женщина; а его великая царица, Владычица Истины, его второе “я”.

- Хорошо, - сказал фараон. – Начнем дознание сейчас же, царица права. Где тело?

Вестник так и не отыскался; но уже набежали другие слуги, которые с испуганной готовностью стали показывать царю и царице дорогу.

Их привели в коридор, к которому примыкали комнаты царицы – и царевича, жившего пока на женской половине. “Мой сын жив?” - чуть не вырвалось у Киа, только сейчас вспомнившей о Джере. Конечно, жив, тут же сказала царица себе; будь наследник престола мертв, они бы об этом узнали, едва войдя во дворец – даже если бы трус-вестник не посмел предупредить их возвращение такими словами.

- Где царевич? – спросила Киа.

Они уже остановились над телом Нэзи, но царица могла спрашивать спокойно – первое потрясение прошло.

- В своих комнатах, великая царица, - доложили ей. – С ним его раб и стража.

- Хорошо.

По лицу отвечавшего Киа заключила, что он не врет. Она устремила холодный взгляд на труп своего самого верного слуги, и сердце ее тут же сжалось от нестерпимой боли. Причина смерти не вызывала сомнений. Шею Нэзи алым серпом перехватила глубокая рана, из которой натекло немало крови на грудь и на пол. Очевидно, именно здесь он и был убит; и брошен на пол до того, как кровь остановилась в жилах.

- Отнесите его к бальзамировщикам, - пробормотала Киа, зажмурившись и заслонив плотно закрытые глаза ладонью. – Потом следует поговорить со строителями, чтобы начать для Нэзи работы в городе мертвых, но это подождет. Сперва мы соберем и допросим свидетелей.

Никто с нею не спорил, и никто не вмешивался. Казалось, это дело одной великой царицы.

Фараон стоял в стороне равнодушной статуей, как будто считал себя выше таких мелочей. Царица сама, понукая испуганных придворных и челядь, стала искать свидетелей. Очень скоро ей стало ясно, что от этого не будет толку.

Никто ничего не видел, как и бывает в таких случаях.

Нэзи занимался с Джером плаванием в дворцовых садах до полудня. Потом они расстались - у царевича был урок в классной комнате с писцом фараона. После обеда Нэзи еще раз заходил к наследнику, справиться о его здоровье.

Ну а потом никто его не видел, точно наставник царевича сквозь землю провалился. Никто не слышал ни криков, ни шума – только наткнулись на его бездыханное тело перед самым возвращением фараона с охоты…

Опустошенная, точно мертвая изнутри, Киа распустила всех, потом побрела к себе. Ей не хотелось видеть даже сына.

В покоях царицы ее, как всегда, дожидалась Хмес; Киа чуть было не накричала на служанку безвинно, но у нее и на гнев не осталось сил. Хмес робко подступила к госпоже, чтобы раздеть ее и выкупать, но не задала ни одного вопроса, приученная держать язык за зубами и делать только то, что прикажут. Киа впервые пожалела о разделявшей их пропасти. Почему у царицы не может быть подруг!

У Исет и Аахотеп могут быть, а у нее – нет.

Киа неподвижно сидела до самой ночи и только цедила глоточками вино. Она не пьянела. В голове стоял ровный шум, а сердце отбивало похоронный ритм.

Кто из троих оставшихся следующий? Не решит ли его величество следом избавиться от великой царицы, забравшей слишком большую власть? Интересно, чем угрожали Нэзи – как выпытывали у него тайну Врат, прежде чем убить?

Семьи Нэзи не имел, бывали только редкие любовницы из рабынь; детей он тоже не завел. Смертью родных его было не испугать. Может, его пытали? Но почему никто ничего не слышал?

А может, Менес решил таким образом устранить неподходящего воспитателя – так, чтобы тот уже ни о чем и никогда не смог заговорить с Джером?

А может, Менес решил таким образом припугнуть жену – только припугнуть?..

“Как же мало он меня знает. Я этого не испугаюсь, только возненавижу его на всю оставшуюся жизнь”.

Была уже глубокая ночь, но Киа не спала, бесчувственно сидя в кресле и водя пальцами по узорам пустого кубка. Когда вошел фараон, она не подняла глаз, хотя сразу же узнала его поступь.

Менес присел около жены и попытался заглянуть ей в глаза – она закрыла их. Тогда он просто заговорил.

- Киа, я не делал этого.

Каким искренним, скорбным был царственный голос! Как хорошо он научился являть то, что необходимо в каждое мгновение правления, по первому зову!

Киа не ответила, но Менес и так понял, что ему не поверили. Он вздохнул с глубокой досадой, потом встал. Прошелся по комнате – его шаги больно отзывались в гудящей голове царицы.

- Почему ты сразу же свалила вину на меня? – спросил фараон у молчащих, как и жена, стен. – Ты не думала, что у Нэзи может найтись множество врагов, которые тебя не беспокоят? Вспомни о жрецах, которых ты ласкаешь столько лет! Скольким из них может не понравиться такой свободомыслящий наставник, который воспитает из Джера истинного царя, держащего их в кулаке?..

Это было настолько верно, что оторопевшая Киа открыла глаза. Совсем близко она увидела глаза мужа – большие, прекрасные черные глаза, полные не гнева, как можно было ожидать по его речи, а неги и муки. Менес умолял ее… о прощении…

- Я тебе не верю, - тускло сказала царица. – Ты убийца, трус и изменник.

Мольба в глазах погасла и загорелась ярость; черные подведенные брови, переломившись, сошлись в переносье.

- Да как ты смеешь! Я могу тебя казнить за это!

Киа пожала плечами.

- За чем же дело стало?

Менес стиснул зубы; он схватился за подбородок, зазвенев браслетами.

- Я говорил тебе, что непричастен к этому происшествию. Царь говорил тебе, и ты обвинила царя во лжи! – задыхаясь, сказал он. – Ты отправляешься в ссылку в одно из твоих поместий в Дельте, завтра же! Я запрещаю тебе говорить с моими детьми! С тобой пусть отправляется твоя гвардия, она мне здесь не нужна!..

Киа с показным изумлением вскинула брови.

- Царь не унизится до вымогательства у своих слуг, - сказал Менес, прекрасно понявший это выражение. – Забирай своих сообщников, уноси свои тайны! Можешь делать с ними что угодно!

На какой-то миг в душе Киа пробудилось сомнение в его виновности, но она подавила его.

- Как прикажет твое величество, - сказала она. – Если тебе так мерзит мое лицо, государь, обещаю - ты никогда больше его не увидишь.

Киа почувствовала охватившее царя на миг раскаяние, но он сдержался. Повернулся и быстро вышел.

А Киа вдруг остолбенела от ужаса – а если Менес вызнал у Нэзи то, что ему хотелось? И все, что она сейчас видела, было только искусной игрой? Если, спровадив царицу подальше, Менес немедленно откопает Врата – чтобы потом обрушиться на Ра со всей своей новой мощью?..

На другое утро царица обнаружила у своей двери стражу Менеса, почтительно, но твердо приказавшую ей именем его величества собираться в ссылку. Ей отказали во встрече с детьми – Киа и сама не искала свидания с сыном и дочерьми: не хватало только, чтобы они увидели свою мать сейчас, в таком унизительном положении!

Менес сдержал обещание – к ней придали стражу, в числе которой она увидела своих двух воинов. Те с трудом скрывали негодование, снедаемые теми же подозрениями, что и царица. Но все трое гордо молчали, отказываясь говорить со своим конвоем.